Происхождение (3.4/3)
Prev.

Да, круг отца – Crème de la Cream, цвет мысли того времени. Именно таким людям – думающим и талантливым - приходились оттачивать искусство компромисса с режимoм и со своей совестью.
В тех же "Станковистах" говорится про "«живчика» Бориса Грушина, который вел себя в высшей степени порядочно, когда порядочно себя вести, а комсомольскому лидеру в особенности, было в миллион раз труднее, чем сейчас".
Вот рассказ Щедровицкого, из которого можно залючить, что это не пустые слова (товарищ Щедровицкого, о котором идет речь – Борис Грушин, время действия – 1948 год!):
"На втором курсе несколько любомудров решили борьбой с космополитизмом начать свое карьерное восхождение. Сговорившись заранее, что и как, они созвали комсомольцев на собрание. Первый сделал доклад о ситуации в стране, за ним вышел подельщик и сказал:
– Зачем мы врём друг другу, говоря «космополиты» – мы же имеем в виду евреев, вот и надо говорить просто: их всех надо уничтожить!
Чётко, понятно – и дальше это разыгрывалось как по нотам. Но тут с заднего ряда встает мой (Щедровицкого) товарищ и говорит:
– У меня есть предложение: этих людей (перечислив фамилии инициаторов собрания) тут же, сейчас, из комсомола исключить!
Председатель кричит: Что вы делаете!?
Мой товарищ отвечает:
– Я беру на себя функции председателя собрания: кто за моё предложение, прошу голосовать!
Поскольку это всё было неожиданно и очень резко, то все, кто отвергал национализм и всякие ярлыки, проголосовали и сходу исключили зачинщиков акции из комсомола.
Понятно, что борьба с космополитизмом была соответственно инспирирована и организована, а потому партбюро сорвавшего акцию человека партбюро пыталось уничтожить. Но действие-то уже произошло…
Завершая рассказ о том эпизоде, ГП добавит:
– И вся, как я понимаю, компания, которая образовала ядро Московского методологического кружка, состояла из таких людей – очень жёстких в своих принципах и достаточно рисковых для действия в необычных ситуациях…"
Удивительно, как они выжили? Неформальный кружок, сходки? Сегодняшним кажется, что вариантов в то время не было. Предсказуемых, возможно, и не было. Но были случайные флуктуации.
Выжили, ни разу не были арестованы. Все, как один, имели проблемы с защитами диссертаций.
Интересное замечачание по поводу дружбы и семьи.
"Борис Андреевич вспоминает те месяцы как время их «бурного» сближения. Их троих, «сплочённых идейно и духовно не только личными отношениями, чрезвычайно близкими, но, прежде всего, содержанием», связывала «уже не просто дружба» (понятие, как сказал Михаил Светлов, круглосуточное):
– Мы же дома почти не бывали, нас всё время тянуло друг к другу. Это было непрерывное общение вопреки всему, в том числе – вопреки только что созданным семьям… телефонные разговоры по часу и ночные сходки, когда мы сбегались, чтобы решить какой-то один – до утра не дожить! – вопрос." ("Станковисты")

Грушин вспоминал: "Действительно, наша четверка являла собой беспримерный образец мужской дружбы. Это было что-то совершенно невероятное: у нас у всех были семьи, но эти семьи были далеко-далеко на заднем плане. Мы принадлежали друг другу, встречались каждый день и действительно могли претендовать на роль Диоскуров" (Грушин Б.А.: "Мы все время вели войны за свой предмет". RELGA, 2004, 11 мая. - из "4 десятилетий")


Что же происходило после провала защиты с Борисом Грушиным?
"После провала защиты диссертации у завершившего обучение в аспирантуре Грушина наступило трудное время. Диастанкуры считались ярко выраженными антимарксистами, и действовало правило «волчьего билета», закрывавшее перед Грушиным возможность найти работу по специальности. После массы неудач случайно в 1956 году он был принят в «Комсомольскую правду» литсотрудником отдела пропаганды." ("4 десятилетия")

