Детство священномученика Серафима (Звездинского)



Семья Звездинских происходит из рода Бонефатьевых, которые в русской истории известны приверженностью к неизменным церковным порядкам, старинным церковным уставам и богослужебным кни¬гам. Реформы Патриарха Никона встретили в их лице непримиримых противников.
Бонефатьевы, поборники старины и старой веры, раскольники-бес¬поповцы проживали в XIX столетии близ города Солигалича в Борисоглебском уезде Ярославской губернии. Иларион, их родоначальник, имел сына Гавриила, твердого и умного начетчика, зоркого воспитателя сыновей Василия, Александра, Иоанна и дочери Марии. Супруга Гавриила Иларионовича Екатерина была мягкого и сердечного характера, нежной и заботливой матерью. Как жили братья Василий и Александр, занимавшиеся портновским ремеслом, неизвестно.
Младший из братьев Иоанн не находил покоя в родном доме, горя неиссякаемым стремлением к просвещению, недоступному под строгим надзором отца.
Босой, имея всего несколько копеек, пешком он отправился в Петербург, где, как он слышал, жили единоверные ему земляки. В столице он нашел храм на Волковом кладбище, в котором по инициативе митрополита Платона (Левшина) был создан единоверческий приход, объединивший в себе многих раскольников. Имея единую иерархию с Православной Российской Церковью и сохраняя в неприкосновенности дониконовские богослужебные уставы, книги и свои старинные распевы, прихожане из старообрядцев находили удовлетворение и успокоение.
Среди них и был юный Иоанн Гаврилович Бонефатьев, изменивший древнему раскольническому настро¬ению предков, подав прошение на Высочайшее имя о своем причис¬лении к Православной Единоверческой Церкви. Высочайшим соизволением он был принят в соединение с Православной Российской Церковью в единоверие с новой фамилией. В надежде обрести в нем восходящую звезду, ему было поведено впредь именоваться не Бонефатьевым, но Звездинским. Церковная же власть, присоединив в единоверие, дала ему должность чтеца при храме на Волковом кладби¬ще в Петербурге, где у него обнаружились редкие музыкальные способности и чудный голос.
Узнав об измене древнему благочестию, Гавриил Иларионович сильно прогневался. Горе усилилось еще и тем, что Василий и Александр тоже вскоре перешли в единоверие, переменив фамилию. Мать их, также склонная к единоверию, скрывала свое настроение, боясь мужа. Не выдержал ревнитель старой веры и предал проклятию сыновей до третьего колена. Нелегко пережил Иоанн проклятье отца, даже заболел.
В Петербурге он женился на дочери единоверческого священника, Евдокии Васильевне Славской, мягкие и нежные черты ее лица свидетельствовали о сокровенной красоте кроткого духа. Женившись, Иоанн Гаврилович принял духовный сан и получил место священника в Ржеве. Там у него родилось трое детей: старший сын Михаил и младенцы Константин и Ольга, которые отошли ко Господу.
С начала восьмидесятых годов он уже в Москве... В древней столице центр единоверия находился на Новоблагословенной улице. Здесь, при Троицко-Введенской церкви, отец Иоанн Звездинский вскоре зас¬лужил огромную популярность, любовь и уважение за молитвенное истовое служение и прекрасный голос. Московские богачи-старообрядцы, обращенные им в единоверие, видели в нем дар небесной благодати и милости Господней к ним. Мудрое слово, подвижническая жизнь, отеческая любовь к чадам из заблудшей раскольнической среды привлекали раскольников к истинной Церкви и спасению. В Москве от¬крылись еще три единоверческих храма. Число единоверцев быстро росло. Наставником их был отец Иоанн Звездинский, назначенный благочинным всех московских единоверческих церквей.
Отец Иоанн был неутомим. Он не только принимал всех, приходивших к нему, но и сам искал заблудших, не страшась посещать городские трущобы.
