Росс Томас "Если не сможешь быть умничкой", Глава 20
Лос-Анджелес я покинул стремительно. В мотель за пальто и своими бритвенными принадлежностями заезжать не стал – Френк Сайз купит мне новые. Прямо от Стейси я отправился в Лос-Анджелесский международный аэропорт, вручил ключи от машины парням из конторы Хертца и убыл первым же рейсом на восток. Он оказался в Чикаго, и мне пришлось провести целый час в тамошнем аэропорту им. О’Хары, прежде чем я дождался самолета, который следовал бы куда-нибудь поближе к Вашингтону. Им стал рейс на Френдшип, который находится буквально на полпути между Балтимором и Вашингтоном. Конечно, мне хотелось бы в конечном итоге сесть в Национальном аэропорту Вашингтона, но оказалось, что после полуночи там посадка запрещена – якобы от нее слишком много шума. В полночь все в Вашингтоне уже час как в постели – по крайней мере все те, в чьей власти решать, когда садиться и взлетать самолетам.

Я позволил себе роскошь взять прямо из Френдшипа такси и был дома уже к четырем часам утра. Сара проснулась, когда я прокрадывался в спальню. С ней так всегда, какие бы усилия я ни прикладывал, чтобы оставаться тихим и незаметным.

- Как все прошло? – спросила она.
- Неплохо.
- Много всяких новостей. Рассказать сейчас?
- А давай. Мне звонили?
- Еще как!
- И кто?
- Ты намерен перезвонить им прямо сейчас?
- Да нет. Просто любопытно.
- Ну, лейтенант Синкфилд звонил. Дважды. Мистер Артур Дейн – один раз. Голос у него… вкрадчивый. Разок звонили эти твои… из клуба. Еще жена сенатора, миссис Эймс. Потом еще какая-то, говорила этак плаксиво, назвалась Глорией Пиплз. Еще Конни Мизелль, девица с таким бархатным голосом.

- А ты б видела ее тело… - сказал я.

- Если оно соответствует голосу, ты, поди, опять влюбился.
- Я с этим справлюсь. А что ты им говорила?
- Что ты в Лос-Анджелесе, где именно я не в курсе, и что если у них что-то особо важное, они могут, наверно, попытаться достать тебя через офис Френка Сайза. А теперь марш в постель!
- Я вот думаю, не надеть ли мне пижаму?..

- Сейчас тебе будет не до нее, - пообещала она.


Это было смутное чувство, что здесь есть кто-то еще. Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть руку. Пальцы ее были напряжены и вытянуты, и она стремительно приближалась к моей переносице. Я резко откатил голову влево, и пальцы цапнули меня чуть повыше правого уха. «Уанг!» - крикнул Мартин Рутерфорд Хилл вместо «Доброе утро!».

- Да ты у нас киллер, да, малыш? – спросил я.
Затем прислушался к себе, стараясь оценить, насколько тяжелое похмелье я заработал в результате вчерашнего бесконтрольного потребления внутрь горячительных напитков. По ощущениям, была не крайняя степень, но почти.

- Дик! – сказал Мартин Рутерфорд Хилл.

- Эй, Сара! – закричал я.
- Что? – донесся ее крик с первого этажа.
- Ребенок произнес слово!

- Сейчас несу! – крикнула она.

Некоторое время спустя она появилась, неся с собой чашку кофе. Я с кряхтением сел на кровати и благодарно принял ее.

- Дать тебе сигарету? Или ты собираешься опять бросать?
- Я брошу на следующей неделе. Они в кармане пиджака.
Она нашла пачку, вложила сигарету мне в рот и зажгла ее для меня.
- Спасибо, - сказал я. – А ребенок сказал слово.

- Правда?!
- Он сказал мое имя. Дик. Скажи опять «Дик», Мартин Рутерфорд!

- Дик, - тут же сказал Мартин Рутерфорд.

- Видишь?

Она покачала головой.

- Ну, такое он говорит целыми днями.
- Ступай, чадо, - сказал я. – Придешь, когда сможешь сказать «Декатур».
- Примерно в пять лет, - сказала Сара.
- Сколько сейчас времени?
- Начало одиннадцатого.
- Ты сегодня работаешь?

Она опять покачала головой.

- Не сегодня.
- Возьми няньку для ребенка, сходим куда-нибудь вечером вместе.
- Боже, мистер Лукас, я вся трепещу! По какому случаю?
- Просто так, никакого особого случая.
- Здорово, - сказала Сара. – Это лучше всего.


