Работа идет
От заката до заката
Все началось со звонка в дверь вечером. Открыл отец. Мне-то что? Я как раз увлеченно во Freehand рисовал. Слышу голоса – один явно детский. Думаю: кто бы это мог быть? Минут через 20 в дверь комнаты отец голову просовывает:
– Ну-ка пойдем.
Выхожу на кухню с ним и офигеваю. Сидит там жена Палисандрового – Андрея Малинина.
– Расскажи-ка, – папаня спрашивает, – что это у нас тут вы за притон устроили?
– Не понял, – отвечаю.
– С какой это Леной мой муж тут у тебя ночует? Кто ему звонит? Наш сын всё видел! – вступает в разговор баба.
Я сначала не понял. Потом понял и разозлился:
– Во-первых, говорю, Андрей у меня тут ни разу не ночевал. Во-вторых, – да, он иногда на выходных приходит выпить, поговорить. Но днем и без предварительного звонка. А в-третьих, да, у меня тут бывают красивые девушки. За это лето, например, Ксюши были, Марины, Оксаны, Олеси, Кати, Оли, Сони, Юли. А вот Лен не было ни одной. У меня на имя Лена непроизвольный рвотный спазм. И вообще, какого фига ты, милая, приперлась? Твой муж примерный семьянин, и я с ним баб рядом вообще никогда не видел. Даже тебя.Той показалось мало:
– Ну-ка Паша расскажи!
И пятилетний мальчик, сын Андрея рассказывает:
– Мы в компьютер играли. А тетя Лена с красными волосами мне помогала.
Отвечаю:
– В компьютер ваш сын действительно один раз тут играл. Я сам ему игрушку ставил. «Казаки» называется. А вот без меня в моем компутере никто разобраться не сможет. Никаких Лен, короче, я не знаю. Где там Андрей ночует – понятия не имею. Вопросы есть?
Выждав мхатовскую паузу, ушел, матерясь мысленно. Вскоре свалила дура лупоглазая.
Выхожу к отцу:
– Она предварительно позвонила?
– Нет.
– А фигли пустил?
– Нуууу… Она хотела мужа на месте преступления застать!
– Блин. С Андреем-то я поговорю, но в следующий раз, если эта… эта,.. короче,.. меня позови. Чтоб я дверь перед ее носом захлопнул, предварительно все высказав.
И пошел я спать. И снились мне всю ночь сны. Что запомнил, опишу, хотя понятно, что все я не запомнил, да и те картины, что остались в памяти лишь реконструкция.
Итак, еду я в метро. Сижу, смотрю напротив в пустоту. И слышу: «Обережно! Двери зачиняются. Наступна станция Святошино.»
Помню, удивился – чего это меня в Киев занесло? К тете, что ли приехал?
Выхожу на Святошино. Станцию не узнаю. Поднимаюсь по эскалатору и совсем удивлен:
– А чего это я в Новых Черемушках?
Боязно мне стало. Если я в Москве, то, как я отсюда выберусь? У кого перекантуюсь?
Тут память мне подсказывает, что я, вроде, в Коломенском квартиру снимаю. Надо ехать туда. Ловлю частника, называю адрес – едем.
Пока ехали, темно стало. И странно едем. Вот Новый Арбат проскочили, Кутузовский, Можайское шоссе уже… Куда он меня везет?
И понимаю я, что видно водила, чурка, по-русски не бельмеса и неправильно меня понял. И потому везет меня в Кунцево.
Кунцево это не страшно. В Кунцево я жил и квартиру снимать приятелю оставил. Вот у него и переночую, решил я.
Доехали до улицы Говорова. Вот и дом. Выхожу из машины.
Звоню в дверь. Не открывает. Тут на счастье у меня ключи в кармане оказались. Открываю. Захожу и закрываю за собой дверь. Темно, будто глаза выкололи. Начинаю шарить выключатель света. И скользко что-то.
Поскользнулся, упал, встал, но выключатель нашел. Включаю свет и в отупении. Вся квартира в говне. Вся. С потолка капает, стены им текут, на полу,.. а главное вонища – не описать, аж глаза режет.
Короче, когда поскользнулся, весь измазался: руки, ноги, кошмар! Бросил взгляд в комнату и совсем удивился: там гора говна как на картине Верещагина «Апофеоз войны».
Прочь, прочь! И я выбежал на улицу.