Смелости, мужеству и безбоязненности его изумлялись. Он же все терпел, всем бысть вся, да всяко некия спасет, по слову святого апостола Павла (1 Кор. 9, 22). Порой угрозы сыпались со всех сторон, злоба раскольников достигала его даже дома, где они нередко били окна, заплевывали их, а бывало — и самого отца Иоанна. Но, утвердившись в истинной вере, он оставался непоколебимым. 7 апреля 1883 года, на шестой неделе Великого поста, в четверг — день недели, посвященный памяти святителя Николая, — у него родился сын, будущий епископ Серафим, и был наречен во святом Крещении Николаем. Со временем он стал истинным подражателем великого святителя в ревности о чистоте веры и самоотверженной любви к Богом вверенной пастве.
Впоследствие епископ Серафим часто вспоминал слова из Триоди Постной, которые читались в день его рождения за церковным богослужением: даждь Ми, сыне, твое сердце, очи же твои Моя пути да соблюдают (на вечерне 2-е чтение, Притч. 23, 26), — он видел в них пророчество о своем монашестве, а слова: се, работающий Ми ясти будут... се, работающий Ми пиши будут... (на 6-м часе, Ис. 65, 13) относил к своему священству. «Священнослужители не могут умереть от голода, — говорил Владыка в дни своего бедственного изгнания, — если не ослабеем и будем совершать служение Богу, будем иметь насущное и потребное к жизни».
Семейство отца Иоанна ненадолго увеличилось рождением второй дочери, названной в честь его матери Екатериной. С рождением Кати пришла в семью и глубокая скорбь. После родов, 17 ноября 1886 года (по другим данным, 1885 года), незадолго до престольного праздника Введения во Храм Пресвятой Богородицы, скончалась совсем молодая супруга отца Иоанна. Перед выносом гроба горячо любивший ее отец Иоанн, в великой скорби распростершись на земле, предал себя и осиротевших детей своих всеблагой воле Божией. Катенька прожила шесть лет и также отошла ко Господу.
Николай, Колюня-Малюня, как его звал отец, остался без матери в возрасте двух-трех лет. В женском Всехсвятском единоверческом мо¬настыре, у храма, слева от алтаря, находился памятник белого мрамо¬ра над могилой Евдокии Звездинской, супруги отца Иоанна, изображавший аналой с лежащими на нем Крестом и Евангелием. Навещая могилу мамы, ходил маленький Коля вокруг каменного аналоя... Теплая встреча и ласка ждали мальчика в покоях игумении Маргариты; в дни памяти матери горячий чай, цветы, птички — все радовало Колю, обо всем сохранил он добрую память на всю жизнь.
Воспитанием Коли занимался отец, а уход и заботы о нем были поручены няне, Анне Мартировне, дальней родственнице. Нежно любящий сына отец Иоанн своей теплотой и лаской не давал ощущать Коле, что он сирота, не имеющий материнского покрова.
«Отцу не раз Святейший Синод предлагал принять монашество и епископский сан, — говорил Владыка. — Но он, озабоченный воспитанием детей, не принимал предложения». К старшему брату Михаилу Коля относился с почтительным уважением.
Очень любил он свою сестру, Анну Ивановну. Она была для него воспитательницей и учительницей: готовила к школе, дарила книги, возила в город, показывая достопримечательности, водила в театр.
Из впечатлений детских лет запомнились ему прогулки в саду, где садовник Адамыч сажал цветы и рассуждал о судьбе отчизны: «Во всем виновата Англичанка, весьма коварная страна».
Рассказывая о детстве, Владыка обязательно отмечал, что его, маленького, неопустительно будили в Церковь к ночной службе под праздники. Утреня по единоверческой традиции совершается но¬чью. И в холод, и в непогоду вели в храм, где он часто засыпал, но присутствие на богослужении считалось необходимым для воспи¬тания. По его словам, «лучше быть в храме, хотя бы спать, — но все же в храме».
Отец приучал любить богослужение, храм, пение и чтение. На кли¬росе читал Коля четко и охотно. Чтобы он мог видеть лежащий на аналое часослов, подставляли скамеечку.
В алтаре отец Иоанн давал сыну запивать теплоты; в ожидании сын с трепетом внимал молитве священника. «Видно, папа за меня молился в то время, — говорил Владыка. — Может быть, он испросил у Бога и эту милость, что я пошел по пути служения Церкви Божией». В алтаре его поражали изображения Страстей Христовых: Гефсиманской молитвы, несения Креста на Голгофу и Воскресшего Господа.
