Саша, Мандельштам и Берия. Здоровые молодые юноши несколько портили мизансцену. Они безмерно страдали. Впрочем страдал и я, страдал натянуто; где-то лениво. Временные лишения также не входили в число особо почитаемых мной персонажей. Саша, седеющий лабух и продажная гэбэшная тварь мог хоть как-то спасти положение сладко зевнув и восполнив паузу заунывной трелью своей оцинкованной трубочки с забавным немецким названием. Завсегдатаи заведения походили на навозных жуков в брачный период. Одутловатые лица белели в сгустке тусклого ресторанного освещения. Тела их массивные, похотливые вызывали странное чувство всепроникающей неискренности происходящего. Этакого дешевого фарса. Сдается мне что все это наиподлейший обман. Никак невозможно обладать столь лживым лицом и при это числится в авангарде рода человеческого. Мандельштам лицом был сир, а поэт, поэт, был. Был поэт. Умер в больнице, дыша карболовой гадостью и нашатырем. Отмерял неровными еврейскими шагами в стоптанных башмаках(правый особо воняет) казематную квадратуру и бурчал себе что-то под нос. Картина маслом - Мандельштам зол и обижен. Ручки топорщатся в разные стороны деревенскими флигелями, зад дребезжит, грудь перекошена, глаза прикрыты, рот сух и крив, голень жилиста. Мандельштам жаждал мщения а довольствоваться приходилось лишь брызгами нечистой слюны с кровяными вкраплениями да непрекращающемся потоком замысловатых проклятий. Проклятий и дьявольских немыслимых хул. До Лаврентия Палыча впрочем Осипу дела не было. Берия обедал. Толстые губы лоснились, пищевод змеиный совершенно, удавий, заглатывал части индюшки, проталкивал глубже, натружено выл. Звери в окопах томно просились наружу. Их черные сердца переполнялись сладкой истомою, эдемской негою. Бериюшка, милый, милый, подойди к нам, позволь облизать мраморное тело твое, блаженную влагу испить, пот твой пахучий отнять, изъять ушек кавказских лилейную желтую эссенцию. Нас отправляют на запад, там где белокурые бестии, девы в цветах, ведут хороводы. Где трупным перегноем кормится Великая Волчица. Мать. Чингиза Айтматова стоит положить в тарелочку с бременским вензелем аккурат перед Лаврентием Палычем. "Чингиз Обыкновенный Ошпаренный С Петрушкой, Кинзой, Курагой, Сливой, Яблоком, Базиликом в Соусе Проданных В Рабство Таджиков". Опля. Реприза стара, стара как мир, Господи. Ну где берутся столь надменные пустые начинания? Запустите вместо Рыжего - Белого, вместо Белого - выйдите сами, думайте, что вы игривы и быстры как Вертинский в лучшие годы иначе дело ваше - пропащее. Играйте музу, мельпомену. играйте что-то легкое, воздушное, на три такта или четыре. Боренька, отдай мне этот жалкий бенефис. Я так хотел, вот так стоять и чтобы хлопали и рвали на части мою плоть, насиловали стариковское тело молодые вакханки - девушки из приличных семей. Лаврентий поморщился и нехотя замахал пухлой ручкой отгоняя назойливую муху. Ротации эти носили характер скорее спонтанный и явно не способствовали аннигиляции тощего насекомого.
Current Mood:
nervousCurrent Music: Emperor -I'm The Black Wizards