| |||
![]()
|
![]() ![]() |
![]()
"Первая молитва" Тот, кто никогда не бывал в дельте Волги, в самых низовьях, едва ли может представить себе своеобразие здешнего ландшафта. Ведь если поехать из Астрахани по любой из дорог, ведущих в сторону Каспия, то примерно через час земля кончится. Далее начинается царство проток. Берегов, в привычном понимании, вы здесь уже и не встретите: стена тростниковых зарослей, но ступить как правило некуда – нет тверди. Лишь кое-где клонятся к воде деревья – там можно найти клочочки земли. Чем ближе к морю, тем больше проток: они разливаются, раскатываются. Это уже не реки, но еще и не море, это – раскаты: обширнейшее прикаспийское мелководье, с полями лотоса и беспорядочно разбросанными камышовыми островами. Раньше, лет тридцать назад, в здешние угодья попадали только рыбаки да охотники, а теперь сюда возят и досужих гуляк, и любознательных дамочек, и даже целые группы духовно помраченных людей, поклоняющихся лотосу. Между тем угодья эти вовсе не так гостеприимны, как может показаться неопытному наблюдателю. Заросли водной растительности непроходимы, и человек, потерпевший кораблекрушение оказывается перед простым выбором: либо весело мчаться с быстрой водой в открытое море, либо пробиваться к деревьям – в половодье можно обсохнуть на их ветвях, а по малой воде под ними можно найти настоящую землю. Ну а потом, если дело случилось летом, надобно ждать приезда гуляк, рыболовов, дамочек или даже духовно помраченных людей, если осенью – охотников и опять рыболовов, поздней осенью – не ждать никого. Мне довелось оказаться в этих безблагодатных обстоятельствах как раз поздней осенью. Правда, лодка у нас сохранилась, но мотор молчал. Мы сплавлялись вдоль тростника к деревьям, рассчитывая найти там хоть малую твердь. Похоже, что деревья эти были нашей последней надеждой – за ними до горизонта открывался Каспий: мрачное море и мрачное небо. Хорошо еще, что ветер был несильный, да и дождь едва моросил. Причина, из-за которой мы попали в бедственный дрейф, именовалась беспечностью, проще говоря – разгильдяйством. Тем самым, которое знакомо каждому русскому человеку, потому как переполняет наше богохранимое Отечество, даруя скорби (впрочем, иногда странным образом оно же дарует и утешение в этих скорбях). Дело в том, что егерь, отправившийся со мной на рыбалку, применял вместо бензобака обычную пластиковую канистру, в горловину которой и вставлял шланг. Куда подевался бак, прилагавшийся к лодочному мотору, я и не интересовался: очевидно, что он был либо украден, либо пропит. И вот, когда мы крутились, переходя из протоки в протоку, нас подбросило на своей же волне, канистра упала, и весь бензин вылился в лодку. Егерь, к счастью, был человеком немолодым и многоопытным, иначе говоря, научившимся переносить удары собственного разгильдяйства. Он не сильно впечатлился от происшествия: взяв тряпочку и стеклянную банку, занялся извлечением топлива из мутной жидкости, плескавшейся у нас под ногами, – через тряпочку отфильтровывал грязь, в банке отстаивал воду и сливал добытое вещество в канистру. Процесс был правильный, но шел очень медленно, а тут еще к дождику прибавился мокрый снег – ноябрь все-таки... И вот егерь мой пытается заполучить высокооктановое горючее, а я с помощью шеста направляю лодку к деревьям: веслами здесь не пользуются – все равно не выгребешь против течения, а шестом можно и рулить, и грести, и отталкиваться. В конце концов прибились мы к берегу – полоске песка. Я вылез, подтянул лодку и направился было наломать веток для костра... В глубине островка под деревьями стоял человек... Невысокий, неказистый, небритый... – Пашка! – Крикнул из-за моей спины егерь. – Я, – ответил человек, улыбнувшись. – Ты что здесь делаешь? – Рыбу ловлю. Мы осмотрелись: не было ни лодки, ни каких-либо снастей, да и вообще никаких следов пребывания человека на песке не было. – А я с Валеркой, – добавил он. – А где Валерка? – поинтересовался егерь. – Уехал за сигаретами. Еще раз осмотревшись, егерь спросил: – И давно? – Четвертый день, – улыбнулся Пашка. – Он – что: в Казань поехал? Или в Саратов?.. Потом, вспоминая первые мгновения встречи, мы будем смеяться натурально до слез, а тогда абсурдность происходящего почти парализовала нас. Ну действительно: ноябрь, снег с дождем, последний клочок земли перед Каспием, двое приятелей приехали на рыбалку, забыли курево, один отправился обратно в поселок, до которого полтора часа ходу, и отсутствует уже четыре дня... Сюда же прибилась аварийная лодка с прилетевшим из Москвы рыболовом и егерем, который фильтрует бензин... Тут с дерева грохнулась кошка. – Мурка, – представил ее хозяин и пояснил, – она здешняя. Это было уже через край: способность удивляться мы потеряли. И тогда жизнь помалу стала возвращаться к реальности. Сначала завелся мотор. Работал он с перебоями, кашлял, чихал, глохнул, а егерь сладострастно кричал на него: – Что, самурай, не нравится? Мотор был японский. – Привык к девяносто пятому?! На хорошем бензине всякий поедет! А ты попробуй-ка с глиной да с водой! Мотор смиренно попробовал, вытерпел все, и – поехали. Сначала проверять сети: Пашка с Валеркой успели