|
|
Пишет rivertsna (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} rivertsna)@ 2009-07-08 09:28:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Протоиерей Иоанн Мешалкин-Пятигорск
Впоследствии старца Иоанна спрашивали, почему Господь попустил ссылки и мучения верующим. Батюшка в ответ рассказал, как во время богослужения многие архиереи молились, чтобы Господь открыл им Свою волю. Старейшему из заключенных иерархов было открыто, что они пострадали за то, что пренебрегали народом Божиим, достоянием Господним, кичились своим положением, не желали пасти меньшие стада Господни, гнушались ими и презирали их. За гордость смирил Бог архиереев общими нарами, общим котлом и общей одеждой.
...
Одной из своих московских почитательниц, С.А.Ш., батюшка с горечью говорил: «Мы заслужили Соловки. Наша церковь заслужила Соловки и тюрьмы. Сталин дал нам возможность молиться, а мы опять взялись за свое”.
Протоиерей Иоанн Мешалкин из Горячеводска родился 7 июня 1885 года в селе Азароника Наровчатовского района Пензенской области в крестьянской семье. Его отца звали Павел Никифорович, мать – Наталья Ильинична. Родители были глубоко верующими людьми и воспитали сына в благочестии. Маленький Ваня очень любил храм и богослужение. Услышав колокольный звон, со всех ног бежал в церковь. Впоследствии он говорил: « Мы избраны от чрева матери своея». Первоначальное образование Иван получил в церковно–приходской школе, затем в 1916 году окончил шестимесячные фельдшерские курсы в Киеве, что облегчило батюшке в будущем его крестный путь по лагерям и тюрьмам.
С 19 сентября 1915 года по 20 апреля 1919 года Иван Павлович служил псаломщиком при Успенской церкви в станице Горячеводская. Это был единственный храм в округе, не впавший в обновленчество. 20 апреля 1919 года Ивана рукоположили во диаконы. По всей вероятности, он был близко знаком с иеромонахом Стефаном (Игнатенко), известным впоследствии Кисловодским старцем, еще в бытность Второ-Афонского Успенского мужского монастыря на горе Бештау. Дружба с отцом Стефаном прошла через всю жизнь.
В начале 1920–х годов отец диакон видел поразивший его сон: две страшные бури надвигались на Пятигорск. Отца Иоанна завертело вихрем, он поднялся высоко кверху и боялся, что упадет и разобьется насмерть. Кто-то сильный поддержал отца диакона и бережно поставил на землю невредимым. Две бури означали, как показала жизнь, гонения со стороны большевиков и со стороны обновленцев, реформаторов Православной Церкви.
После того, как сорвалась попытка обновленческого духовенства устроить крестный ход и захватить Второ-Афонский Успенский монастырь в 1923 году, диакон Иоанн Мешалкин первым был брошен в тюрьму за отказ подписаться под обнов¬ленческим документом. Первый арест был для него опытом страшной мысленной брани. Отца Иоанна посадили в одиночную камеру. По прошествии некоторого времени диакона стали одолевать сомнения в правильности его поведения. Он знал, что маститые иерархи принимали обновленчество, послушно визируя реформаторские документы. Мог ли он, простой диакон, быть умнее всех? Неужели он один оказался правильнее, православнее остальных? Кроме него все остались на своих местах, спокойно продолжали служить, а он за свое упрямство попал в одиночку, лишился радости совершать богослужения.
Мысли одна тяжелее другой навязчиво насиловали мозг. Отец Иоанн чувствовал, что начинал терять рассудок. Несколько раз он порывался подойти к двери и заявить о своем согласии подписать все, что от него требовалось, но в последний момент Ангел-хранитель заставлял его опомниться, отец диакон успокаивался и возвращался на место. Лишь только он успевал присесть на тюремный топчан, как мысленная брань возобновлялась с удвоенной силой. Вновь, не выдержав бесовского натиска, бедный батюшка вскакивал, кидался к двери и вновь, убежденный внутренним голосом потерпеть, возвращался. Целую неделю длилась мысленная пытка. Наконец, отец Иоанн сдался, не выдержав, подошел к двери камеры и уже поднял руку, чтобы постучать и позвать охранника. Он приготовился к тому, чтобы поставить подпись на документе церковных революционеров. Разум слушаться больше не хотел. Не успел отец диакон ударить в дверь, как его рывком отшвырнуло в сторону: резко открыв дверь одиночки, охранник грубым пинком втолкнул что-то в камеру. Темный кубарь вкатился в помещение и на минуту замер.
