Сегодня в дневнике Инокини Марфы я наткнулась на статью, которая называется «"Хранимая Богом родная земля", или "in God we trust"». Пожалуйста, прочтите её, прежде чем вы продолжите читать здесь.

В чём Инокиня Марфа права, так это в утверждении превосходства внутреннего стержня и воли к смерти над их отсутствием. При этом, поскольку Инокиня Марфа довольно грубо подменяет понятие «внутренний стержень» понятием «вера» (а вещи, подобные идентичности внутреннего стержня вере, нуждаются в доказательствах), я не согласна со всем остальным.

Строго говоря, термин «воля к смерти», который я употребила в предыдущем абзаце, не вполне корректный, поскольку собственно воля к смерти немыслима без воли к жизни, а отсутствие того или иного рода воли неизбежно влечёт за собой отсутствие другого рода воли. Иными словами, если человек не готов по-настоящему умереть, он и жить по-настоящему не умеет. Напротив, человек, готовый жить полнокровной жизнью, с большой степенью вероятности, если не наверняка, готов и расстаться со своей жизнью. Отсутствие страха смерти это не отменяет, я говорю лишь о готовности этот страх преодолеть.

Страх смерти — это, в сущности, страх жизни, поскольку смерть есть органичная и неотъемлемая часть жизни (противопоставлять эти два явления нельзя, можно противопоставлять жизнь и небытие как два состояния, смерть и рождение как два акта, но никак не жизнь и смерть, то есть никак не состояние и акт).

Таким образом, рассматривать волю к смерти вне контекста воли к жизни мы никакого права не имеем, и у нас, по сути, есть только либо воля как таковая, либо безволие — одно из двух. Если человек волею наделён, он готов и жить, и умереть. Соответственно, если воли у него нет, ни жить, ни умереть он отнюдь не готов.

Это что касается готовности принять смерть.

Каковая, что логично, прямо проистекает из готовности жить.

Думаю, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: готовность жить и вера в бога — вещи очень разные и зачастую прямо противоречащие друг другу. Во всяком случае то, что христианин называет жизнью, для меня жизнью ни в коем случае не является. Первое и главное — я не умею и не хочу поклоняться кому бы то ни было. Остальное, поверьте, даже не существенно.

«У современного западного человека, — пишет Инокиня Марфа, — нет такой идеи, за которую он согласился бы умереть». И я, наблюдая образ жизни западного человека собственными глазами, готова подписаться под каждым словом из процитированного фрагмента. Но объясните мне, глупой, почему идея, за которую человек согласился бы умереть, может произрастать только и исключительно на поле религии? Или мало наши прадеды умирали на Гражданской? Или это не наши деды отдавали свои жизни в Великой Отечественной? Да, умирали и верующие тоже. Но — и это самое интересное — умирали не за веру. Наверное, это как-то свидетельствует о существовании ценностей более весомых и, не побоюсь этого слова, святых, нежели крест или полумесяц? Иначе с чего бы атеистам любого толка бросаться под шашки и танки? И это лишь самые известные случаи проявления воли, а сколько людей отдали свои жизни во имя личных принципов?

Я согласна с Инокиней Марфой в главном: человек силён волей к смерти, поскольку она одна есть зачастую зримое и самое неопровержимое доказательство его воли к жизни. Но я не согласна в частностях: не вера даёт человеку волю к жизни, не вера, но то или тот, что или кто говорит ему: «Ты не имеешь права на собственное мнение». Это может быть и внутренняя проблема (комплекс неполноценности, скажем), и внешняя (пришёл враг и бряцает оружием), и даже вымышленная («Вы подлец, вы наступили мне на ногу!») — не имеет значения. Только в преодолении человек имеет возможность проявить волю к жизни и только в преодолении способен пожертвовать своей жизнью во имя её, как ни парадоксально, торжества. Какие ярлыки человек налепит на ситуацию преодоления, какими методами будет реализовывать волю к жизни — это уже вторично, это зависит от уровня развития цивилизации, уровня развития и способностей индивида и тому подобного.

Примитивный ислам сегодня занимается именно этим: он с радостью бросается преодолевать всё, что стоит у него на пути. С радостью, с яростью, с молодым задором — он полон жизни, как бы дико это для нас ни звучало. Именно поэтому у ислама год от года становится всё больше и больше адептов: он привлекателен проявлениями своей воли.

Западная цивилизация стара и нуждается в ряде сложнейших хирургических операций, за которыми должно последовать длительное терапевтическое лечение, только после этого она будет способна к активным действиям. Именно поэтому она и её ценности сегодня непопулярны: в них отсутствуют проявления воли.

Надо ли говорить о том, что физически слабый, но волевой всегда сильнее физически крепкого, но безвольного? Ислам победит Запад и без оружия, если не отнять у ислама волю и не вдохнуть её в Западную цивилизацию. Какую форму примет воля и в чём станет проявляться — это уже частности. Но — именно частности, а не главное. Нельзя подменять волю верой, у воли тысячи лиц.