Repetitia est mater scientia
Я и китайцы
Когда у ГКЧП не получилось спасти СССР, я очень расстроился. Вернее, я был в бешенстве. Более всего меня злило то, что люди, которым по долгу службы было положено делать одно, делали все с точностью до наоборот.
Я недоумевал. Ведь, наверняка, все они служили в Советской Армии. Каждый из них принимал военную присягу. И каждый произносил такие слова: «Я клянусь… до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Советскому правительству… Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».
А эти взяли и предали. И я состою с ними в одной партии, в КПСС. Сознание отказывалось такое принимать. Сознание раскалывалось. Я не мог найти ничего подобного в человеческой истории.
Трещина в сознании не была пустой. Она быстро стала наполняться тем самым презрением, о котором говорилось в тексте присяги. И когда стало совсем невыносимо, я принял решение, вспоминая о котором и сейчас улыбаюсь.
В общем, пришел я в консульство Китая, что на Васильевском острове, вызвал клерка, и говорю: «Я хочу вступить в Коммунистическую партию Китая».
У клерка восточный разрез глаз превратился в базедову выпуклость.
«Чифо?» — переспросил он. Я повторил. Минут 20 он пытался взять в толк, что за сумасшедший с ним говорит, а когда пришел в себя, сунул мне лист бумаги и предложил написать.
Ну, я и написал. Написал, что тошно мне от предательства, что невмоготу от творящейся гадости. Что партию мою запретили ее же руководители, а я не понимаю мотивов их шевелений. Что страну разваливают те, кто должен беречь ее как собственное дитя… Короче, излил душу. А выводом написал прошение принять меня в компартию Китая, потому как в ней за такие вещи прилюдно расстреливают, а за попытку устроить в стране кавардак давят танками на площади Таньанмынь.
Клерк попросил меня зайти через неделю.
Я зашел. Принимал меня уже другой клерк. Поважнее прошлого. Он произнес речь о том, что разделяет мои чувства. А потом сказал, что принять меня в китайскую партию нельзя. Потому что нет у этой партии института иностранного членства.
На том и расстались.
Я рассказал эту историю своему учителю древнегреческого языка, ныне покойному Никите Виссарионовичу Шебалину. Он рассмеялся и ответил: «И правильно сделали, что не приняли. У них своих миллионы, зачем им наши то еще?»
Тут-то я и прозрел.