С изумлением отец Иоанн наблюдал, как разогнувшийся «кубарь» превращался в священника. «За что тебя, отец? – За обновленчество...» Сердце батюшки Иоанна сразу исполнилось чудного мира, покоя, радости: он поступил по совести, он уже не был одинок в своем решении. В грязной, холодной, затхлой камере засияла Пасха. Казалось, самые стены темницы стали светиться Божественным светом. Вскоре стены тюрьмы были пере¬полнены представителями православного духовенства, которые отказывались идти на соглашение с обновленцами. Но отец Иоанн Мешалкин был первым.
Из тюрьмы диакона Иоанна перевели в Соловецкий лагерь особого назначения. На допросах у следователя арестованный молчал, не отвечая ни единого слова. На Соловках заключенные обедали за одним общим длинным столом, сбитым из неструганных досок. Здесь собирались вместе все, – от простого народа до высших архиереев. Архиереи шутили: «Благодари Бога, отец Иоанн, что здесь ты с нами за одним столом сидишь и вместе с нами одну похлебку хлебаешь».
Впоследствии старца Иоанна спрашивали, почему Господь попустил ссылки и мучения верующим. Батюшка в ответ рассказал, как во время богослужения многие архиереи молились, чтобы Господь открыл им Свою волю. Старейшему из заключенных иерархов было открыто, что они пострадали за то, что пренебрегали народом Божиим, достоянием Господним, кичились своим положением, не желали пасти меньшие стада Господни, гнушались ими и презирали их. За гордость смирил Бог архиереев общими нарами, общим котлом и общей одеждой.
На Соловках и, если только было возможно, в зоне, в тайге, литургию служили в лесу. Антиминса не было, поэтому один из присутствовавших архиереев ложился на спину, ему покрывали грудь и служили на его груди, как на груди новомученика. Епитрахилью служило полотенце с вышитыми крестиками. Святые Дары присылали верные духовные чада с воли в сухарях. По очереди пели и читали наизусть, кто что помнил из службы. Вкупе служба вспоминалась полностью. Вместо просфор употребляли хлеб, который резали на кусочки.
Одной из своих московских почитательниц, С.А.Ш., батюшка с горечью говорил: «Мы заслужили Соловки. Наша церковь заслужила Соловки и тюрьмы. Сталин дал нам возможность молиться, а мы опять взялись за свое”.
В лагере, как на Соловках, так и в других местах, диакон Иоанн вы¬живал только потому, что служил фельдшером в лазарете. Заключенные иерархи говорили отцу Иоанну, что счастлива была бы та митрополия, где он был бы архиереем, но, приговаривал батюшка, Господь не сподобил ему стать архиереем.
В 1927 году отец Иоанн уже служил священником в Горячеводске. 13 июня 1927 года он был награжден набедренником епископом Ставропольским Иннокентием (Летяевым), учеником архиепископа Иннокентия (Ястребова). В 1930 году архиепископ Пятигорский Павел (Вильковский) наградил батюшку скуфьей. В те годы иерей Иоанн служил в станице Зольская и ходил на службу пешком довольно далеко. Казачество волновалось. Большевики были уверены, что атаман собирал белых повстанцев. Местом сбора считали станицу Зольская.
Однажды, когда отец Иоанн по обыкновению шел на службу, красноармейцы оцепили станицу. За предполагаемое участие в повстанческом движении его арестовали. Вместе с батюшкой взяли его старшего сына Димитрия, юношу восемнадцати лет. Обоих пытали. Священник упорно молчал и отказывался под¬писывать лживые, наспех состряпанные протоколы. Молодой человек не вы¬держал истязаний и поставил свою подпись. Во время очной ставки Дмитрий заплакал и признался отцу, что не вытерпел мук и все, что требовали, подписал. Он просил прошения за вынужденное предательство. «Бог тебя простит», – с нежной любовью и жалостью ответил отец Иоанн. Обратившись к мучителям, горько укорил их: «Что же вы с ребенком связались!» Сына расстреляли, а отца выслали в Ташкент.