К 10.30 я уже принял душ, побрился, оделся и сидел за столом в нашей второй спальне, которая некогда была моим кабинетом, а теперь я делил ее с Мартином Рутерфордом. Окно комнаты выходило на восток, и теперь солнце заливало светом мой письменный стол, расположенный прямо напротив окна. Третий обитатель комнаты, кот Глупыш, развалился возле телефона. Стараясь его не побеспокоить, я набрал номер лейтенанта Синкфилда, записанный Сарой.

Он тут же возник в трубке со своим резким «Лейтенант Синкфилд слушает!» - весь по горло в делах, не терпящий пустопорожней болтовни, - словно именно ему сегодня утром выпало встать во главе непрекращающейся войны с преступностью.

Назвавшись, кто я есть, я продолжил:

- Ты мне звонил дважды. Я подумал, что у вас, должно быть, что-то важное.
- Важным оно казалось вчера, - сказал он. – Сегодня это так – не более чем интересно.
- А вы, парни, обедаете когда-нибудь?
- Обедаем, не сомневайся. Наедаемся до отвала в кафетерии «Шолль», потому что там дешево и они обходятся без всех этих религиозных штучек. По нашей работе ничего лучше не найдешь.
- А я вот думаю о чем-то покучерявее.
- Да уж надеюсь, - сказал он.
- Как насчет «Герцог Зиберт»?
- Что ж, достаточно кучеряво.
- А когда вам было бы лучше поесть? – спросил я.
- Я люблю обедать в районе полудня, не сочти только меня деревней.
- Полдень – отлично, - сказал я. – Кстати, а ты знаешь кого-нибудь в Лос-Анджелесе, в убойном отделе?
- Да знаю там кое-кого, - сказал он осторожным тоном, словно боясь сболтнуть лишнего.
- Да тут такое дело… По-моему, вчера там кто-то хотел меня убить. Я подумал, может, твои друзья смогут выяснить кто?
- Ты шутишь?
- Нет, какие шутки.
- Ты запомнил его внешность?
- Это была она. Я хорошо запомнил.
- Начинай описывать, - приказал Синкфилд. – Я буду сразу печатать… если с тобой все в порядке.
- Со мной все о-кей, - сказал я.

В 11.30 утра я подтолкнул свой отчет о расходах, и он скользнул через стол Френка Сайза. «Первоочередное первым!» - сказал я. Отчет я ему сунул вверх ногами. Он нахмурился, глядя на него, и потом стал разворачивать к себе при помощи ластика на другом конце желтого карандаша. По-моему, он не хотел к нему прикасаться.

Закончив читать, он стал медленно поднимать на меня глаза. Недоверие прямо-таки нарисовалось у него на лице. Недоверие читалось также и в его глазах – но их оно никогда и не покидало. «Один костюм? – спрашивал он. – Одна электробритва? Одна зубная щетка? Один тюбик зубной пасты «Крест»? Одна пара жокейских шорт? Одна голубая рубашка? 183 доллара и 45 центов?!» К тому моменту, когда он дошел до 45 центов, его голос поднялся до верхнего регистра полнейшего недоверия.

- Вы хотите, чтобы я рассказал вам об этом, - сказал я, - или хотите проверить, сможете ли петь сопрано?
- Расскажите мне об этом, - сказал он. – Что-то с утра я еще не слышал ничего занимательного.
И я рассказал ему, а он слушал как всегда – полностью погрузившись в процесс, только временами помечая для себя вопросы, которые надо задать по окончании рассказа.
Когда я закончил, Френк воспользовался своим желтым карандашом, чтобы поставить «ОК!» и свои инициалы на отчете. Он подтолкнул его через стол ко мне.
- Честно говоря, - сказал он, - я б, наверно, и не подумал заворачивать ни к какому Стейси. Или первым же самолетом отбыл бы куда подальше, или пошел бы к легавым.
- У меня с собой было много Скотча, - сказал я.
Он кивнул.
- Что вы расскажете Синкфилду?
- Да, думаю, практически все.
Он снова кивнул.
- Я тоже так считаю. Затем?
- Затем я позвоню или навещу всех тех, кто мне звонил в мое отсутствие. Может быть, у них что-нибудь есть.
- Мы уже набрали материала для целой грозди колонок, - сказал он. – Как лихо Конни Мизелль и этот ее наполовину брат подъехали к сенатору и к его дочери! Просто красота!
- По-моему, недельку с тем, что у вас есть, вы продержитесь, - сказал я.
- За исключением одной вещи, - сказал Сайз.
Тут кивнул я.
- Вместе ничего не стыкуется.
- Да, - сказал он. – Не сходится.
- Колонка-другая – может, тогда и остальное проявится?
- Так-то оно так… Но пока ведь не скажешь, что они у меня в руках?
- Для себя – нет, не скажешь.
- А я хочу всю историю, - сказал он.
- Вот и я того же мнения.
- Вы хотите довести все до конца самостоятельно или вам потребуется помощь?
- От кого? – спросил я.
- От меня.
- Давайте поглядим, что случится в ближайшую пару дней. У меня чувство, что что-то должно вот-вот произойти.
Сайз кивнул.
- У меня тоже. Потому-то я и хочу вмешаться.
- Ну, черт возьми, хозяин-барин. Босс – вы!
- Но то, что я хочу, не всегда оказывается самым разумным.
- Наверно, потому вы и босс, раз это знаете, - сказал я.
- Да уж, - сказал он. - Может и поэтому.