Однажды маленький Коля вошел в алтарь через Царские врата. Ви¬девшие выразили уверенность, что младенец станет служителем Престола Божия.
А дома его любимым занятием было брать кадильницу и кадить. Для этого приспособили старенькую лампадочку на цепочке, которую потом хранила сестра до архиерейской хиротонии брата.
Великим постом готовился Коля ко Святому Причащению. Исповедовался у отца Григория, старого священника, который требовал, чтобы исповедник знал наизусть псалмы Давидовы, и в наставление приводил слова Священного Писания: «мужа льстива гнушается Гос¬подь». В полумраке храма, при множестве мерцающих лампад тянулись вереницы к отцу Иоанну за разрешительной молитвой и слыша¬лось: «Чадо!... прощает тя Христос невидимо... и аз грешный...» и опять: «Чадо... прощает тя Христос невидимо... и аз грешный...» Долго в ти¬шине идет очередь исповедников...
С радостью встречал Коля Святую Пасху, стоя около отца, принимавшего поздравления.
Семи лет Коля тяжело заболел — камни в почках. Отец отвез его в больницу святого равноапостольного князя Владимира близ Покровской общины. Плакал отец, плакал и Коля, оказавшись на руках чужих людей. Однако вскоре камни прошли, и он вернулся домой. Учиться Колю отдали в церковное училище при единоверческой церкви. Особенно ему не давалась арифметика, из-за которой он остался на второй год. Трудно давался счет после двадцати. «Как быть, — вспоминал потом он, — когда пальцев не хватало ни на руках, ни на ногах?!» Характер у Коли был мягкий, и дети любили его, но шалуны оби¬жали и дразнили за то, что широкий ворот на рубашке: «Видно, нет матери, а шила нянька». Свою новоначальную школу он вновь посетил много лет спустя, уже будучи архимандритом, в должности надзирателя церковно¬приходских школ. Окончив приходскую школу, Коля перешел в Заиконоспасское учи¬лище на Никольской улице. Няня будила рано. Трудно вставать из теп¬лой постели, а впереди трудный путь от Новоблагословенной до Никольской улицы. «Как я завидовал кошке, которая лежала у теплой печки, и ее никто не тревожил», — вспоминал Владыка. Сын единоверческого причетника из Троице-Введенской церкви был товарищем Коли; вместе шли в школу. Среди одноклассников выделялись трое: Коля Звездинский, будущий епископ Дмитровский Серафим; Всеволод Красновский, сын священника церкви святителя Алексия на Николо-Ямской улице, впоследствии епископ Клинский Гавриил, и Николай Кудрявцев, сын священника церкви святителя Николая Большой Крест на Ильинке, будущий епископ Богородский Никанор, единоверческий викарий Московской епархии. До школы заходили в часовни, молясь о ниспослании им помощи Божией в учении. На деньги, данные на завтрак, ставили свечи пред чтимыми образами, особенно когда должны были отвечать. Учился Коля старательно и успешно; шалунов, которые нападали на слабых (в том числе и на него самого) не любил — отнимали завтрак. Радостно возвращение из школы! У Ильинских ворот оживленная торговля. Тетка Татьяна на баке с горячей грибной лапшой... «грешники» (гречневики) продают копейка за пару. Продавцы в кафтанах с ящиком пирогов и пышек. «С рисом, яйцами, вареньем», — предлагают они мальчуганам свой товар. Что выбрать? Всего так много! Случалось, что ученики, замечтавшись, не замечали, как у них срезали ранцы.
Приятно идти мимо булочной, владельцы которой духовные чада отца Иоанна. Дочь хозяина Шура, завидев Колю, награждала сладким ломом или пряниками. Однажды Коля передал ей (от себя) благословение отца Иоанна. Отец узнал, и ему попало, но Шура не перестала снабжать на дорогу лакомствами.
На Маросейке дети оглядывались — не идет ли кто на «простяночках», нельзя ли подъехать, еще так далеко... Пройдя Земляной вал, про¬веряли силу мороза, прикасаясь языком к железному забору железно¬дорожного моста...