В Ташкенте власти предложили ему настоятельство в соборе в обмен на сотрудничество с работниками НКВД. Батюшка Иоанн возразил, что штат служивших священников в соборе был полностью укомплектован. Сотрудники НКВД спокойно заметили, что всех уже «пустили в расход», то есть, расстреляли. Тогда отец Иоанн твердо сказал: “Сегодня вы расстреляли их, завтра так же пустите в расход меня. Я отка¬зываюсь от предложения. На все воля Божия». «Нет, – глумливо ухмыльнулcя следователь, – а мы тебя без воли Божией расстреляем. – Нет, –возразил ему батюшка, – так дело не пойдет. Без воли Божией не расстреляете. – Ах, какой хитрый поп, и без воли Божией обойдемся... – На все воля Божия,» –спокойно повторил отец Иоанн.
На допросах батюшка часто осенял себя крестным знамением. Ему запрещали это делать, но он заявил: «Крестился и буду креститься!» Старец глубоко верил в силу крестного знамения и учил правильно полагать его на себе, не стесняясь окружающих.
Самым тяжелым было находиться под следствием. В зоне становилось легче, потому что отца Иоанна ставили на работу фельд¬шера в лазарете. Иногда удавалось проставить дату смерти больного более поздним числом и получить паек покойного. Заключенные знали, что фельдшером служил священник. Часто перед расстрелом приговоренные просили его принять у них исповедь. Так же, как на Соловках, батюшка нашил крестики на поло¬тенце, и оно служило ему епитрахилью. Его помяник мучеников и исповедников православной веры был огромным. Второй раз старца выслали в Саяно-Шушенский лагерь.
Однажды посетительница иеросхимонаха Стефана (Игнатенко), Антонина Михайловна А., прийдя к батюшке, застала у него протоиерея Иоанна Мешалкина. Он рассказывал, как в лагере глумились над духовенством, часто поручая тяжелые работы на лесоповале. Иногда с издевкой отправляли «попов» чистить уборные. Даже в лагере эта работа была самой унизительной, некоторые старались уклониться от нее. Но духовного человека никакое занятие унизить не может. Отцы очищали отхожие места и за черной работой свободно молились, пели. Радовались, что их избавили от изнурительного труда на лесоповале.
Из книги: Кавказское созвездие
Впоследствии старца Иоанна спрашивали, почему Господь попустил ссылки и мучения верующим. Батюшка в ответ рассказал, как во время богослужения многие архиереи молились, чтобы Господь открыл им Свою волю. Старейшему из заключенных иерархов было открыто, что они пострадали за то, что пренебрегали народом Божиим, достоянием Господним, кичились своим положением, не желали пасти меньшие стада Господни, гнушались ими и презирали их. За гордость смирил Бог архиереев общими нарами, общим котлом и общей одеждой.
...
Одной из своих московских почитательниц, С.А.Ш., батюшка с горечью говорил: «Мы заслужили Соловки. Наша церковь заслужила Соловки и тюрьмы. Сталин дал нам возможность молиться, а мы опять взялись за свое”.
Протоиерей Иоанн Мешалкин из Горячеводска родился 7 июня 1885 года в селе Азароника Наровчатовского района Пензенской области в крестьянской семье. Его отца звали Павел Никифорович, мать – Наталья Ильинична. Родители были глубоко верующими людьми и воспитали сына в благочестии. Маленький Ваня очень любил храм и богослужение. Услышав колокольный звон, со всех ног бежал в церковь. Впоследствии он говорил: « Мы избраны от чрева матери своея». Первоначальное образование Иван получил в церковно–приходской школе, затем в 1916 году окончил шестимесячные фельдшерские курсы в Киеве, что облегчило батюшке в будущем его крестный путь по лагерям и тюрьмам.
С 19 сентября 1915 года по 20 апреля 1919 года Иван Павлович служил псаломщиком при Успенской церкви в станице Горячеводская. Это был единственный храм в округе, не впавший в обновленчество. 20 апреля 1919 года Ивана рукоположили во диаконы. По всей вероятности, он был близко знаком с иеромонахом Стефаном (Игнатенко), известным впоследствии Кисловодским старцем, еще в бытность Второ-Афонского Успенского мужского монастыря на горе Бештау. Дружба с отцом Стефаном прошла через всю жизнь.
