Всё, всё деградирует, всё в упадке, всё — карлики на головах титанов. Вот вы говорите, графоманы вырождаются. А как же им, графоманам, не вырождаться, если даже вирусы хиреют? Вот что это за грипп, с температурой не выше 37,2, а? Где помутнение в глазу и заносы левой пятки, где заплывший фимозг и горящие лёгкие, где, вообще, ломка костей и прочих суставов? Я так не играю. Осталась, понимаешь, от всех причиндалов только общая слабость — и это называется грипп! Да, слабость, конечно, такая, что рук не поднять, но тем не менее…

Нет, миру крышка, точно вам говорю. Грядут последние времена. Они, понятно, испокон веку грядут, но теперь они делают это уже совершенно вопиюще! Предлагаю обсудить их поведение внеплановым порядком и вынести резолюцию. Пускать такое грядство на самотёк нельзя, это преступление перед предками и потомками.

Но это всё потом, когда у меня кончатся сопли, а вместе с ними и кашель. Иначе обсуждение будет сорвано поиском носовых платочков и ментоловых конфет. Отложим вынесение резолюции о последних временах на времена наилучшие, а пока, раз уж все собрались, устроим дискотеку.

Итак, пять вопросов, заданных мне Глазастей. Надо, надо возвращаться к жизни, вспоминать о том, что в мире существуют не только вирусы, что не одни последние времена имеют обыкновение грясть, и вообще…

1. Традиционно: почему такой юзернейм? Если ничего личного, конечно.

Тут, конечно, море личного, но раз уж я подписываюсь играть в «пять вопросов», то как-то само собой разумею, что вопросы будут личные. И это хорошо, ей-ей. Хорошо, потому что они вопросы, а не утверждения (здесь поставьте смайлик, кому неймётся).

На самом деле юзернейм у меня неправильный, точнее, не вполне корректный. Я не столько раскол и шизофрения, сколько катализатор и провокация (в том числе и психических заболеваний, но это уже частности, причём провокацию от провокатора надо отличать). В школьные годы было так: я появлялась в новом коллективе — и коллектив превращался в сборище невротиков и недоневротиков (кому как не повезёт), а я оставалась без собеседников. И больше уже коллектива не появлялось, а бродила по общей площади толпа не вполне здравых детей. Понимаешь, что я хочу сказать? Я сама не очень, я это никогда не пыталась формулировать.

Нет, это не «яблоко раздора», потому что я никогда никого ни с кем не стравливала и не стравливаю, это именно мощное и часто внезапное усиление априори неразрешимых внутренних противоречий, которые существовали давно, вот только до моего появления мирно дремали и никак себя не выказывали.

Я «умею» поставить в «нужное» время в «нужном» месте именно тот вопрос (или произнести именно тут реплику), с которого (или с которой) начнётся смерть другого и — если, опять же, этому другому повезёт — его новое рождение. Правда, рождения, в отличие от смерти, уже никто не гарантирует. Под смертью я понимаю здесь и далее не физическое уничтожение (хотя не исключено и оно), а личностную (в т.ч. психическую) трансформацию, не всегда субъективно положительную. «Умею» беру в кавычки, потому что вполне управлять этой способностью я не в состоянии. Факт, что это свойство, несомненно, мой главный, если не единственный талант. Все остальные, чем бы они ни были, — следствия.

И смерть, и рождение, упомянутые выше, всегда сопряжены с бешеной ломкой и огромным стрессом для человека или коллектива (чем больше буду ненавязчиво вмешиваться, тем значительнее станет стресс). И то, и другое возможно только в случае моей искренней вовлечённости в процесс взаимодействия с человеком или коллективом и искренней к ним любви (чем сильнее люблю, тем фатальнее последствия). Фактически, люди и коллективы, которых я люблю, обречены на смерть. При этом коллективы не возрождаются никогда. Люди… ну, «какие выживают, те до старости живут». С остальными просто теряю связь.

Есть люди, которые не подвержены этому влиянию. Пока я не могу сказать точно, потому ли не подвержены, что я равнодушна к ним, или потому что они такие нетривиальные. Среди любимых мною таких людей нет. Среди коллективов, частью которых становилась я, тоже нет таких, которые сохранили бы себя в том качестве, в котором существовали до моего появления. Рабочие коллективы, кстати, не исключение — даже очень стабильные на первый взгляд.

Несколько штрихов: я никогда не ломаю (т.е. не применяю силу) и никогда не ставлю себе цели сломать (посредством ли силы или иными путями). Сценарий всех этих разрушений внутренне чисто «иньский»: оно получается само. Причину по большей части никто никогда назвать не может (кое-кто, кого не водится в ЖЖ, может, и нередко; кое-кто, кто водится в ЖЖ, но преимущественно молчит, может ещё чаще; я могу всегда, без исключения, но даже я могу не знать о том, что происходит, до тех пор, пока последствия происшедших изменений не предстанут передо мной во всей своей ненаглядной красе. Это важно).

И ещё важно: я не уверена, что описала всё корректно. Это едва ли не первая моя попытка пространно размышлять вслух о собственном естестве. Мне всегда было достаточно простого внутреннего понимания того, что я собой представляю.

Зная эту свою особенность, я выбрала себе наиболее удачный из всех неподходящих маркер. Подходящего, к сожалению, нет, точнее, я его не знаю. Чаю откровения.

Sic. Было бы ашипкой полагать, что я считаю себя уникальной (и было бы ашипкой полагать меня уникальным катализатором в принципе). Я просто некогда нашла то, что отличает меня от большинства современников, только и всего.

2. Какого цвета ярость?

