ДВЕ ТЕОКРАТИИ
(Доклад на международной религиозно-философской конференции, посвященной двухсотлетию со дня рождения А.С. Хомякова)

Поводом к этим размышлениям явилась весьма настораживающая тенденция, искусственного конструирования опасных аналогий между государственным устройством и церковным устроением. Одна из этих аналогий заключается в том, что якобы демократический принцип государственного устройства является тождественным принципу церковной соборности. Об этой опасности предупреждал в свое время Владимир Лосский, который писал: «Не следует также считать, что соборная истина подчиняется в своем выражении чему-то вроде всеобщего голосования, утверждения большинством: вся история Церкви свидетельствует об обратном. Демократия, понимаемая в этом смысле, чужда Церкви: это карикатура на соборность; Хомяков говорит, что Церковь – не в большем или меньшем количестве ее членов, но в духовной связи, которая их объединяет. Нет места для внутренней очевидности истины, если большинство оказывает давление на меньшинство».
Попытку провести аналогию между демократией и соборностью, одним из первых предпринял Николай Бердяев в полемике развернувшейся на страницах журнала парижской религиозно-философской академии – «Путь». В одном месте Бердяев указывает на то, что Троица – суть Собор, а в другом утверждает, что «Божественная Троичность совсем не есть монархия, и из нея нельзя вывести монархии»[2]. При этом, Бердяев совершенно проигнорировал тот факт, что источником Тройческого Единства, православное богословие всегда видело монархию Отца.

Третье свойство церкви – соборность не редко становилось камнем преткновения не только в полемике с инославными христианами, но и во внутриправославных дискуссиях. Однако, вряд ли кто-нибудь станет оспаривать, что соборность суть единство Церкви в Духе Святом. Об этом писали в 19 столетии Хомяковы, и с большой проникновенностью, в 20 веке об этом писал Владимир Лосский в своей статье «Третье свойство Церкви», где он определяет соборность как неизреченную тождественность единства и различия по образу Святой Троицы.

Будучи водима Духом Божиим, Церковь являет соборность в грехопадшем мире, как одну из форм теократии. Сделав небольшое отступление, обратимся к теократии и ее преломлении в истории грехопадшего человечества.

Изначально теократия существовала до грехопадения в раю, где Бог, поселив человека, повелел ему возделывать рай, и дал заповедь не вкушать плода от древа познания добра и зла. В тоже время, сам Адам был поставлен царем над всей тварью. За преступлением заповеди следует трагическое отпадение от Бога и изгнание из рая. Однако, окончательно Божие водительство над человеческим обществом не утрачивается, и теократия воплощается в форме патриархального устроения. Патриарх – это одновременно и глава рода, и выразитель воли Божией. Через патриарха преподается благословение потомкам, и обетование о грядущем Спасителе.

По умножении рода человеческого, теократия принимает форму, называемую судейством. Во главе народа становится обладатель харизмы Духа Святаго – судия, сосредотачивающий в своем лице власть духовную и общественную.