В начале 1920–х годов отец диакон видел поразивший его сон: две страшные бури надвигались на Пятигорск. Отца Иоанна завертело вихрем, он поднялся высоко кверху и боялся, что упадет и разобьется насмерть. Кто-то сильный поддержал отца диакона и бережно поставил на землю невредимым. Две бури означали, как показала жизнь, гонения со стороны большевиков и со стороны обновленцев, реформаторов Православной Церкви.
После того, как сорвалась попытка обновленческого духовенства устроить крестный ход и захватить Второ-Афонский Успенский монастырь в 1923 году, диакон Иоанн Мешалкин первым был брошен в тюрьму за отказ подписаться под обнов¬ленческим документом. Первый арест был для него опытом страшной мысленной брани. Отца Иоанна посадили в одиночную камеру. По прошествии некоторого времени диакона стали одолевать сомнения в правильности его поведения. Он знал, что маститые иерархи принимали обновленчество, послушно визируя реформаторские документы. Мог ли он, простой диакон, быть умнее всех? Неужели он один оказался правильнее, православнее остальных? Кроме него все остались на своих местах, спокойно продолжали служить, а он за свое упрямство попал в одиночку, лишился радости совершать богослужения.
Мысли одна тяжелее другой навязчиво насиловали мозг. Отец Иоанн чувствовал, что начинал терять рассудок. Несколько раз он порывался подойти к двери и заявить о своем согласии подписать все, что от него требовалось, но в последний момент Ангел-хранитель заставлял его опомниться, отец диакон успокаивался и возвращался на место. Лишь только он успевал присесть на тюремный топчан, как мысленная брань возобновлялась с удвоенной силой. Вновь, не выдержав бесовского натиска, бедный батюшка вскакивал, кидался к двери и вновь, убежденный внутренним голосом потерпеть, возвращался. Целую неделю длилась мысленная пытка. Наконец, отец Иоанн сдался, не выдержав, подошел к двери камеры и уже поднял руку, чтобы постучать и позвать охранника. Он приготовился к тому, чтобы поставить подпись на документе церковных революционеров. Разум слушаться больше не хотел. Не успел отец диакон ударить в дверь, как его рывком отшвырнуло в сторону: резко открыв дверь одиночки, охранник грубым пинком втолкнул что-то в камеру. Темный кубарь вкатился в помещение и на минуту замер.
С изумлением отец Иоанн наблюдал, как разогнувшийся «кубарь» превращался в священника. «За что тебя, отец? – За обновленчество...» Сердце батюшки Иоанна сразу исполнилось чудного мира, покоя, радости: он поступил по совести, он уже не был одинок в своем решении. В грязной, холодной, затхлой камере засияла Пасха. Казалось, самые стены темницы стали светиться Божественным светом. Вскоре стены тюрьмы были пере¬полнены представителями православного духовенства, которые отказывались идти на соглашение с обновленцами. Но отец Иоанн Мешалкин был первым.
Из тюрьмы диакона Иоанна перевели в Соловецкий лагерь особого назначения. На допросах у следователя арестованный молчал, не отвечая ни единого слова. На Соловках заключенные обедали за одним общим длинным столом, сбитым из неструганных досок. Здесь собирались вместе все, – от простого народа до высших архиереев. Архиереи шутили: «Благодари Бога, отец Иоанн, что здесь ты с нами за одним столом сидишь и вместе с нами одну похлебку хлебаешь».
Впоследствии старца Иоанна спрашивали, почему Господь попустил ссылки и мучения верующим. Батюшка в ответ рассказал, как во время богослужения многие архиереи молились, чтобы Господь открыл им Свою волю. Старейшему из заключенных иерархов было открыто, что они пострадали за то, что пренебрегали народом Божиим, достоянием Господним, кичились своим положением, не желали пасти меньшие стада Господни, гнушались ими и презирали их. За гордость смирил Бог архиереев общими нарами, общим котлом и общей одеждой.
На Соловках и, если только было возможно, в зоне, в тайге, литургию служили в лесу. Антиминса не было, поэтому один из присутствовавших архиереев ложился на спину, ему покрывали грудь и служили на его груди, как на груди новомученика. Епитрахилью служило полотенце с вышитыми крестиками. Святые Дары присылали верные духовные чада с воли в сухарях. По очереди пели и читали наизусть, кто что помнил из службы. Вкупе служба вспоминалась полностью. Вместо просфор употребляли хлеб, который резали на кусочки.