Однажды друзья, накопив денег, решили попробовать вина. Буфетчик Курского вокзала решительно взял их за воротники и выставил, навсегда отбив мальчишеское любопытство к недозволенному.
Один прихожанин пообещал Коле подарить карманные часы (оставшиеся после смерти сына). Коля думал, что не дожить ему до счастливого дня. «Что было бы со мной, если бы он раздумал?» — говорил Владыка. Но наступил день Ангела — и часы у Коли в руках. Благодарным сердцем никогда не был забыт в молитве добродатель.
В дни Ангела родных Коля покупал подарки сам. Фаянсового зайца-копилку, его дар, Анна Ивановна хранила до конца дней. В имени¬ны отца Иоанна — 19 октября — он просил денег и покупал папе кондитерского лома. Обижался, если видел потом свой пакет на кухне.
Старший брат Михаил окончил университет с медалью, которую по¬лучил из рук Великого князя Сергея Александровича за сочинение о мит¬рополите Филарете Московском. Коле хотелось что-нибудь позаимство¬вать из его учености. Обидно было, когда его, как маленького, не оставляли в гостиной во время разговоров взрослых, а отправляли в детскую.
Памятны Коле были беседы с придворным иконописцем Гурьяновым, во время торжественных богослужений надевавшим ливрею. Он много рассказывал о Царском Дворе. Коля слушал с замиранием сердца.
— Хочешь, возьму тебя во дворец?
— А что я там буду делать?
— Будешь пажом у царицы.
«Большего желания у меня не было, так был я восхищен этой мыс¬лью, — вспоминал Владыка. — Вот Господь и привел меня служить Царице всех цариц. Царице Небесной, а не земной».
В те годы часто приезжал к отцу Иоанну настоятель Никольского единоверческого мужского монастыря у Преображенской заставы отец Павел (Леднев).
–Ну, здравствуй, Коля, как живешь? Что поделываешь?
— Учусь, батюшка.
— А что учишь?
— Стихи Пушкина.
— Какого там Пушкина-Лягушкина? Вот царя-пророка Давида, его изучай, Колюня, — наставлял ревнитель древнего благочестия.
После школы — годы учения в Московской Духовной Семинарии. Совет отца Павла, видимо, был по сердцу Коле. «Из всех наук я любил одну лишь науку — богословие, — вспоминал Владыка. — Если изучать, то Бога: это единственно святое, драгоценное и нужное». В семинарии выучил он оду Державина «Бог».
В комнате Коли висел образ святителя Николая в рост, перед которым ежедневно молился он о даровании способности говорить поучения и проповеди. И Господь наградил его этим даром. В семинарском храме воспитанник Николай Звездинский произнес первые проповеди на тему Святого Причащения.
Посвящение его в чтеца и иподиакона совершено было за богослужением в храме Христа Спасителя Можайским епископом Парфением (Ле¬вицким), еще недавно бывшим ректором Московской Семинарии.
На третьем году учения в семинарии, когда Коле было восемнадцать лет, он заболел гнойным воспалением желез (лимфангоитом), тя¬желой болезнью, по определению врачей, безнадежной. Одновременно заболел еще один из семинаристов, и врачи посоветовали ему сделать операцию. Но после нее юноша скончался.
Никакие средства и лекарства не давали облегчения и Коле. Страдания были так велики, что он грыз подушку, чтобы сдержать стоны. Врачи старались подготовить отца Иоанна к роковому концу.
Но случилось так, что как раз в это время прибыл в Москву по делу обращения раскольников настоятель Саровской пустыни игумен Иерофей, друг и почитатель отца Иоанна. Он привез и подарил отцу Иоанну изображение старца Серафима, еще не прославленного в лике свя¬тых.
«Отец протоиерей, не теряй надежды, не скорби чрезмерно, — сказал он отцу Иоанну. — Старец Серафим творит предивные чудеса, с верой к нему обращающимся дарует исцеления бесчисленные и преславные, и нет для его молитвы ничего невозможного. Проси его, он исцелит и твоего сына».