И, наконец, по мере нарастания апостасии (отступления от Бога), теократия принимает последнюю, из всех дотоле существовавших ее форм, – теократическую монархию. С переходом к этому типу теократии связано достаточно важное событие священной истории. Иудейский народ обращается к судии Израиля Самуилу с просьбой поставить над ним царя. «И собрались все старейшины Израиля, и пришли к Самуилу в Раму, и сказали ему: вот, ты состарился, а сыновья твои не ходят путями твоими; итак поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов. И не понравилось слово сие Самуилу, когда они сказали: дай нам царя, чтобы он судил нас. И молился Самуил Господу. И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними»(1Цар. 8, 4-7). В этом эпизоде заключен важный историософский смысл. Народ, в лице своих представителей – старейшин, требует изменения формы власти, на что Господь говорит Своему рабу Самуилу: «Не тебя они отвергли, но меня». На протяжении веков, демократия служила инструментом отвержения воли Божией грехопадшим человечеством. Об этом свидетельствует все Писание. В то время как Моисей пребывает в богообщении на Синае, народ собирается у подножия горы, чтобы отлить для поклонения золотого тельца. В Вавилоне народ собирается с целью сделать себе имя, для чего решается на сооружение башни, возносящейся до небес. В Содоме, весь народ, от мала до велика, с нечестивым требованием приступает к жилищу Лота, в котором останавливаются ангелы в образе странников. И, наконец, Израиль во главе со старейшинами собирается во дворе Понтийского Пилата, чтобы в ожесточении требовать от представителя римской власти смерти Спасителя. В тоже время, на протяжении всей истории грехопадшего человечества, власть теократическая никогда не была властью народною - ни ветхозаветные патриархи, ни судьи никогда не творили «многомятежного хотения человеческого», но исполняли волю Божию. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас», - сказал премудрый Соломон (Екл. 1, 9-10)). История повторяется. И в настоящее время мы живем в мире, где мнение о демократии, как лучшем из изобретений человечества, стало общепринятым. Этот, утвержденный на идеях французской революции, взгляд можно считать давно и прочно утвердившимся в умах нашей интеллигенции, и по сей день обладающий неприкосновенностью «священной коровы». Таким образом, мы становимся непосредственными свидетелями свершения чаяний древних первопроходцев, некогда пресекаемых Божественными велениями.

Отлит новый золотой телец – материальное благосостояние, учрежденное критерием развитости того или иного народа. Созидается новая вавилонская башня – прогресс постхристианской цивилизации. Нечестивое требование древних содомлян, некогда вызвавшее небесный огонь, приняло форму борьбы за, так называемые, права сексуальных меньшинств. А евангельское повествование о древних иудеях, предавших своего Царя в руки палачей, нашло свое отображение в критической точке истории двадцатого столетия – революции, свержении православной монархии, и предательстве, ныне прославленного Церковью, Царя на поругание и убийство богоборцам. В 1906 году, священномученик Иоанн Восторгов пророчески восклицал: « О, толпа, общественные вопли, общественное мнение, власть улицы, голос большинства, – вот где страшный идол современности, вот кровожадный Молох, который пожрал, попалил и истребил столько святых порывов, столько высоких стремлений и истин! Не знал Пилат, не видел, как составилось то большинство, которого он так испугался, которое осудило Христа на крест и вопило: "Возьми, возьми распни Его!" (Ин. 19,15). Не знал он, что в этой толпе, несомненно, присутствовали те же, что пять дней назад взывали Осужденному: осанна; не видел он, как в толпе ходили подстрекатели, слуги безбожных руководителей народа, и склоняли его требовать казни Иисуса то клеветою на Него, то запугиванием и предречением бедствий, то угрозами, то подкупами. «Наустиша народи»! (Матф.27,20)Вот оно, большинство – безличное, безответственное, шаткое и неустойчивое, добыча первого искусного говоруна и ловкого подстрекателя! Не управляемое высшим законом веры и нравственности, движимое только земными выгодами и интересами, – оно отвергло духовное царство Мессии и заменило его мечтаниями о царстве земном, оно безумно накликало вечный позор и гибель на народ, некогда богоизбранный: «Кровь Его на нас и на чадах наших...» (Матф.27, 25). Настойчиво, властно просится в душу потребность обратить теперь слово и мысль от этого народа, присудившего Христа на смерть, к нашему родному народу в переживаемые им ныне важные дни. Дни не только важные, но страшные, роковые, решающие судьбу родины. Кому теперь вручит народ наш свою жизнь: верующим или неверующим? Устами своих избранников будет ли он взывать: осанна, – или будет вопить: распни Его? Сохранит ли он при новом строе своей государственной жизни прежнее стремление посреди своего царства земного, человеческого искать осуществления задач, целей и законов Царства Небесного и Божьего, все рассматривать при свете высшей правды под руководством Церкви Христа Иисуса, – или станет помышлять лишь о хлебе едином, останется только при земных интересах? Пребудет ли он верным Иисусу, или опять суждено исполниться скорбному слову Христову: «Меня единого оставите»? (Иоан.16:32)Вопросы страшные. Родина наша вступает на новый путь жизни, пред нами впереди – новая Россия...
Прости, прости, старая, тысячелетняя Россия! На наших глазах судили, осудили тебя и приговорили к смерти... Грозные и беспощадные судьи заплевали твое лицо и не нашли в тебе ничего доброго. Суд был строгий, неумолимый и беспощадный. Все слилось в один вопль: возьми, распни!"

