Тема яиц
В гостях при королевском мясном пироге и заморских вкусностях типа артишоков в томатном маринаде (кажется, артишоки можно есть - при условии что шишку расколупал кто-то другой) возникла тема яиц. Подозреваю, что это я провоцирую людей на такие воспоминания. Все сто лет в Америке, да и в России с продуктами перебоев вроде давно нет.

- И вот мне досталось две сотни яиц. Яйца же накладывали в пакет. И я иду с этими яйцами, гололед, иду медленно, что ни дай Бог не упасть и не разбить. И мимо проезжает красивая маленькая серебристая Ауди, тогда в нашем городе их можно было по пальцам пересчитать, вестников нарождающегося капитализма, и обдает меня с ног до головы грязью из лужи. И эта вода стекает с меня, а в руках авоськи с яйцами.
- Это был год 93ий, наверное. Сыну было 3 года. Яйца - только на рынке, дорогие. И вот под Новый год на работе кто-то кинул клич, что будут давать яйца. Все побросали эту работу, кинулись в универсам. А там говорят - надо бежать в продуктовый, "Восход" он назывался. Мы и побежали. Очередь на два часа. И за пять человек до меня яйца кончились! Но нас пожалели, и тем, кому не достались яйца, выдали индокур. Иду я с этой иднокурой и чуть не плачу. Она как археоптерикс. Я, конечно, на Новый год из нее наготовила всего, и бульон, и котлеты, но так обидно было. Сама ничего этого есть не могла... Жутковатый он какой-то был, археоптерикс этот, мне не по себе было, пока я его домой за лапы несла (в сумки-сетки он не помещался).

Я же из Москвы. Но не из центра, а с улицы брата репрессированного генетика академика Н.И. Вавилова - академика С. И. Вавилова. Ул. внука репрессированного декабриста (не Кюхельбекера ли) репрессированного при царизме революционера и академика Г.М. Кржижановского, и брата репрессированного при царизме А.И. Ульянова Дм.И. Ульянова - мои места. Гостям столицы казалось, что в Москве снабжение лучше. Так оно и было - местами. Если учеба-работа-у-кого-и-дети, то что с того, что в высотке на Площади Восстания дают портвейн и яйца по рупь тридцать, а в универсаме с тележками самообслуживания на Водном Стадионе перепелиные в крапинку?
Яйцам я когда-то посвятила рассказ про любовь.
Джек Лондон посвятил яйцам рассказ про деньги

В качестве рабочей гипотезы можно было допустить, что яйца в Доусоне будут стоить не дешевле пяти долларов за дюжину<...>При цене пятнадцать центов за дюжину тысяча дюжин яиц обойдется в сто пятьдесят долларов — сущие пустяки по сравнению с громадной прибылью. А если предположить — только предположить — такую баснословную дороговизну, что на дорогу и провоз яиц уйдет восемьсот пятьдесят долларов, все же, после того как он продаст последнее яйцо и ссыплет в мешок последнюю щепотку золотого песка, на руках у него останется чистых четыре тысячи<...>Здесь, в Селкерке, он повстречал первых предвестников голодного исхода из Доусона; беглецов становилось все больше, они являли собой печальное зрелище.
— Нечего есть! — вот что повторяли они хором. — Нечего есть, приходится уходить. Все молят бога, чтобы хоть к весне стало полегче. Мука стоит полтора доллара фунт, и никто ее не продает.
— Яйца? — переспросил один из них. — По доллару штука, только их совсем нет.
Расмунсен сделал в уме быстрый подсчет.
— Двенадцать тысяч долларов, — сказал он вслух.
— Что? — не понял встречный.
— Ничего, — ответил Расмунсен и погнал собак дальше.
Когда он добрался до реки Стюарт, в семидесяти милях от Доусона, пять собак у него погибли, остальные валились с ног. Сам Расмунсен тоже впрягся и тянул из последних сил. Но даже и так он едва делал десять миль в день. Его скулы и нос, много раз обмороженные, почернели, покрылись струпьями; на него было страшно смотреть. Большой палец, который мерз больше других, когда приходилось держаться за поворотный шест, тоже был отморожен и болел. Ногу, по-прежнему обутую в огромный мокасин, сводила какая-то странная боль. Последние бобы, давно уже разделенные на порции, кончились у Шестидесятой Мили, но Расмунсен упорно отказывался дотронуться до яиц.

Темя яиц раскрыта?