Отец Иоанн вручил Коле образ отца Серафима и сказал: «Вот, Коля, тебе истинный врач, проси его, он исцелит». С горячими слезами принял Коля нежданный дар, прикладывал его к больному месту, прося помощи и облегчения; железы особенно воспалились под правой рукой. В слезах уснул... Проснулся — боли нет, тихо... лишь лампады мерцают. Что-то мокрое на боку, так легко и сладко на сердце. «Что это? Я исцелен! Нет ни малейшей боли, ни неловкости — ничего, кроме радости».
— Папа, Нюша, няня, идите скорее, я исцелен, здоров!
— Это милость Божия к нам! — восклицал отец. — Благодари, Коля, своего исцелителя. Если бы не его дивная помощь, мы бы тебя потеряли.
Удивлены исходом болезни врачи: рана от прорвавшегося гнойни¬ка глубока, и объяснить, как это получилось, они не могли.
Отец хотел сразу же писать в Саров. Но брат Михаил убеждал всех: «Зачем писать в Саров о чудесном исцелении? Прорвался гнойник — вот и все... так этому и быть».
Через несколько дней врачи встревожились: «Отец Иоанн, исход болезни неизвестен. Благополучным течением не можем вас успоко¬ить — организм крайне истощен, гнилость раны велика, опасность не миновала и грозит роковым исходом».
После радости о милости Божией — смертельная печаль. «Боже мой! — плакал отец. — Ты справедливо наказываешь нас за неверие». И тотчас послал в Саров по телеграфу письменное сообщение о чудес¬ной помощи старца Серафима больному сыну, с просьбой помолиться о болящем Николае у гроба чудотворца. В здоровье Коли наступила решительная перемена; он стал быстро поправляться и вскоре окреп.
Гражданская власть и саровское духовное начальство запросили документальные данные, подтверждающие чудо. Под присягой перед Крестом и святым Евангелием было составлено письменное свидетельство об исцелении Николая Звездинского по молитвам старца Сера¬фима Саровского от гнойного воспаления желез, грозившего неизбежной смертью. Бумагу подписали лечившие врачи: аллопат Спасокукоцкий и гомеопат Дмитрий Петрович Соколов.
Отец Иоанн написал письмо и игумену Иерофею:
«Имею честь сообщить Вашему Высокопреподобию следующее событие в моем семействе: сын мой Николай, 18 лет, воспитанник III класса Московской Духовной Семинарии, прошедшего января 12 сего 1902 г. заболел опухолью под правой мышцей (воспаление лимфы). Врач советовал сделать про¬кол и выпустить гной, но больной на это не соглашался. 25 января 1902 года Вы осчастливили меня Вашим посещением; в это время я сообщил Вам о болезни и страдании моего сына. Болезнь его с часу на час усиливалась, больной сильно изнемогал, стали делаться обмороки; так продолжалось до 28 января. В этот незабвенный день через посланного Вашим Высокопреподобием в 6 часов вечера я получил книгу «Житие старца Серафима» и образок его на белой жести; я этот образок принес к страждущему сыну, попросил его пере¬креститься и с верою приложиться к образу преподобного; он с трудом перекрестился, поцеловал образ и приложил к больному месту.. О, дивное чудо! Болезнь утихла, страдания прекратились, больной успокоился. Ночью, сидя в постели, он молился и несколько раз целовал образок. В 5 часов утра он впал в забытье и уснул, через час просыпается и приглашает сестру, говоря: «Я весь мокрый, должно быть сильно вспотел», — но она увидела, что нарыв прорвался, белье и постель вся покрыта гноем, которого вытекло весьма много. В на¬стоящее время сын мой совершенно поправился.
Таковое милосердие Божие, оказанное моему сыну Николаю за молитвы святого Старца Серафима, свидетельствую я и дети мои своею подписью и приложением именной печати. Вашего Высокопреподобия сердечно благодарный сомолитвенник и покорный слуга протоиерей Московской едино¬верческой Троицкой церкви Иоанн Звездинский, благочинный единоверчес¬ких церквей». Образок кроткого старца стал семейной святыней и почитался как икона, хотя изображение святого было без нимба.
Все вы в сердце моем. Жизнеописание и духовное наследие священномученика Серафима, епископа Дмитровского. М. 2001.