Но, вернемся к библейскому повествованию. Божие соизволение на просьбу о поставлении царя, говорит о том, что при монархии, хотя и опосредовано, но все же сохраняется принцип теократии.

О поставлении царя в Израиле Господь предсказывает еврейскому народу задолго до истории с Самуилом. Об этом повествует книга Второзакония: «Когда ты придешь в землю, которую Господь, Бог твой, дает тебе, и овладеешь ею, и поселишься на ней, и скажешь: "поставлю я над собою царя, подобно прочим народам, которые вокруг меня", - и далее идет указание о том, каким не должен, и каким должен быть царь: «Но когда он сядет на престоле царства своего, должен списать для себя список закона сего с книги, находящейся у священников левитов, и пусть он будет у него, и пусть он читает его во все дни жизни своей, дабы научался бояться Господа, Бога своего, и старался исполнять все слова закона сего и постановления сии; чтобы не надмевалось сердце его пред братьями его, и чтобы не уклонялся он от закона ни направо, ни налево, дабы долгие дни пребыл на царстве своем он и сыновья его посреди Израиля»( Втор.17:14-20).

Царь богоизбранного народа поставляется как блюститель и исполнитель закона Божия. Причем, Господь Сам указывает на личность будущего царя, а когда первый царь Израиля - Саул отступает от Бога, Господь поставляет другого монарха – это святой пророк, псалмопевец Давид, от которого, спустя несколько столетий произойдет другой Царь иудейский – обетованный Мессия. Таким образом, в истории государственного устройства ветхого Израиля теократия достигла своей последней ступени, впоследствии, будучи унаследована христианской империей. Взаимодействие Церкви и государства в православной империи было обозначено как «симфония». Две главы византийского, а затем и русского орла – это два высших дара: священство и царство, благодаря которым, по слову преподобного Феодора Студита, земные дела управляются подобно небесным. Если в ветхозаветном Израиле эти два симфонических, взаимопроникающих дара прообразовывают Моисей и Аарон, то в православном царстве их являют Царь и Патриарх, при этом Патриарх, будучи предстоятелем Церкви является верноподданным Царя, а Царь является покровителем христиан на просторах империи, будучи, в тоже время, сыном Церкви. Не случайно свт. Иоанн Златоуст, а вслед за ним и другие отцы видели в царской власти удерживающего от свершения тайны беззакония (2 Фес. 2, 7).

«Царя ли вашего распну», - вопрошал собравшуюся толпу римский прокуратор. «Не имамы царя, токмо кесаря!», - восклицали безумные иудеи. Отвергнув Богочеловека, еврейский народ окончательно утратил и теократическое государство, и свое мессианское значение, восприняв водительство князя мира сего, которое, как известно из Писания, завершится воцарением человека беззакония или антихриста, который сядет в храме Божием как Бог, выдавая себя за Бога.

