Некуда жить, вот и думаешь в голову
[Most Recent Entries]
[Calendar View]
[Friends View]
Sunday, July 31st, 2011
| Time |
Event |
| 12:14a |
Главное мучение Ивана Ильича была ложь, - та, всеми почему-то
признанная ложь, что он только болен, а не умирает, и что ему надо только
быть спокойным и лечиться, и тогда что-то выйдет очень хорошее. Он же знал,
что, что бы ни делали, ничего не выйдет, кроме еще более мучительных
страданий и смерти. И его мучила эта ложь, мучило то, что не хотели
признаться в том, что все знали и он знал, а хотели лгать над ним по случаю
ужасного его положения и хотели и заставляли его самого принимать участие в
этой лжи. Ложь, ложь эта, совершаемая над ним накануне его смерти, ложь,
долженствующая низвести этот страшный торжественный акт его смерти до уровня
всех их визитов, гардин, осетрины к обеду... была ужасно мучительна для
Ивана Ильича. И - странно - он много раз, когда они над ним проделывали свои
штуки, был на волоске от того, чтобы закричать им: перестаньте врать, и вы
знаете и я знаю, что я умираю, так перестаньте, по крайней мере, врать. Но
никогда он не имел духа сделать этого. Страшный, ужасный акт его умирания,
он видел, всеми окружающими его был низведен на степень случайной
неприятности, отчасти неприличия (вроде того, как обходятся с человеком,
который, войдя в гостиную, распространяет от себя дурной запах), тем самым
"приличием", которому он служил всю свою жизнь; он видел, что никто не
пожалеет его, потому что никто не хочет даже понимать его положения. Один
только Герасим понимал это положение и жалел его. | | 12:18a |
Kроме этой лжи, или вследствие ее, мучительнее всего было для Ивана
Ильича то, что никто не жалел его так, как ему хотелось, чтобы его жалели:
Ивану Ильичу в иные минуты, после долгих страданий, больше всего хотелось,
как ему ни совестно бы было признаться в этом, - хотелось того, чтоб его,
как дитя больное, пожалел бы кто-нибудь. Ему хотелось, чтоб его приласкали,
поцеловали, поплакали бы над ним, как ласкают и утешают детей. | | 12:20a |
В последнее время того одиночества, в котором он находился, лежа лицом
к спинке дивана, того одиночества среди многолюдного города и своих
многочисленных знакомых и семьи, - одиночества, полнее которого не могло
быть нигде: ни на дне моря, ни в земле, - последнее время этого страшного
одиночества Иван Ильич жил только воображением в прошедшем. Одна за другой
ему представлялись картины его прошедшего. Начиналось всегда с ближайшего по
времени и сводилось к самому отдаленному, к детству, и на нем
останавливалось. | | 12:34a |
Доктор говорил, что страдания его физические ужасны, и это была
правда; но ужаснее его физических страданий были его нравственные страдания,
и в этом было главное его мучение.
Нравственные страдания его состояли в том, что в эту ночь, глядя на
сонное, добродушное скуластое лицо Герасима, ему вдруг пришло в голову: а
что, как и в самом деле вся моя жизнь, сознательная жизнь, была "не то".
Ему пришло в голову, что то, что ему представлялось прежде совершенной
невозможностью, то, что он прожил свою жизнь не так, как должно было, что
это могло быть правда. Ему пришло в голову, что те его чуть заметные
поползновения борьбы против того, что наивысше поставленными людьми
считалось хорошим, поползновения чуть заметные, которые он тотчас же отгонял
от себя, - что они-то и могли быть настоящие, а остальное все могло быть не
то. И его служба, и его устройства жизни, и его семья, и эти интересы
общества и службы - все это могло быть не то. Он попытался защитить пред
собой все это. И вдруг почувствовал всю слабость того, что он защищает. И
защищать нечего было.
"А если это так, - сказал он себе, - и я ухожу из жизни с сознанием
того, что погубил все, что мне дано было, и поправить нельзя, тогда что ж?"
Он лег навзничь и стал совсем по-новому перебирать всю свою жизнь. Когда он
увидал утром лакея, потом жену, потом дочь, потом доктора, - каждое их
движение, каждое их слово подтверждало для него ужасную истину, открывшуюся
ему ночью. Он в них видел себя, все то, чем он жил, и ясно видел, что все
это было не то, все это был ужасный огромный обман, закрывающий и жизнь и
смерть. Это сознание увеличило, удесятерило его физические страдания. Он
стонал и метался и обдергивал на себе одежду. Ему казалось, что она душила и
давила его. И за это он ненавидел их. | | 1:02a |
"Смерть Ивана Ильича"
"Смерть Ивана Ильича" (1884-86).
Я читала когда-то, запомнила сюжет, не смогла понять.
Первые три главы поучительные и безжизненные, от головы,
а потом идет то, что от Бога.
Удивительно, как Толстой хочет сказать одно, а говорит другое, важное сегодня. |
|