поставить их неподалеку от острова. Привезли пару ведер подлещика – негусто, а главное – для ухи рыба неподходящая, одни кости. Тогда я на спиннинг поймал несколько окуней, уха вскоре была готова, и мы устроились возле Пашкиного жилища. Хоромами ему служило некое подобие палаточки, сделанной из куска полиэтиленовой пленки, а ложем – вытертая овечья шкурка. – Не холодно? – спросил я его. – Нормально, – отвечал он, – Мурка со спины греет. Была у них и настоящая палатка, но ее не выгрузили, и она тоже уехала. Хорошо еще, что выгрузили провиант: соль, картошку, лук, чай, макароны. Касательно своего напарника Пашка предполагал, что тот сначала угодил на поминки к соседу, потом лечился, потом – день рождения тещи и опять приходит в себя. Получалось как раз четыре дня. – У вас поселок большой, – сказал егерь, – все время чего-нибудь отмечают, ты можешь и не дождаться его. Давай-ка мы тебя домой отвезем. А то здесь теперь никто, наверное, и не ходит? – За четыре дня вы – первые, – признал Пашка и, помолчав, возразил: – Приедет. На зиму никакой рыбы не запасли – хоть мелочевки навялить... Они стали обсуждать хозяйственные вопросы, и я понял из разговора, что Пашка в прежние времена тоже работал егерем на рыболовно-охотничьей базе, но потерял место из-за какого-то знаменитого случая. Тут же мне про этот случай и рассказали. Дело было так. Приехал на рыбалку один известный певец, и принимало его начальство. Запросили они егеря: опытного и чтобы приличного поведения. Астраханские егеря в подавляющем большинстве своем таковые и есть, но на сей раз выпало Пашке. И вот на красивом кораблике отправился он вместе с начальниками и певцом ловить рыбу. Пашка их по самым лучшим ямкам провез, поймали они и сомов, и судаков, и жерехов, и сазанов, и щук, и огромаднейших окуней, какие только в здешних краях и водятся. Вперемежку с рыбалкой – застолье: на палубе, под навесом. То есть удовольствие все получили самое наивысшее. И Пашка тоже – оттого, что удачно так поработал и любителям-рыболовам угодил. А они – на рыбалке все же – не отделяют его от себя, а наоборот: за стол сажают. Он, как и положено человеку приличного поведения, пьет мало, говорит кратко, вежливо и только тогда, когда спросят о чем-нибудь. Под вечер благодарный певец дал концерт: это уже в салоне, чтобы мошка не кусала. Там было приготовлено электрическое пианино, он сам себе аккомпанировал и пел все, что народу хотелось. Сначала Пашке понравилось «Утро туманное» и он попросил исполнить романс еще раз, полагая, что таковая просьба вполне в рамках приличного поведения. Певец спел на «бис». Потом Пашку потрясла песня «Прощай, радость, жизнь моя» – певец повторил и ее. Но знаменитый случай произошел после «Варяга»: Пашка бисировал без конца, певец вдохновился, кричал: «С Богом!.. Ур-ра-а-а-а!», начальство не могло их угомонить, махнуло рукой и отправилось на палубу. Спустя время двери салона распахнулись: певец шел в обнимку с Пашкой, и пели они «По диким степям Забайкалья». На другой день певец улетел в столицу, а Пашку уволили. – Хороший был вечер, – заключил он воспоминания... Мурка сидела чуть в стороне и деликатно, без жадности, потребляла рыбьи головы и хребтинки, которые мы ей подбрасывали. – Чем она у тебя питается? – спросил егерь. – И вообще – откуда она тут взялась? – Летом кто-нибудь завез да и оставил... А чем питается?.. Раньше, наверное, питалась мышами и птичками, сейчас ни тех, ни других нет, ест со мной картошку и макароны. – Так вы все продукты можете извести, – сказал егерь, – а Валерка неизвестно когда вернется... Хорошо бы натаскать ее на крупную дичь: на гуся, лебедя или на баклана – тогда, глядишь, и перезимовать сможете. – Приедет, – повторил Пашка, – куда он денется?.. Хотя, конечно, в палатке было бы потеплее. Да и сети надобно переставить – бросили абы куда. Из-за курева все, будь оно трижды неладно... – Ты бы, Паш, поинтересовался, – егерь вздохнул и кивнул в мою сторону, – как дело твое ускорить... – Да я и сам уж думал... как это... попросить, – он указал глазами на небо, – да слов не знаю. Мне подумалось, что молитва этого искреннего и простодушного человека не останется без ответа: – А ты – своими словами... Он встал, направился к берегу, мы допили чай, поднялись следом, и егерь вдруг остановил меня: Пашка стоял у воды и временами жестикулировал – должно быть говорил что-то. Наконец, закончил, хотел было поворотиться, но, словно опомнившись, задрал голову и осенил себя крестным знамением. – Во дает! – прошептал егерь. Когда садились в лодку, я сказал Пашке: – Значит, четыре дня назад уехал за сигаретами? – и мы рассмеялись. – Если не выкарабкаемся, – сказал на прощание егерь, – жди нас еще раз: будем тут с тобой куковать. Плащи у нас с собой есть, соорудим какую-нибудь палаточку... – Приезжайте, – Пашка кивнул, – я сейчас дровишек заготовлю побольше – переночуем... Добрались мы благополучно. По пути нам встретилась только одна моторка: кто-то, несмотря на сумеречный час, спешил в низовья. Егерь изумленно покачал головой, и я понял, что первая Пашкина молитва услышана. Свящ.Ярослав Шипов. http://af0n.ru/Afon-palomnichestvo.YAro |
|||||||||||||
![]() |
![]() |