Как мы уже говорили, нет ничего нового под солнцем. Аналогичные события произошли и в истории народов христианских. Сначала, презрев заповеди Божии, они отвергли чистоту богооткровенного учения, а затем и образ теократического устройства. Совершив преступные и кровавые революции, народы обрекли себя на водительство лукавого и последующие подчинение тому, чьего воцарения чают первые богоотступники, что полностью соответствует православной эсхатологии. Таким образом, демократия есть ни что иное, как отвержение теократии, и является, по сути, формой анархии, если понимать власть в том смысле, в котором о ней говорил апостол: «Несть власть иже не от Бога». Поэтому справедливо писал отец Павел Флоренский, что «власть по самой природе своей законно принадлежит только священному, и поскольку нечто понимается как мирское или, в особенности, когда оно себя утверждает таковым, постольку держание им власти есть узурпация и насильничество”. Ныне апологеты демократии, как в свое время апологеты коммунизма, перетолковывают эти слова в том смысле, что всякая власть от Бога, а это противоречит и Писанию, и Преданию святоотеческому. "Как это, - спрашивает Иоанн Златоуст, - неужели всякий начальник от Бога? Не то говорю, - отвечает он, - у меня теперь речь не о каждом начальнике в отдельности, а о самой власти. Существование властей, причем одни начальствуют, а другие подчиняются, и то обстоятельство, что все происходит не случайно и произвольно, так чтобы народы носились туда и сюда, подобно волнам, - все это я называю делом Божией премудрости. Потому апостол и не сказал, что нет начальника, который не был бы поставлен от Бога, но рассуждает вообще о существе власти и говорит: несть власть, аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть. Так и Премудрый, когда говорит, что от Господа сочетавается жена мужеви (Притч. 19, 14), разумеет здесь, что брак установлен Богом, а не то, что Бог сочетавает каждого вступающего в брак, так, как мы видим. Что многие вступают в брак с дурным намерением и не по закону брака, и этого мы, конечно, не можем вменить Богу". В Социальной концепции принятой на Соборе 2000г. говорится, что царская власть остается богоданной, в то время, как «Современные демократии, в том числе монархические по форме, не ищут божественной санкции власти. Они представляют из себя форму власти в секулярном обществе, предполагающую право каждого дееспособного гражданина на волеизъявление посредством выборов». В связи с таким положением, социальная концепция РПЦ отмечает: «По учению Церкви, сама власть также не вправе абсолютизировать себя, расширяя свои границы до полной автономии от Бога и установленного Им порядка вещей. Однако нельзя вовсе исключить возможность такого духовного возрождения общества, когда религиозно более высокая форма государственного устроения станет естественной».

Как мы уже говорили, согласно святоотеческому учению, священство и царство – это два высших дара, благодаря которым земные дела управляются подобно небесным. Т.е. в управлении и православным государством и православной Церковью заложен принцип теократии. И если в делах государственных теократия принимает форму монархии, то в Церкви она приобретает форму соборности. В кондаке на день Пятидесятницы поется: «Егда снисшед языки слия, разделяше языки Вышний, егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва, и согласно хвалим всесвятаго духа». Вавилонское разделение народов, преодолевается сошествием Святаго Духа в Пятидесятнице, поэтому идеалом православного мироустройства всегда являлась империя, обеспеченная единством светской власти, и соборное, лишенное единого внешнего авторитета, управление делами духовными. Это связано с тем, что в Церкви, как организме преимущественно духовном, место ее Главы – Христа не замещается. В государстве же, имеющем своей целью, согласно Феофану Затворнику, удерживание движений народных (причем это удерживание носит преимущественно внешний характер), поставляется единый блюститель, имеющий попечение не только о делах общественных, но и проявляющий заботу о благопоспешении церковном. (Поэтому в Византийской империи церковные каноны имели силу законов государственных). Византийская модель - это единый монарх всего православного мира, и несколько независимых патриархатов, составляющих единую Церковь. Запад выработал зеркальную противоположность этому идеалу, подчинив духовную жизнь беспрекословному внешнему авторитету римского понтифика, поделив, в тоже время, власть государственную на независимые республики.