Тихая московская ночь в Кунцево. Тьма, огоньки. Детская площадка. Там синяки от школьников до пенсионеров водку хлещут. Я испугался:
– Щас, вот узнают меня, позовут посидеть. Я напьюсь и усну в кустах. Комары закусают. Испачкаю футболку и штаны.
Ну, я тихо и быстро – шмыг в кусты. Присел там на камушек и плачусь:
– Где ж мне отмыться-то? Руки-ноги в говне! Вонь от меня! Стыдобища! Людям-то как показаться?!
Достал из заднего кармана фляжку с водкой «Смоленская» и пью. Водка как водка, только теплая. Аж блевать охота. Но пью.
Тут свежий ветер подул. Поднимаю я глаза и от радости ойкаю. Сижу то я, оказывается на набережной Университетской! Передо мой Нева. И все родное, узнаваемое. Защипало у меня в глазах от радости. Скинул я штаны и ботинки. Помыл их в Неве. Вроде не пахнут. Только от рук запашек сильный идет. Мыл-мыл, долго мыл, а запах неистребимый говна все равно от рук идет.
Ну и ладно. Ночи уже не белые, до дома я и пешком дойду. Никто меня при том не увидит, и стыда, следовательно, не будет.
Встал и пошел.
Обошел здание Двенадцати Коллегий и между истфаком и Библиотекой Академии Наук направляю стопы к Тучкову мосту. Вокруг мрак, ни огонька, только листва шумит. Где люди? Наверное, спят.
Чувствую, кусает меня кто-то. Да не один. По жужжанию догадываюсь – комары. Вот гады, будто знают, что раз у меня руки дерьмом пахнут, не буду их на себе бить, чтоб всему не извоняться. А оттого только отмахиваюсь. Но разве эти упыри поймут, если их не бить?
Вышел на набережную у Пушкинского дома. Там фонари и от них свет электрический. Посмотрел окрест себя и душа моя уязвлена стала – комаров тыщи. А главное какие-то странные комары. Здоровенные такие. Нажористые. Размером с ворону каждый. И кружат вокруг, пикируют, кабрируют, на виражах впиваются. Соснут кровушки, я рукой смахну, они отлетают и опять барражируя, ждут, как бы присосаться. И жужжат, гады, жужжат.
Стою я, короче, как пугало огородное, руками и ногами как Джеки Чан от вампиров отмахиваюсь и вижу такое, от чего кровь в жилах похолодела. А может ее просто мало осталось уже – не знаю. Морды то у комаров – человеческие. И все мне знакомые. Многих я лично знаю, многих видел на расстоянии удара клинком, а кое-кого только в телевизоре. Сосредоточенные морды такие, серьезные, будто не голод их мучает, а что-то другое. Вместо носов – жало для кровососания.
– Кранты, – думаю. Всего высосут как христианского младенца. И судя по налитым моей кровью ихним брюхам размером с добротный овощ кабачок, времени немного осталось.
Смахнул я с себя очередного упыря с усами и побежал. Не к мосту, конечно, назад. Бегу и думаю – костер надо разжечь. Упыри света, огня и дыма боятся.
Повезло мне. Чую, дымком потянуло. Гляжу, полуразвалившийся сарай рядом с факультетом психологии. Ну, я туда.
Подбегаю под жужжание комариной воздушной армии и удивляюсь – не сарай даже вроде, а сруб, а оттуда свет фосфоресцирующий. И дымит сильно. Отшвырнул я дверь и туда. Упыри в дым не полезли.
Попривыкнув к матовому свету, опять удивляюсь. Вроде снаружи сруб сарайный, а внутри – церквушка деревенская запущенная. Алтарь ветхий, царские врата, к стенам почерневших икон приставлено немерянно.
Ну, думаю, отсижусь тут до утра. Лучше дымом провонять, чем дерьмом.
Выбрал я пару закопченных досок, уж не знаю, кто там на них нарисован настолько черные, одну сунул под зад, другую прислонил к алтарю, уселся, локти на колени согнутые положил, чтоб руки вонючие висели и задремал.
Только дыма что-то совсем много стало. Еле дышу.
Чувствую, – угораю. И опять удивляюсь, – вроде от дыма дышать невыносимо, а огня нет. Но выходить к упырям не хочу. И решил я:
– Копченый труп лучше, чем труп без кровинки. Лучше тут угорю. И расслабился, захлебываясь дымом и слезясь.
