Уровень стажера (пиар-роман)
Глава 1. Август, 1999.

Утром я проснулся с твердым убеждением, что нынешнее лето мне не нравится. То слишком жарко – до того, что блеклая синева чахлого московского неба начинает давить на глаза; то, наоборот – прохладно, но зато непрерывно льет дождь. А я ведь не люблю ни жары, ни сырости! Слава богу, что лето хотя бы на исходе. Осенью тоже дожди и сырость, но осенью это не так раздражает. Потому что в порядке вещей.
Продрал глаза, как обычно, в 11 ч. А что? Лето, каникулы. Имею право. Мама кричит из кухни:
- Вставай, сырники!
А я:
- Ну!.. Я еще посплю-у!..
Хотя сырники люблю, между прочим! Как школьник, ей-богу.
Я, кстати, совсем наоборот: не школьник, а учитель. Лежу, вяло озираю свою «детскую», она же «маленькая» комнату. Да-а, обои уже совсем выцвели… Диван скрипит… Если скосить сейчас взгляд вниз – на нечеткого цвета линолеуме, как раз на уровне подушки, черно-серое пятно, которое за все годы так и удалось полностью вывести: это я, когда мне было лет 8, соорудил тут на полу из спичек небольшой костер. В «солдатиков» играл, увлекся, надо было позажигательнее как-то. Вот, зажег. Больше 20 лет прошло – след остался.
Чего я лежу тут на своем детском диване, как кит на берегу? Один к тому же.
Мысль о собственном одиночестве немедленно отозвалась тянущим ощущением в паху: блин – утренняя эрекция! Ну точно – как пацан-переросток. Стремительно впадаю в детство.
- Вставай, обормот! – раздается с кухни. Голос доносится сквозь грохот: звонко стукаются сковородки, жалобно звенят тарелки, деловито журчит вода и сухо, злобно трещит масло. Я всегда удивляюсь, как мама умудряется создавать столько шума, всего лишь готовя сырники к завтраку. Вот, скажем, моя бывшая - Аллочка – всегда вела себя на кухне крайне деликатно: от нее на кухне если и доносились звуки – то, скорее, как из операционной: нож взяли – нож положили, «Сестра, пинцет!» Примерно так. И никаких посторонних шумов!
А у мамы ведь еще и радио орет…
Дома лучше, конечно – подумал я, неохотно садясь на диване и вяло протирая глаза. Мысль об Аллочке поначалу \еще больше всколыхнула мой не в меру бодрый детородный орган – но вскоре, как всегда в последние месяцы стала оказывать прямо противоположное действие: я загрустил, вздохнул… Напоследок еще раз оглянулся на расстеленный, распростертый диван (эх! А ведь некогда Аллочка именно здесь и потерялав первый раз свою… э-э … девичью честь! Ты помнишь, мой старый бесстыжий друг?) – и побрел на кухню. На запах.


На кухне было жарко, пахло почему-то ватрушками. Торжествующе ставя на стол блюдо с почти цыплячьего цвета кругляшами, мама задорно спросила:
- Ну что? Небось твоя дура тебе такого не подавала?!
«Моя дура» - это, понятно, Аллочка. Мама и раньше к ней относилась без всякого пиетета, а уж после того, как она от меня ушла… Точнее, по факту это я от нее ушел – почему и живу сейчас здесь… Но фактически, конечно, это она ушла, если разобраться… От этих фиоритур у меня сразу начинает трещать голова, давайте я об этом как-нибудь потом, а? Словом, мама считает с тех пор своим долгом «клеймить» мою бывшую подругу минимум три раза в день – за завтраком, за обедом и за ужином. По счастью, обед я обычно пропускаю.
Я скривился и привычно, а потому вяло возразил:
- Ну, мама!
- Что «мама»? !
- Лучше чаю налей, - сказал я миролюбиво.
За завтраком мы говорили, как обычно, о политике. Мама еще утром успела поговорить с тетей Валей и была полна новостей и надежд.
- Борька скоро выгонит этого гебиста и поставит, наконец, Кириенко! – сообщила она мне, торжествуя. Кириенко – это давняя мамина слабость.
- Иди ты! – спорил я, скорее из чувства противоречия. – Никаких кириенок! Гебист – это навсегда!
Люблю маму дразнить. Она тут же вспыхивает:
- Типун тебе на язык! Борька его выкинет так же, как Степашина. Зачем нам гебист, сам подумай?

