В 16 лет я закончила школу и пошла работать. В библиотеку. Отец моей подружки пытался устроить меня на работу в Библиотеку, в отдел рукописей. Но... сейчас я уже и не могу вспомнить, что оказалось решающим препятствием -то ли пятый пункт меня подвел, то ли мне самой там не показалось.
В общем, в результате я оказалась таки в библиотеке, но в библиотеке станкозавода имени Серго Орджоникидзе.
Помню, учили меня там жестко - я печатала каталожные карточки(заодно научилась печатать), стояла на выдаче, научилась в два счета находить нужный ГОСТ, делала газетные подшивки, отчего руки делались абсолютно черные, расставляла сданные книжки по стеллажам - это было самое сладкое, можно было зависнуть за стеллажами и почитать, наконец. За эти зависания с книжкой меня страшно ругали. Я чувствовала себя буквально расхитительницей социалистической собственности. Но удержаться было невозможно. Тогда я нашла место, которое долго служило мне убежищем для чтения, пока его не спалил фотокор из "Литгазеты". Он снимал у нас фоторепортаж про самый читающий рабочий класс, и ему пришло в голову поднять взгляд к потолку. Под потолком на стремянке сидела я и читала. Место это ни одна из моих начальниц до того обнаружить не могла.От репрессий меня спасло только то, что фотография была напечатана. Такая романтическая кудрявая девушка на стремянке с книжкой.
Я в этой библиотеке познакомилась с советскими писателями, да. Иначе бы я их , наверное, никогда не узнала, просто негде было бы.
Анатолий Иванов, Георгий Марков, Петр Проскурин и прости Господи, Иван Стаднюк(жуткая фамилия все-таки) были для меня совершенным открытием. Такой советский цех. С одной стороны, это было очевидное говно, с другой встречались пограничные варианты, как Распутин. А поскольку в отроческом возрасте читаны были Абрамов, например, или ранний Белов, или забытый теперь совершенно Евгений Носов - так называемые деревенщики, то ничего с порога не отвергалось, каждый раз делалась попытка понять. Родители и подшивка "Нового мира" как-то внушили юной мне уважение к "народу".
Не книжный, а живой народ из цеха приходил в обеденный перерыв и требовал книжки про милиционеров(слова "менты" тогда в ходу не было), про летчиков или про колхозников. Когда просили про любовь, я стесняясь страшно предлагала им "Трех товарищей" Ремарка. Ремарк практически всегда проигрывал Проскурину и Иванову. Они вечно были в машинном масле. Молодухи из сборочного зачитывались романами "Тени исчезают в полдень" и "Любовь земная".
Посетители из конструкторского отдела все большще стояли в очереди на сборники импортных детективов и прочее переводное.
Залыгиным не интересовалась никакая категория читателей.
навеяно