Просыпаюсь. Лежу как обычно в своей комнате, светло уже. Посмотрел на будильник – пора на учебу собираться. Отмечаю, что дымом действительно сильно пахнет. Посмотрел в окно и точно: какие то придурки мусорку подожгли, а у меня форточка настежь. Прикрыл.
Посмотрел на потолок и ахнул: весь усеян комарами. Сидят вверх ногами, почерневшие от моей крови, ждут, когда к лужам подвальным вернутся, чтобы род свой вампирский продолжить. Ну, уж нет.
Пусть даже опоздаю на пару, пусть ругает меня Анна Владимировна преподавательница, не быть по-вашему! Взял я пылесос и всосал их туда. Пускай в пыли размножаются сволочи.
Пошел в ванную. Горячей воды нет. Матюгнулся. Ополоснулся, оделся и вышел из дому.
До курсов моих ехать минут двадцать по проспекту Просвещения. Подъезжаю к улице Брянцева и чувствую сбой в программе – дежавю. Был я тут сегодня ночью. Во сне. Что делал, – вспомнить не могу. Но был. Факт.
А раз не помню, расскажу историю про это место, которую помню.
Между улицами Брянцева и Ушинского в мае 1986 года открыли огромный выставочный павильон. Открыли его к историческому визиту Михаила Горбачева в Ленинград. Это его первая поездка по стране была после избрания генсеком. Назывался тогда павильон «Интенсификация-90». Выставил там персек товарищ Зайков достижения ленинградских рабочих и ИТР. Прогнуться хотел перед Меченым.
Вот солнечным майским днем 1986 года, когда Горбачев должен был туда приехать, решили я с одноклассниками Даном Шуваловым, Андреем Зоткиным и Андреем Сухоруковым:
– Айда, Горбачева смотреть?
И поехали, благо недалеко. Прям в школьной синей форме после уроков и поехали. Со значками комсомольскими эмалевыми.
Посмотреть на Михал Сергеича нам не удалось. Дядьки в одинаковых серых костюмах прогнали:
– Пшли вон отсуда! Нечего тут ошиваться! И без вас есть, кому на Горбачева смотреть!
Интересное было время. Полное надежд. Всеми фибрами и жабрами души ощущалось, что вот, пришел на смену маразматикам, молодой, без бумажки говорящий (значит верит в то, о чем вещает) и даже латинское слово apriori знающий. С таким мы быстро Америке рога-то закрутим и весь мир в бараний рог согнем.
Хотя вру. Гнильцой уже попахивало. Ощущали что-то наши юные сердца. Иначе почему бритвоязыкий Дан шутливо переиначил «интенсификацию» в «интенсификцию», а понимающий в этих делах Андрей рукой показал и прокомментировал:
– Смотри-ка. Снайперов на крышах расставляют.
А Сухоруков вообще сентенцию выдал:
– Так мы же в условиях развитого социализма живем. Потому-то я и буду в военное училище поступать.
Философ блин.
Павильон тот, к слову, потом кто-то прикарманил и сейчас небедно живет. Ну да Бог с ним. Я отвлекся.
Не опоздал я на учебу. Отучился и вернулся домой.
Опять вечер. Сидим с племянником, смотрим по телеку как на Олимпиаде россияне в очередном виде спорта подобно фанере над Парижем пролетают. Племянник молодой, переживает. Я успокаиваю:
– Ты не ерепенься. Тебе еще повезло. На этой Олимпиаде они, может, хоть с полтора десятка золотых возьмут. Это все инерция советского наследия. Успел застать хоть это ты. А вот через четыре года, если все в стране будет также как сейчас продолжаться, увидишь – и пяти не выиграют.
Племянник у меня пограничник. Спорт мы смотрим, попивая привезенный им кизлярский коньяк. Ну и я, дурак, чтобы перевести разговор на более приятную для него тему спрашиваю:
– Вы когда Басаева, Масхадова и прочих нарушителей поймаете? А то шарятся, шарятся, людей стреляют, взрывают, прям как Абдулла в «Белом солнце пустыни».
Племянник скорчил гримасу и пробурчал:
– А фиг знает. Работа идет.
Больше не разговаривали. Просто смотрели, как россиянских атлетов делают люди конкретных национальностей.