Нам сейчас, по идее, только перспективы «гебиста» и обсуждать. Уже август, а меня еще до сих пор даже не вызывали в гимназию. Это может означать только одно – давайте уж не будем строить воздушные замки! А именно: никакой гимназии больше нет, на Котельнической, если я вдруг сдуру туда поеду, я увижу лишь холодеющий труп еще недавно «престижного учебного заведения».
Я могу, конечно, обольщаться вплоть до 1 сентября. Могу сам себе морочить голову и называть себя «отдыхающим преподавателем». Однако День Знаний, увы, неизбежен, вот что печалит.
БЕЗРАБОТНЫЙ! Хе-хе…
Я задумчиво жевал сырник и почти не слушал мамины разглагольствования.
- А Степашин? – вопрошала она, по обыкновению горячась. – Выгнал интеллигентного, умного человека! Ладно, мы думали: все-таки тот был милиционер. Зачем нам милиционер? Захотел взять кого-то поумнее, пообразованнее – понимаем. Так он вместо него берет ГЕБИСТА! Кого ж следующего ждать? Заплечных дел мастера?!
- Я кататься, - сказал я, вставая из-за стола. Недоеденный сырник, растянувшись на тарелке в неряшливой луже сметаны, смотрел на меня с укором.
- Куда ж ты поедешь, Глебушка? – всплеснула мама руками. – Дождь же скоро!
Небо, в самом деле, выглядело плаксиво, но тучи еще не набухли. Так бродили кое-где. Тут вдруг, очень кстати, сквозь них прорвалось солнце, высветив щербатый подоконник и строго указав, что хрустальное блюдо на столе захватано жирными пальцами (моими, наверно).
- Какой дождь? – бодро возразил я. – Солнце! Лето!
И быстро, не слушая маминых причитаний, поволок велосипед на лестничную площадку.
Эх, Москва!.. Какой-то испуганной ты стала за последний год! Нет в людях прежней уверенности. Вроде все всё так же спешат, как всегда спешили – но сейчас оно как-то суетливее у всех выходит.
Понятно, чего все так носятся: денег нет, работы – тоже. Суровая правда капитализма. Думали, всегда лафа будет – ан нет. Кризис многое прояснил. Как там шутили год назад, в самый разгар дефолта? «Они пока еще хорошо одеты, но уже голодны». Вот-вот.
Меня-то кризис долгое время как будто обходил стороной. Гимназия работала, хотя вокруг все рушилось. Конторы закрывались одна за другой, банки лопались, как спелые арбузы… Но вот, видать, настал и мой черед.
Только я не хочу так же, как все, носиться по городу с озабоченным видом и пытаться «пристроиться». Я хочу догулять свои законные каникулы. Конечно, в крысиные бега вступать придется – но не сейчас же! Не в этот тягучий, сырой, мягкий август!
Да, по идее, мне надо было еще в июле озаботиться поиском работы. Но… черт с ней. В «заначке» у меня еще остается 200 баксов – огромные средства по нынешним временам! В кои-то веки спать до полудня, читать, лопать мамины сырники – что может быть лучше? Особенно, когда весь мир вокруг сходит с ума?
Если б не чертова эрекция да дурацкая тоска ни о чем (не об Аллочке же!) – вообще было бы все замечательно. По крайней мере, пока еще 200 в заначке.
Но я не прожигаю жизнь в праздности. Отнюдь! Изнуряю себя ежедневными катаниями на «велике». Учителем поди так покатайся! Все некогда: оболтусы, учебники, родительские собрания – не вздохнешь. А тут – какая польза здоровью. И похудею: стану как атлет – получше Аллочки себе найду. Нет, это я опять не о том, извините…
Диван-велик-диван. Идельное времяпрепровождение, я очень доволен.
Вот - еду на велике «без рук». По нашему Измайловскому парку, по дорожке. Сквозь пыльные ветки деревьев дрожит какое-то неяркое,робкое, оттого почти трогательное солнце, с обочин смущают взгляд фантики, обертки и обрывки газет, асфальт разбит – что неудивительно: дорожку наверняка асфальтировали еще при Советской власти.