В тоже время, соборность, вопреки секулярному воззрению, исходит не снизу, а сверху. Соборность – это не свойство, происходящее из собрания, а свойство, исходящее от Собирающего. Этот Собирающий – Дух Святой, как гласит стихира на день Пятидесятницы: «Вся подает Дух Святый… собирает Собор Церковный». Если, как мы уже говорили, пример демократии в Писании – это строительство вавилонской башни, то пример соборности – это схождение Святаго Духа на апостолов в день Пятидесятницы. Греческое слово «кафоликос» означает всеобщее, всецелое, что раскрывает нам понятие соборности, как того, что объединяет, или то, что объединено. Объединяет благодать Духа Святаго, как поется в песнопении : «Днесь благодать Святаго Духа нас собра..», а объединено сообщество человеков, являющее собой единый организм – Церковь, который апостол Павел называет Телом Христовым. Таким образом, уподобление соборности демократии в корне ошибочно. Сын Алексея Хомякова - Дмитрий, в свое время писал: «От всяческих решений соборов, вышедших не из объединения о Духе, а из баллотировочного ящика, хотя бы и окропленного иссопом, - и от них храни нас Промысел»!

Между свойством соборности или кафоличности и внешним событием – собором, необходимо делать различие. В идеале собор и соборность совпадают, но на обыденном, наполненном искушениями, тернистом пути Церкви - это не всегда так. История Церкви знает разбойничьи соборы, принимавшие еретические и неправедные уложения. И здесь возникает вопрос: если соборность не есть внешнее качество Церкви, если она не может быть категорически обеспечена никакими наружными признаками, то каков ее критерий?

Католики вышли из этого положения просто – где папа, там и соборность, а тем, кто не в состоянии подменять третье свойство Церкви внешним авторитетом римского понтифика, провозглашается анафема. (Вот ее текст: «Папа Римский, когда он говорит с кафедры, т.е. когда, исполняя свои обязанности учителя и пастыря всех христиан, определяет, в силу своей верховной апостольской власти, что некое учение по вопросам веры и нравственности должно быть принято Церковью, пользуется божественной помощью, обещанной ему в лице святого Петра, той безошибочностью, которой Божественный Искупитель благоволил наделить Свою Церковь, когда она определяет учение по вопросам веры и нравственности. Следовательно, эти определения Папы Римского непреложны сами по себе, а не из согласия Церкви. Если кто-либо имел бы, что не угодно Богу, самомнение осудить это, он должен быть предан анафеме»).

Но Церковь Христова не склонилась перед этим искушением, сознавая критерием соборности действие Духа Святаго в себе самой. Нет Духа – нет соборности. Любая попытка подменить этот критерий другим – внешним, делает невозможным достоверное объяснение исторических фактов уклонения в ересь и соборов, и предстоятелей (в т.ч. и римских пап), и даже целых поместных церквей.

Когда преподобного Максима спрашивали, как он один не боится противостоять практически всей иерархии, святой отвечал: «Я не один, со мною Дух Божий».

Если говорить о признаках соборности, то в Православии, таким наиболее верным признаком может служить приятие того или иного соборного уложения полнотой народа церковного, который, по определению восточных патриархов, является хранителем благочестия. Причем, эта рецепция может потребовать весьма продолжительного времени, но может совершиться мгновенно.

Именно на определении соборности как единении Духом в Истине основан используемый православным богословием принцип согласия святых отцов, когда предпочтение отдается тому святоотеческому мнению, которое разделялось большинством духоносцев. Известно, что наибольшим вероучительным авторитетом в Церкви обладают догматы, принятые на семи Вселенских Соборах. Однако известны такие Соборы, уложения которых не менее авторитетны, в силу санкции их постановлений полнотой Православной Церкви. Таковы, например, Константинопольские паламитские соборы, постановления которых впоследствии были приняты всеми поместными Церквами.

Таким образом, соборность как благодатное единство в Истине, способна являть себя, как свойство вневременное и внепространственное, устраняя схоластическое разделение между Церковью земной и Церковью Небесной, являя внемирную природу Царствия Божия, в котором осуществляется преодоление греховной разобщенности человеческих ипостасей. По сути, соборность – это осуществление молитвы Христовой: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, [так] и они да будут в Нас едино».

Однако, вернемся к теократии государственной. Как душа больше тела, так теократия церковная больше теократии государственной, однако, пренебрежение теократией в государственном – означает уклонение в спиритуализм и монофизитство, а стремление к десакрализации общественного устройства, является стремлением к автономии от Бога в делах государственных.

