Гурзуф-4. Заверните в полиэтилен.
Последний кусочек со старых листочков, сводить концы с концами придется по памяти. Про память:
спеллчекер начудил Тане в сочинении - художник Remembrandt, born in Lei Den, Never Land.

В Чеховке уже была Галя со знакомыми, тоже из Минска. В частности, К. с племянницей. На племянницу Галя смотрела косо, потом рассказывала, как как-то К. позвал ее к себе в гости в общежитие и попытался завалить на кровать. Завалить Галю ему была кишка тонка – она была тренер по плаванью, с той еще мускулатурой. Но его поведение Галю удивило. К. в этот день исполнилось 29 лет, по этому случаю он всех угощал фруктами. Еще какие-то мужики из Запорожья накормили нас мидиями. Ныряли. Я доплыла до артековского пляжа и поспала там на гальке – в море оград нету. Вторым номером был пляж пансионата «Спутник», где обрабатывали ограду соляркой, тщательно промазывая каждый прут. Как-то мы обошли это препятствие. Потом загорали на дощатом полу солярия. Галя делала всем массаж.
Там же мы заприметили большую компанию, где были прихиппованные парни, московские и местные. Вообще в Гурзуфе этого мало. Галя там кого-то знала из местных.
Мы с ней прошлись по базару, купили всего по чуть-чуть – фруктов, соленых огурцов, тут же и съели. Затем вернулись в хибарку на горке переодеться – я дала ей свою длинную самопальную юбку в цветочках, которую она ненароком макнула в сливянку. Галя говорила, что никогда не носила юбку длиннее, чем до середины бедра. И была она неотразима. Мы пошли в «гадюшник» на танцы. Галя сказала, что молодые люди робеют к ней подходить. Вообще там каждый был со своим самоваром. Это было торжество плоти. Одна девочка в очень коротко обрезанных шортах прыгала со своим партнером в темпе, сильно обгонявшем музыку, по каким таким причинам им надо было так обжиматься на глазах у толпы народу, кто знает. Другая девушка, симатичная вполне, вела себя так, что Галя не удержалась: «Сейчас она изнасилует своего партнера». Потом народ потек на набережную. Встретили Лену и тех, с кем были днем в Чеховке. Хипповская компания пела на пляже. Мы с Галей пошли с ними посидеть. Я успела поделиться с кем-то спичками, разглядеть корейца, с которым на набережной здоровались «Добрый вечер, мистер Цой», народ уже собирался идти купаться нагишом, но тут менты выгнали всех с пляжа.
Я уже чувствовала, что меня покачивает от усталости, и решила, что из Гурзуфа пора сваливать. По дороге я разговорилась с парнем из Минска. У него был ксивник на шее (как и у меня тогда). Я подарила ему коробку спичек, он открывал ее со всех сторон, просыпал половину, потом никому не давал: сказал, что теперь он хозяин и должен беречь свое добро. Рассказал, как проснулся на пляже рано от ментов (то, что грозило нам с Галей), а потом проснулся снова – солнце во-всю, все в купальниках, а он в спальнике – так неловко, будто голый. На вопрос, не заворачивается ли он в полиэтилен, скривился и ответил, что в обычной жизни он продает цветы, и ему все время говорят – «Заверните в полиэтилен» - и он не терпит этого словосочетания. Рюкзаки такие, как он, бросают в снятой на всех комнате, а ночуют так.
Мы попрощались с хозяином – он был на дежурстве и пил с гостями из Литвы. А утром в шесть я вышла на трассу. До Алушты добралась спокойно, а потом пришлось ехать без места. Я уселась в проходе и заметила под сидением журнал. Это был Дудинцев «Белые одежды». С полстранцы у меня начали закрываться глаза. Положив «Белые одежды» под зад, я постаралась устроиться и заснуть. Трясло по-страшному, а главное, некуда было приткнуться. Когда я снова взялась за чтение, обнаружился хозяин журнала. Тот, впрочем, тоже не смог читать и заснул, благо у него было кресло. В Судаке автобус стоял долго.
Но вот и Коктебель. Когда я увидела Кара-Даг, когда автобус пошел по улице Ленина, меня заполнило ощущение дома. Все были свои.