Кто-то, может, только пожмет плечами: «Подумаешь, на велосипеде без рук!» Яшка наверняка так бы и отреагировал: у него по физкультуре всегда было «отлично». Но для меня это – о-го-го! Научиться ездить «без рук» всегда было моей, можно сказать, мечтой; жаль, раньше все как-то времени не было научиться. Преодолеть страх, всё такое…

Мне ведь скоро 30 лет. Странно, что я до сих пор не навернулся? Что значит опыт! Еще неделю назад падал не меньше пяти раз за поездку, а сейчас катаюсь «без рук» уже больше часа – и хоть бы раз упал! Класс, правда?

Сейчас я проеду мимо очень занятной «отдыхающей». Нынче будни, парк почти пустынен – но эту смешную девицу я тут вижу частенько. Загадочная девушка! Купальничек просто практически незаметный, причем видно, что дорогой. У нас тут так не принято, в Измайлово; это какой-то слишком уж южный, заграничный, вызывающий стиль. В Турции или, к примеру, в Испании девица была бы вполне уместна. Но не у нас на пруду! Тут правят бал толстые тетки и жилистые пенсионеры, в лучшем случае – прыщавые старшеклассницы с бутылками пива в руках. А такие длинные ноги и такая аккуратная маленькая грудь – зачем это здесь? Плюс шикарные темные очки вполлица – ну просто какая-то Джина Лоллобриджида!
Частенько я проезжаю мимо загадочной девицы, гордо глядя вдаль и излишне резво крутя педали. Кручу, хотя меня неизменно кидает в жар. В такие моменты я, не знаю почему, перехожу в разговоре с самим собой на восточный манер: «Слюшай, какой дэвушка, да? – говорю я сам себе. – Нам бы такую, Глеб –джан! Пэрсик!» «Какой персик? – возражаю я себе же. – Дура-баба ищет своего чикатило – при чем тут я? Куда вы вообще лезете, Глеб Алексеич? Что вы предложите красотке – у нее купальник явно дороже, чем у вас в доме есть дензнаков!» «Так мы не будэм ей второй купальник покупать, Глеб – джан! – горячится моя буйная половина. – Ей и первый-то ни к чему! Какой изгиб бедер, вах! Пойдем к ней сейчас же!» «Не вздумай! – вопит второе, рассудительное я. – Ты не готов! Да и не нужна тебе эта кукла!!»