Я вручил Мейбл Зингер подписанный командировочный отчет и попросил ее позвонить в «Герцог Зиберт», чтобы зарезервировать для меня столик – не прямо возле кухни, и в достаточном отдалении от других столиков, чтоб никому не удалось «поставить ухо» под наш с лейтенантом Синкфилдом разговор. А то в «Герцоге» трудно бывает сесть так, чтобы не касаться плечом какого-нибудь спортивного типа из числа его завсегдатаев. Это нам ни к чему.
Но имя Френка Сайза опять произвело волшебное действие, и мне, явившемуся парой минут раньше (как всегда), предоставили зарезервированный столик почти в полуметре от ближайшего соседа. Для «Герцога» это почти полная изоляция.
Синкфилд прибыл вовремя, или, на худой конец, минутой или двумя позже назначенного. На свой стул он опустился с глубоким вздохом.
- Неудачное утро? – спросил я.
- Да все плохо, - ответил он. – Давайте выпьем!
Подошел официант, и мы заказали себе выпить. И обед тоже. Синкфилд попросил бифштекс, я выбрал форель. Дождавшись выпивки, Синкфилд хорошо приложился к своему бокалу и сказал:
- Да, вчера ты вел себя как порядочный идиот. Или, может быть, как чертовский умник. Все еще не могу точно определить.
- Ты о чем?
- Да о том, как ты выпрыгнул из машины.
- Что ж тут идиотского? – возразил я. – Жив остался, между прочим.
- Это и удивительно.
- Так лос-анджелесские сыскари ее знают?
Он кивнул.
- Они считают, что твои дорожки пересеклись с Громилой Би.
- Что еще за Громила Би?
- Громила Би – это Беатрис Анна Уитт. Они никогда не слышали, чтоб она кого-нибудь раньше убивала, но однажды она уже отсидела два года за то, что ухайдакала одного парня пивной бутылкой. Тот был на волосок от смерти. Мои друзья в Эл-Эй говорят, что она вообще хороший боец, любит драки, избиения, во всяком случае, они это слышали. Берет заказы на избиения, хотя, как они считают, может разукрасить кого хочешь и просто так, «из любви к искусству». Под настроение. Там они, впрочем, заинтересовались тем фактом, что она тыкала в тебя пистолетом. Спрашивали меня, может, ты приедешь и напишешь заявление? Я им сказал, что едва ли.
- Правильно, - сказал я.
- У них там три или четыре нераскрытых убийства, которые, на их взгляд, можно привязать к ней. Каким, говоришь, она в тебя тыкала? 38 калибр?
- Выглядел как 38-й.
- Я им так и сказал. Они считают, вот если б взять ее, да так, чтоб пистолет был на ней… Они б тогда сделали баллистическую экспертизу и, может, нарыли бы что-то. Я их попросил – если возьмут ее, пусть сделают мне услугу и заодно попробуют выяснить у нее, на кого она работала.
- Это могло бы быть интересно, - сказал я.
- У тебя есть какие-то идеи?
Я задумчиво покачал головой.
- Ау! Живей, Лукас! – подбодрил Синкфилд.
- Ну хорошо, - сказал я. – У меня есть идея. Это должен быть кто-то, кому я нужен или мертвым, или смертельно напуганным. Значит, это вполне может быть тот, кто взорвал Каролину Эймс и застрелил Игнатиуса Олтигбе. Это должен быть дока в разных областях, раз он может просто снять трубку и позвонить такой особе, как Громила Би.
- Да нанять можно кого угодно, - сказал Синкфилд. – Но почему ты им нужен мертвый? У тебя есть что-то, о чем ты мне не рассказывал?
- Не знаю, - сказал я. – Разве об одном единственном факте, который я раскопал в Лос-Анджелесе, насчет матери Конни Мизелль…
- Гвендолин Рут Симмс, - подхватил Синкфилд. – Известная также как Гвен Мизелль, гражданская жена некоего Френкиса без-среднего-имени Мизелля. Она умерла 21 октября.
- Хм.. Ты уже проверил?
- Это моя работа.
