Ромин Ваня
Есть такие профессии, для которых не нужна трудовая книжка. Но, как и все другие профессии, они тоже ведут к успеху. И все по-русской поговорке: терпение и труд, все перетрут.
История эта случилась в 90-х годах прошлого века. С моим приятелем, человеком весьма необычной, редкой для Санкт-Петербурга профессией чердачника. Друг мой, назову его Ваня, закончил Политех, собрал свой первый металлоискатель из подручных средств и пополнил армию стоящих на бирже труда. Но так как кормить супругу и маленького сына было надо, он проводил свою жизнь безработного на чердаках старых домов.
Чердачник профессия непростая. Отчасти она сродни кладоискательству. За той разницей, что все-таки клады искать тяжелее. Ведь чердаки питерских домов это не глубины океанов или какие-нибудь неопределенного вида места, обозначенные на старинных картах крестиком. Чердаки питерских домов, это Клондайк, Эльдорадо, для человека с понятиями.
Ваня был с понятиями. Город он знал хорошо и даже откуда-то раскопал выброшенные из серьезного еще советского учреждения документы, где было подробно расписано по нескольким районам города: какие дома и когда подвергались капитальному ремонту. Естественно, те дома, которые не ремонтировали с послевоенного или (это совсем удача!) с послероволюционного времени, сразу же оказывались в фокусе ваниных интересов.
Надо сказать, что несколько лет жил Ваня своим профессиональным трудом безбедно. Время было смутное, а потому человек со странным, похожим на миноискатель, агрегатом, входящий в подъезд или лазающий по чердаку, ничего у жильцов или милиции кроме страха не вызывал. Мало ли, спросишь: «Чего вы здесь делаете?», а он окажется из ФСБ. Потому долго Ване никто не мешал кормить семью.
О своих удачах Ваня любил мне рассказывать за чашкой коньяка. Помню его рассказ про завернутые в дореволюционную газету колбаской золотые червонцы царской чеканки. Помню, как он мне показывал красивый дамский браунинг с несколькими коробками патронов, найденный на чердаке одного из домов Центрального района. Иногда друг дарил мне свои «профессиональные» сувениры. До сих пор где-то в моих бумагах хранится немецкая агитационная листовка времен блокады – это Ваня нашел неразорвавшийся агитационный снаряд на чердаке. Листовка так себе: карикатура и лозунг: «Бей жида-большевика, морда просит кирпича».
Сбыт Ваниных находок это отдельная тема. Листовки, например, он раздарил, а большую часть за копейки сдал в различные городские букинисты. Так же он поступал со стопками царских и времен Гражданской войны ассигнаций, разными дорогими книгами. А вот золотишко (рыжье по его терминологии) или оружие (опять же по его терминологии – стволы), легально было не просто куда-либо сбыть.
Но и здесь невидимая рука рынка позаботилась о предприимчивом моем товарище. Все горожане знают о рынке на Сенной. Но не все знают, что это место – крупнейшая в городе барахолка, где можно продать или приобрести самый необычный товар.
У Вани там были свои испытанные покупатели. Кто-то брал только ордена и рыжье, кто-то только оружие, а вот скупщик Рома брал все, что ему приносил Ваня.
За это Ваня Рому очень уважал, часто выпивал с ним и считал его своим близким другом. Иногда, втайне от жен, они обмывали удачную сделку в бане с проститутками, сорили пьяные деньгами, в общем, вели себя как нормальные мелкие предприниматели эпохи накопления капитала.
А потом, как-то внезапно, Ваня из моего поля зрения пропал. Я и звонил ему, и искал его в привычных для нас дешевых питейных заведениях на Сенной, спрашивал о нем у друзей. Мне говорили, что сами удивляются, ушел Ваня в какую-то черную депрессию, и уже несколько месяцев не просыхает в каких-то мутных и неприглядных притонах. Все это меня заинтересовало. Ведь Ваню я считал другом, - может быть ему нужна моя помощь?
В результате нашел я его. Сидел он в привычной распивочной и хлестал молча ерша. Подсел, разговорились.
- Что случилось-то? – спросил я у друга. И он мне рассказал:
- Понимаешь, Дим, нашел я тут на одном чердаке на Ваське коробку большую жестяную из под монпансье «Жорж Борман». А в ней стопка бумаг, на иностранном языке. Мне потом Ромыч объяснил, что язык был английский (здесь Ваня грязно и матерно выругался). В общем, Рома убедил меня, что бумаги эти полное дерьмо, а коробку можно как сувенир загнать. И забрал у меня это все, выдав 30 баксов. Сказал, что как другу задорого (опять ругань).
- И что с того? – недоумевал я? Разве из-за этого стоит на измену садиться такую? Ты ж сопьешься!
- (Эту фразу я очистил от ругательств.) Да, понимаешь, Димон, я от него письмо месяц назад получил. На, читай!
За точность в цитировании Роминого письма я не ручаюсь, а потому перескажу общую фабулу:
«Дорогой Ваня! Спасибо тебе за то, что ты круто изменил мою жизнь. Дело в том, что бумаги, которые ты мне великодушно продал за копейки, оказались депозитами на предъявителя в Лондонском Ротшильд-банке. Процентов с 1914 года по ним набежало очень много. Я развелся с женой, переехал в Лондон и купил тут себе дом. Живу на проценты, ведь я неприхотлив. Если тебе попадутся еще какие-нибудь бумаги на английском языке, то ты не стесняйся, пиши на мой почтовый адрес. Может быть, я у тебя их куплю».
И понял я почему Ваня так расстроился.
Мораль этой истории, с моей точки зрения такова: плохо в Политехе учили иностранным языкам. А сам Ваня не проявлял к ним никакого интереса, на том и погорел.
Ваня же сделал другие выводы. По прошествии определенного времени (время лечит), он из депрессии вышел. Профессию чердачника забросил и устроился в милицию: благо он великолепно знал город. Мне говорили, что он даже участвовал в качестве консультанта при съемках сериала про ментов. А еще Ваня после этой истории почему-то стал антисемитом: кто-то из его знакомых, раскрыл ему глаза, сказав, что его бывший друг Рома, был из тех, ну сами понимаете.
Интересная штука – жизнь. Сколько живу, все время убеждаюсь, что знания, это те же деньги, важно просто поймать момент, когда их можно в валюту конвертировать.
Обубликовано на