Не так. В моём случае эмоции бесцветны, окрашиваются в тон чувству, которое я испытываю, поскольку всегда управляемы. Для неподконтрольных эмоций я слишком рассудочна, аффектов не знаю в принципе. Ярость может быть вызвана ненавистью, а может стать следствием любви; яростью правит когда бессилье, а когда и веселье.

Ненависть белая, как подвенечное платье.

Ярость — если она следствие ненависти — хрустально-прозрачная и иногда, подобно же горному хрусталю, переливается на гранях радугой.

Любовь — густо-синяя, почти чёрная. И ярость, порождённая любовью, — сапфир.

Это к примеру. Но я плохой визуал.

А когда болею, ещё и кинестетик паршивый. :D

3. Чем тебя так тронула сама-знаешь-какая музыка?

Любовью и волей (волей в значении «стремление утвердить»). Для тех, кто не в теме, поясню: имеется в виду один из моих интересов, la nueva canción chilena (что это такое, читайте у Глазасти, я эту тему сейчас только междометиями асилю).

Знаешь, Глазасть, я не согласна с тобой, это всё-таки песни именно протеста, даже если протест формально не изложен в словах. Просто когда человек говорит: «У меня есть мнение, я считаю, что вот такое действие — хорошо и красиво», это автоматически означает несогласие как минимум с прямо противоположным мнением в отношении действий. А уж если прибавить к прямо противоположному мнению в отношении действий всевозможные предположения, домыслы и вымыслы… Вот он тебе, готовый протест, тут даже никаких лозунгов не надо. «Vuelvo» — квинтэссенция протеста, именно потому что даже внешне она — квинтэссенция действия. «Я возвращаюсь под кроны и в корни» — это протест в чистом виде. Это не сопли на коммунальной кухне типа «Ах, я люблю свою несчастную патрию, где же, как же, куда же мне податься-то?» или «Ах, ненавижу этих гадов, это всё неправильно, да как они могли», это натуральное утверждение: «Я действую». Действие — это всегда протест.

Вообще всегда. Действие — это мнение во плоти. У мнения не может не быть оппонентов.

У людей, которые делали историю семидесятых, мнение — было. Мы видим это по их действиям. И у них была воля своё мнение утвердить — мы видим это по их песням. Они разрушали то, к чему прикасались, простым наличием собственного суждения. И вели их — любовь и ненависть.

Прямые противоположности безразличия.

Ещё, кстати говоря, я не согласна с тем, что нуэвокансьон ровно наши барды. Я не слышу в песнях наших бардов воли. У них коммунальные сопли по всем жилеткам размазаны, а действия в песнях — ноль. Оттого я их и не люблю. Щербакова одного люблю, этот — единственное исключение. Но и он далёк от нуэвоканьсона: те же «Инти» или Виктор, они, вот, всё больше о конкретном, а Щербаков, он как-то на абстрактное упирает. Так что тут любовь другая, да.

А чему оный кансьон, по-моему, действительно близок, так это нашему року 80-х — начала 90-х: последние три или четыре альбома «Кино», «Шестой лесничий» «Алисы», куски «Наутилуса», чуть-чуть Кипелова, кусочек Высоцкого… Я это всё иногда даже слушаю вперемешку — и не слышу диссонанса, и даже переходов с языка на язык не замечаю.

Хотя казалось бы.

Вот. А эстетика протеста началась с «Варшавянки» и «Bella ciao». Для меня, естественно, началась. Первую пели всем двором (дети пели, взрослые о ней в ту пору уже забыли), вторую мурлыкала моя мама, когда я была ещё от горшка два вершка. Она мурлыкала, а я млела, потому что кожей чуяла: эту песню могут петь только очень-очень сильные и отважные люди.

Люди, для которых слово «хочу» не каприз и слово «могу» не понты.

4. Справедливость или милосердие?

И воля, и любовь.

Справедливость всегда субъективна. Приведи любой пример — и я предъявлю ему зеркало.

Милосердие — это как? Я ведь не знаю, что ты вкладываешь в это понятие, а для меня оно существует только там, где чётко обозначен этический контекст. Один назовёт милосердием удушение перед сожжением на костре, другой — «очищение огнём». Разные этические позиции дадут одинаковую оценку разным действиям, но сомневаюсь, чтобы оба действия ужились в одной системе ценностей под одной оценкой.

В любом случае я рассуждаю иначе: для действия должны быть основания. Если оснований для действия нет, то, каким бы это действие ни было, его не стоит совершать. Таким образом, то, что может выглядеть как милосердие, на самом деле не будет им являться по факту перпендикулярной мотивации.

Гонца, принесшего плохие новости, нет смысла казнить, если только он не нашкодил как-то иначе. Ключевое — «нет смысла». Но это не милосердие.

Вопрос, как я понимаю, касался выбора между. Так вот, отвечаю на собственно вопрос выбора: воля и любовь. Что ты хочешь и что тобою движет?

Прочий пафос — от пьяных козерогов.

5. Что такое для тебя русский язык?

Инструмент выражения мыслей и чувств.

Тут у меня слова кончаются, так как это, действительно, не более, чем инструмент.

Но для всех остальных — чисто на всякий случай — я добавлю, что и никак не менее.

Вот. Как-то так. Типа того. Сама никого ни о чём спрашивать не буду, уж извините. Мне и этот-то постинг со скрипом дался, я действительно паршиво себя чувствую. Грипп — это сволочь, которой я болею еретически редко, зато апокалиптически метко. В этом году, говорят, он какой-то ненормальный, вот, видимо, и зацепило.

ЗЫ. Если кто писал, оставлял комменты и пр., не дёргайтесь. Я всё читаю, только писать пока не могу, голова чугунная и не соображает абсолютно.

Выздоровею — вернусь.