Чисто по-человечески мне стало любопытно, как можно было случайно стать сотрудником отдела пропаганды центральной газеты. Я подумала, что Грушину очень хотелось работать, и там была или мелкая сделка с режимом, или чья-то помощь (как в романе) и мелкая сделка с совестью.
И вот, удалось что-то раскопать:
"Меня взяли в «КП» в один день. Жена Зиновьева Тамара Филатьева сказала: напиши нам что-нибудь, хоть гонорар получишь. И я написал статью «Главная экономическая задача СССР» - не помню, какая. Я сохранил все заметки в «Комсомолке», включая «Уголок орнитолога», который вел, а эта не сохранилась. Дмитрий Горюнов, прочтя, вызвал наутро Филатьеву и сказал: пусть приходит к нам работать. Меня взяли в отдел пропаганды, где редактором был Набатчиков, бывший помощник Кагановича, знаменитый на 6-м этаже тем, что у него в кабинете стоял самовар с водкой и он все время к нему прикладывался."
То есть по знакомству. Получается, тогда были другие времена, и все было менее централизованно? [4]

С женой и матерью Ольги (всего у них трое детей) познакомился в той же "КП".

Это были люди, которые хотели не бороться, а работать.
"Борис Грушин:
– Мераб выразил это гениально и предельно точно, как всегда: мы не хотели участвовать в чужих войнах. Нас абсолютно не волновали – в чистом виде – проблемы ни политики, ни идеологии. Мы занимались своим, сугубо позитивным делом и вовсе не собирались совершенствовать это общество. Ни тогда, ни позже. Даже когда начал работать в отделе пропаганды «Комсомольской правды», я, скорее наоборот, делал все, чтобы его дезавуировать. Именно поэтому основал в газете Институт общественного мнения, соединив то, что дал мне «станковизм», что было наработан в горниле нашей содержательно-генетической логики, с позитивными установками возникавшей тогда в стране эмпирической социологии. Кстати, уже в начале 70-х была у меня встреча с одним, ныне весьма уважаемым правозащитником, мы с ним около часа бродили в университетском дворике вокруг памятника Герцену с Огаревым, и этот человек, зная о моих связях с издательствами, уговаривал меня включиться в диссидентское движение. А я ему никак не мог втолковывать, что при всем моем уважении к их с его товарищам позиции, это не мое поле деятельности, что мы – Саша, Мераб, Юра – совершенно другие…" ("Станковисты")

Kстати, очень понятное желание – работать, делать что-то конструктивное – и не заниматься политической деятельностью. Это поле деятельности, действительности, не для всех. К сожалению, времена были такие, когда подпись под петицией в защиту кого-либо, кто считал это поле своим, могло стоить рабочего места. А ответ на вопрос "подписать – не подписать" очень много говорил о человеке, который всего-навсего хотел спокойно работать.
Про Шедровицкого уже упоминалось, а про Грушина ничего не нашлось.

С 1956 по 66 он работал в "Комсомольской правде" с перерывом в 3.5 года. В 1962 уехал в Прагу работать в журнале "Проблемы мира и социализма". А в 1976 (Ольге опять же уехал в Прагу работать в том же журнале, на этот раз в результате трений с властями.

"В 1972 году в социологии произошло печально знаменитое событие, известное под названием "разгром социологии". Сменилось руководство в Институте конкретных социологических исследований. Были уволены, то есть фактически разогнаны, при помощи партсобраний все ведущие специалисты, целый ряд ярких исследователей, которые были душой социологии и центром притяжения социологов, работавших в других институтах.

В том числе был уволен и Борис Грушин. На его место был назначен Коробейников, человек совсем не того масштаба, конъюнктурный, пользовавшийся очень дурной репутацией. Я не в курсе, куда именно перешел Грушин, без работы он не остался, конечно. Работа в Таганроге была продолжена, она продолжалась и в 80-е годы." [7]

В 1981 Грушин с семьей вернулся в Москву.

Мне, в отличие от героя романа (и, возможно, его автора) не кажется, что перемены в стране начались в 1985 с приходом Горбачева. Пользователь antik@lj сел в 1982 по жесткой 70ой статье. Но времена менялись уже тогда.

Дальше был Грушин-социолог, ВЦИОМ, "Vox populi". В это я углубляться не буду - информации достаточно.

Все эти многобукв были, чтобы сделать простенький вывод - Ольга Грушина произошла из хорошей семьи.

To be continued.