Если, как мы говорили, собор – это не всегда теократия, то тем более не всегда теократична монархия. Как наличие собора является условием необходимым, но не достаточным, так и наличие поставленного Церковью монарха является условием необходимым, но недостаточным. Где же проходит та граница, за которой подданный может не осознавать монархию в качестве теократии? Свт. Иоанн Златоуст пишет: «Что же, скажете вы мне, если начальствующий злой, нам ему не подчиняться? В каком смысле ты говоришь "злой"? Если это касается веры, оставь его и беги - не только от человека, но и от ангела, сошедшего с небес. А если это касается жизни, то не любопытствуй. (…) Ведь от их нравов никто не получит вреда. Почему? Потому что они видны всем и потому что сам учащий, даже будучи тысячу раз злым, никогда злым нравам учить не станет. Что же касается веры, то здесь зло не всем видно, да и учащий не отказывается от того, чтобы так учить. Поэтому "не судите, да не судимы будете" сказано об образе жизни, а не о вере." Святитель Иоанн Златоуст. Слово 34.

На протяжении истории, теократической монархии противостоят две другие формы правления – это демократия (сюда же относятся ее разновидности: анархия, аристократия, олигархия) и деспотия или монархия абсолютная. Если абсолютизм характеризуется произволом, присвоением своей воле свойства непогрешимости, и (иногда) восхищением божественного достоинства, то демократии свойственно наделение государства самостоятельной ценностью, возведение самой демократической идеи на пьедестал кумира, и строительство земного рая, что противно христианской эсхатологии.

При теократическом устроении, народ не претендует на непогрешимость в суждениях, но смиренно вверяет себя в послушание правде Божией, блюстителем которой в делах государственных является самодержец. Как епископство в Церкви, так и начальствование в государстве являются не столько обладанием, сколько служением. Патриарх и Царь по отношению к народу являются служителями Божиими. Это служение есть трудный подвиг, в прохождении которого помазанник отвечает не перед людьми, а перед Богом. И если подчинение мирянина Церкви есть подчинение сыновнее, то и подчинение власти царской - это подчинение не рабское, как при деспотии, но подчинение сыновнее, имеющее своим источником любовь к Богу, волю Которого эта власть исполняет.

Если две главы византийского орла – это царь и патриарх, то два его крыла – это две теократии – церковная и государственная – соборность и монархия. Нарушение симфонического равновесия в любую сторону – может оказаться трагическим. Пример такого нарушения со стороны государственной власти – реформа Петра, учредившего синодальный строй во главе со светским чиновником. В этой связи, Дмитрий Хомяков писал: «Петр, переделывая церковное управление по-своему, не отменял соборного порядка управления, а только ввел ложную соборную форму вместо прежней живой, но почти безформенной соборности; и с его легкой руки именно формально соборная церковная власть постепенно вытравила из обихода живую соборность, даже до самых ее основ видимых, (ибо соборность внутреннюю уничтожить нельзя, она-то и спасает), так, что теперь почти не осталось о ней понятия».

Когда равновесие нарушается со стороны церковной власти, возникает папоцезаризм, не получивший развития на Востоке, но показательный в латинстве.

В 6-й новелле святого Юстиниана сформулирован принцип, лежащий в основе симфонии Церкви и государства: "Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое заботится о божественных делах, а второе руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода. Потому мы прилагаем величайшее старание к охранению истинных догматов Божиих и чести священства, надеясь получить чрез это великие блага от Бога и крепко держать те, которые имеем".

В чистом виде теократия осуществится лишь в конце времен, когда по слову апостола, Бог будет «всяческая во всех». А пока, на дороге истории, столетие за столетием происходит борьба тоталитарной, безликой машины десакрализации общества с двуглавым орлом православной симфонии, призванной на своих крыльях нести народы в Царство Христово, ко Престолу Царя царствующих и Господа господствующих.

июнь 2004