К этой перебранке в моем распаленном мозгу я уже, почитай, привык. Я даже понимаю, в чем тут дело. Не бином Ньютона: организм молодой, здоровый, укрепленный велоспортом к тому ж, будь он неладен. И без бабы (извините за прямоту) – уже почти полгода. Ну, за парой исключений, о которых не стоит и упоминать…
Словом, все ясно со мной. И чего я полезу знакомиться? Что я предложу несчастной, когда у меня ничего нет? И главное – неизвестно, будет ли?
С этими мыслями я решительно остановил велосипед возле загорающей.
- Не холодно? – спросил я первое, что пришло в голову.
Девица лежала не шевелясь. Стараясь не смотреть на узенькую полоску бикини, я повторил:
- Не холодно, спрашиваю?
Девица приподняла очки и воззрилась на меня.
- А? Что вы сказали?
Я почувствовал себя чрезвычайно глупо.
- Солнца, говорю, почти нет. Не холодно загорать-то?
- Все в порядке, спасибо, - ответила она. И вернула очки на место – словно задвинула створки.
Я бросил велосипед и нагло уселся рядом.
- Вид у вас какой-то нездешний. Вас не удивляет, что никто больше здесь не загорает? Вы не перепутали пляж, часом? Это Москва, а не Майами. Хотя буквы похожи…
- Вы та-акой остроумный, - насмешливо протянула незнакомка.
- Меня Глеб зовут, - тут же откликнулся я.
- Очень приятно, - последовал холодный ответ.
Что-то шло не так. «Как и следовало ожидать, - тут же сообщил мне ехидный внутренний голос. – А я ведь предупреждал!» «Схвати ее за грудь! – немедля перебил второй. – Смотри, как она торчит – а если ее слегка сжать? У-уум…»
Я приподнял левую руку и в нерешительности начал ею трясти – так, словно она у меня затекла.
- Может, прокатимся? – предложил я.
- На чем? – девица вновь приподняла очки.
- На велосипеде!
- Катаюсь я по вечерам, - сообщила девица. – А днем я принимаю солнечные ванны. Не мешайте, пожалуйста.
- Так значит, вечером? Куда прикажете подать мой «Бентли»?
Девица сняла очки, приподнялась на локте и насмешливо уставилась на меня.
- А у тебя есть «Бентли»? Вот этот – на двух колесах?
- Нет, что вы, - ответил я. – Это – вариация самоката «Школьник». Я говорю о настоящем «Бентли». Фирма такая, английская. Машины делает.
- Боже мой! Физкультурник на «Бентли»! Ну-ну. Как тебя зовут, говоришь – Глеб?
И, фыркнув от сдавленного смеха, она вновь откинулась на на песок.
«Пора линять», - сказали во мне два голоса одновременно.
- Как хотите, сударыня, - сказал я, поднимаясь и снова взнуздывая верный велик. – Если вам не нравится мой черный «Бентли» - белого «мерседеса» взамен я вам не предложу. Однако, коль надумаете все-таки покататься – позвоните! Я вам сейчас продиктую телефон.
- Вали, Глеб, - равнодушно напутствовала меня наглая, упорно скрывающая свое имя девица.
- Телефон мой придется запомнить – записать мне его нечем.
Не дождавшись никакой реакции, я медленно, внятно назвал 7 цифр – и поехал прочь.
Настроение у меня стало вполне поганым: как вы понимаете, никакого «Бентли» у меня не водилось. У меня вообще отродясь не бывало машины. Ненужная роскошь.
Звонить, правда, мне никто не будет, что понятно и ежу. Слабое, но единственное утешение.
Тучи в небе определенно сгущались. Настроение мое портилось еще стремительнее. Поднимался ветер. Пустынный парк, в котором все более нервно начинали трепетать деревья, производил на меня уже определенно зловещее впечатление.
День развивался явно неудачно. Плюс ко всему, от расстройства я заехал в дальний конец парка (самого большого городского парка в Европе, между прочим) – и теперь, судя по всему, выбраться до начала ливня уже не удастся.
«Ловелас хренов! Физкультурник! – крыл я себя, изо всех сил налегая на педали. – «Земную жизнь пройдя до половины, он очутился в сумрачном лесу!» Сейчас вымокну, как цуцик – еще только заболеть не хватало!»
Впереди показались знакомые очертания Большой Аллеи. От нее до дома уже близко. Я поднажал…
Внезапно послышался рев мотора, и из-за какой-то боковой просеки явно мне наперерез выползла массивная черная иномарка. Я едва успел затормозить.

Конец Первой Главы.