- Так вот, у нее был еще один ребенок. Я имею в виду – у Гвен Мизелль.
- Да ну?
- Угу. И звали его Игнатиус Олтигбе.
Синкфилд не донес до рта кусок бифштекса, вернув его с полпути обратно на тарелку. Достал сигарету и закурил. Взгляд его устремился куда-то в пространство. После очередной затяжки он смял окурок, снова взял вилку, подцепил кусок мяса и отправил-таки его по назначению. Сделав несколько жевательных движений, он сказал:
- Это должно бы быть совпадением – но это не так.
- Я знаю, что ты имеешь в виду, - сказал я.
- Они оба выплыли из тумана примерно в одно время, так ведь? Я говорю об этой девице Мизелль и ее полубрате-полукровке.
- После смерти мамаша послала деткам кое-что, - сказал я. – Это кое-что переправил им по почте один местный парень, владелец бара. Олтигбе в Лондон ушло письмо, а Конни Мизелль – посылка в ящике размером с сигарную коробку.
Синкфилд кивнул, отрезал себе очередной кусок бифштекса и положил его в рот. Говорить он начал, еще не закончив пережевывать:
- Так что ж ты там, в Лос-Анджелесе, на самом деле вынюхивал?
- Что-нибудь, что связывало бы сенатора Эймса и Конни Мизелль.
- И что ж это, по-твоему? Какая-нибудь мерзость типа поляроидных фоток, на которых он, она и, может, еще какая-нибудь девка?
- Может быть, - сказал я. – Она мне пару раз откровенно солгала. В принципе, достаточно безобидно – вроде как хотела уверить, что родители у нее были уважаемыми представителями среднего класса. А они не были. Но это ж не преступление, когда человек хочет малость приукрасить свое прошлое.
- Она действительно завоевала стипендию и прямо со школы пошла в колледж, - сказал Синкфилд. – Я проверил.
- Во многом она и есть то, что сама о себе рассказывает, – сказал я и отведал, наконец, кусочек своей форели. До этого я трудился в поте лица, пытаясь выбрать из нее кости. – Она ходила в школу в Голливуде, заработала там достаточно приличный аттестат, чтобы получить стипендию в колледже Миллз, а потом перепробовала много всяких занятий, прежде чем закончила поход в этой лоббистской конторе в Вашингтоне. Но вот что она никому не рассказывала – это то, что она росла в Голливуде, будучи во многом предоставлена сама себе, как сорная трава, и жила вместе с пианистом – который то ли был, то ли не был ей отцом – который обучал ее игре на пианино… и еще некоторым штучкам, когда ей перевалило за 12 или 13 лет.
- И это пока все, значит? – хмыкнул Синкфилд.
- Из того, что мне удалось собрать, вроде пока все. Что ни говори, а и это собрать было нелегко. И в этом, пожалуй, есть откровенная грязь.
- Так тебе удалось найти что-то, связывающее сенатора с ней?
- С Конни?
- Угу.
- Нет. Ничего.
- А что мать?
- Мать, судя по тому, что я слышал, трахалась со всеми в городе. Может быть, она и с сенатором трахалась, и, как ты сказал, сохранились фотоснимки…
- Хм… И он оставил ее на произвол судьбы с двумя детьми?
- Ну да, - сказал я. – Вот только, судя по тому, что я слышал, если б снимки имели какую-то цену, она бы давно сама ими воспользовалась. Если еще были какие-то снимки, которых, наверно, и не было.
- Давай все же попробуем начать с грязных фото, а? – сказал он.
- Это ты поднял тему.
- Да, пожалуй, я.
- Теория, откровенно говоря, слабенькая, - сказал я.
- Это точно, будь я проклят.
- Десерт какой-нибудь хочешь?
- Нет, не надо мне никакого десерта.
- Может, кофейку?
- И кофе я тоже никакого не хочу.
- Что же ты хочешь?
- Я хочу видеть Конни Мизелль, - сказал он.
- И что ж тебя останавливает?
- Да ни черта! – сказал он. – Пошли!

Следующая глава