Одной из своих московских почитательниц, С.А.Ш., батюшка с горечью говорил: «Мы заслужили Соловки. Наша церковь заслужила Соловки и тюрьмы. Сталин дал нам возможность молиться, а мы опять взялись за свое”.
В лагере, как на Соловках, так и в других местах, диакон Иоанн вы¬живал только потому, что служил фельдшером в лазарете. Заключенные иерархи говорили отцу Иоанну, что счастлива была бы та митрополия, где он был бы архиереем, но, приговаривал батюшка, Господь не сподобил ему стать архиереем.
В 1927 году отец Иоанн уже служил священником в Горячеводске. 13 июня 1927 года он был награжден набедренником епископом Ставропольским Иннокентием (Летяевым), учеником архиепископа Иннокентия (Ястребова). В 1930 году архиепископ Пятигорский Павел (Вильковский) наградил батюшку скуфьей. В те годы иерей Иоанн служил в станице Зольская и ходил на службу пешком довольно далеко. Казачество волновалось. Большевики были уверены, что атаман собирал белых повстанцев. Местом сбора считали станицу Зольская.
Однажды, когда отец Иоанн по обыкновению шел на службу, красноармейцы оцепили станицу. За предполагаемое участие в повстанческом движении его арестовали. Вместе с батюшкой взяли его старшего сына Димитрия, юношу восемнадцати лет. Обоих пытали. Священник упорно молчал и отказывался под¬писывать лживые, наспех состряпанные протоколы. Молодой человек не вы¬держал истязаний и поставил свою подпись. Во время очной ставки Дмитрий заплакал и признался отцу, что не вытерпел мук и все, что требовали, подписал. Он просил прошения за вынужденное предательство. «Бог тебя простит», – с нежной любовью и жалостью ответил отец Иоанн. Обратившись к мучителям, горько укорил их: «Что же вы с ребенком связались!» Сына расстреляли, а отца выслали в Ташкент.
В Ташкенте власти предложили ему настоятельство в соборе в обмен на сотрудничество с работниками НКВД. Батюшка Иоанн возразил, что штат служивших священников в соборе был полностью укомплектован. Сотрудники НКВД спокойно заметили, что всех уже «пустили в расход», то есть, расстреляли. Тогда отец Иоанн твердо сказал: “Сегодня вы расстреляли их, завтра так же пустите в расход меня. Я отка¬зываюсь от предложения. На все воля Божия». «Нет, – глумливо ухмыльнулcя следователь, – а мы тебя без воли Божией расстреляем. – Нет, –возразил ему батюшка, – так дело не пойдет. Без воли Божией не расстреляете. – Ах, какой хитрый поп, и без воли Божией обойдемся... – На все воля Божия,» –спокойно повторил отец Иоанн.
На допросах батюшка часто осенял себя крестным знамением. Ему запрещали это делать, но он заявил: «Крестился и буду креститься!» Старец глубоко верил в силу крестного знамения и учил правильно полагать его на себе, не стесняясь окружающих.
Самым тяжелым было находиться под следствием. В зоне становилось легче, потому что отца Иоанна ставили на работу фельд¬шера в лазарете. Иногда удавалось проставить дату смерти больного более поздним числом и получить паек покойного. Заключенные знали, что фельдшером служил священник. Часто перед расстрелом приговоренные просили его принять у них исповедь. Так же, как на Соловках, батюшка нашил крестики на поло¬тенце, и оно служило ему епитрахилью. Его помяник мучеников и исповедников православной веры был огромным. Второй раз старца выслали в Саяно-Шушенский лагерь.
Однажды посетительница иеросхимонаха Стефана (Игнатенко), Антонина Михайловна А., прийдя к батюшке, застала у него протоиерея Иоанна Мешалкина. Он рассказывал, как в лагере глумились над духовенством, часто поручая тяжелые работы на лесоповале. Иногда с издевкой отправляли «попов» чистить уборные. Даже в лагере эта работа была самой унизительной, некоторые старались уклониться от нее. Но духовного человека никакое занятие унизить не может. Отцы очищали отхожие места и за черной работой свободно молились, пели. Радовались, что их избавили от изнурительного труда на лесоповале.
Из книги: Кавказское созвездие
