Вспомнила, что за мной должок: год назад обещала Жарковскому публичный отзыв на его книгу. Не хочу здесь больше «пралитературу» и не буду, но долг есть долг. Думаю, что ничего страшного в такой задержке нет, напротив, в канун выхода второго тома (если я ничего не перепутала) такой пЕар придётся весьма кстати. Публикую, как написалось прошлым летом, практически без изменений.

Необходимое Предисловие

Я, честно говоря, когда получила роман, сдуру пообещала автору пространное публичное мнение. Но, прочтя, поняла: с пространством тут будет облом. Я сказала Сергею в привате: «Сергей, это не самостоятельное произведение, это только начало, и разговаривать о нём публично нельзя». Сергей ответил: «Хрен», — и к тому же сослался на мнение Арбитмана, который вообще считает, что дописывать трилогию не стоит (тут должен стоять вот такой смайлик: «{:))7(-))11оД», но я забыла, как он пишется, и поэтому его здесь нет). Я сказала, хрен так хрен, автору виднее, Арбитман акбар, но и имхо моё, тем не менее, хрен оспоришь.

Второе Необходимое Предисловие

Что-то, я смотрю, в отзывах о «Временах смерти» очень много места уделяется изобразительным средствам Жарковского (каковые суть воистину средства, а не то, чем привыкли оперировать ваши фсе) и очень аккуратно обходится молчанием вопрос о контексте, в котором эти средства использованы (говоря «контекст», я имею в виду не созданный Жарковским антураж, а контекст структурный, собственно романный). И это не может не возбуждать. Такое впечатление, что критики попросту не знают, куды бечь, то есть по большей части недоумевают и поэтому хором говорят о том, что стопудово очевидно, а сверх того — о собственных ощущениях. Мнения поэтому получаются, с одной стороны, оригинальными, а с другой — безошибочно одинаковыми, догадайтесь с трёх раз, почему.

Но к делу, однако, к делу.

1

Говорить я, как уже сказано выше, намерена о том, что, вообще, за книга, эти самые «Времена…» и можно ли рассматривать её как отдельное произведение. Писана она не в три дни на грелку и не на «коня», и даже не ради денег, так что вопрос не праздный, нет.

Вот вам, к примеру, список того, что начисто отсутствует в книге:

— сопли;
— мелочность;
— умничанье;
— самоупоение;
— неряшливость;
— презрение к читателю.

Вот этого во «Временах смерти» нет. Особенно нет первого и последнего. И это всё очень замечательно и очень благолепно, однако смущает вот что: в книге — если рассматривать её как отдельное произведение — очень много лишнего. Начинается лишнее буквально в первых главах, прямо с упоминания врага главного героя (он так и поименован: «враг», погоняло же ему Дьяк. Извините за рифму, так получилось). Враг на самом деле друг, а ещё он работает в одной команде с главным героем и к тому же связан с ним иерархическими отношениями. Ситуация зубодробительно банальная, и это, доложу я вам, весьма впечатляющий аванс, потому что для выбора такой коллизии надо быть либо полным идиотом, совершенно не читавшим книг, либо весьма уверенным мастером, отлично представляющим себе, как из штампа сделать виньетку.

Жарковский не идиот. Это я вам свидетельствую со всей возможной ответственностью. Однако над тем, как распорядился Жарковский этой коллизией, я рыдала пицот минут. В начале главный герой был поставлен в зависимость от своего врага, а в конце начала враг… оказался засунутым в лазарет. И герой перестал от него зависеть. И что стало с врагом дальше, о том одному автору ведомо. Может быть.

Вот такая, бля, борзая вешалка.

Я не знаю, может, у Жарковского есть на этого нищасного врага гениальный план, который непременно воплотится во второй или третьей книге. Или, может быть, вся эта история с врагом — такой тонкий типа концептуальный приём, не лишённый глубокого типа смысла. Но я, без сапёрной-то лопатки, в натуре плакала слезами. Извините, что лысо пишу, сопли душат. Сейчас высморкаюсь и буду писать покучерявее.

Итак, товарищ враг Дьяк спёкся, а повествование, между тем, не перевалило ещё и за первую четверть. К началу второй половины я поняла, что Дьяк в этой книге уже не вернётся, и после этого Марк Байно (это главгера так зовут, а ещё его зовут хобо Аб, если кто не знает), так вот, Марк Байно, он же хобо наш Аб, мне лично стал во второй половине книги неинтересен. Хотя казалось бы…

Да, да, я уже слышу возгласы: «Неправда ваша, это жизнь! Это всё так в жизни и бывает: тот, кого человек считал врагом, исчезает с горизонта, а ему на смену приходят вещи пострашнее». Ага, бывает. Я с этим и не спорю.

Я предвижу и другие возгласы: «Так ему и надо, врагу, заколебало обилие книг, где антагонисты бегают друг за другом по всей вселенной!» Ага, заколебало. Я это и не отрицаю.

Я говорю лишь о том, что:

— нам был обещан конфликт;
— обещание не было выполнено.

А вот о том, что обещанный конфликт должен развиваться непременно в присутствие обоих антагонистов, я не говорила ни слова. Более того, наиболее изящные конфликты развиваются при полном отсутствии обоих антагонистов.

И о том, что обещание должно исполняться исключительно в русле развития отношений между героем и его врагом, я тоже нигде не сказала.

Я вообще не знаю, как в данном случае должно быть. Я вижу то, чего, по идее, быть не должно.

Я предположительно знаю также главный аргумент в защиту противоположной точки зрения: мы узнаём о событиях по мере того, как Марк Байно читает собственные записи, где отражены лишь ключевые вехи его недолгой жизни. Одной из таких вех стала история с Дьяком, которая окончилась вполне ключевым образом. Поскольку дальше Дьяк не играл роли в ключевых эпизодах, о нём, соответственно, ничего не сказано и в записях. Это всё я, поверьте, понимаю. Однако следите за логикой. Если хобо Аб, изготовивший ретроспективные записи для личного пользования, не забыл (в цейтноте!) специально и неоднократно указать, что несколько лет назад у него имелся враг, значит, тема упомянутой вражды, да и сам враг занимали его все эти годы, мягко говоря, чрезвычайно. Следовательно, задача автора книги (это, напоминаю, если мы о книге, как об отдельном произведении речь ведём) состояла в том, чтобы либо отыграть эту тему до логического конца, либо аккуратно «отредактировать» журнал Байно, изъяв оттуда лишние данные (хотя бы настойчивые напоминания о том, что с Дьяком была вражда). Был, кстати, и другой вариант: «дополнить» записи Байно уже имеющимися файлами (вот уж на изготовление ссылок у Байно время точно нашлось бы, чай не поэму карандашиком нацарапывать).

В принципе, изложенного вполне достаточно, чтобы более или менее уверенно сказать о книге: перед нами либо системная кривизна, либо только начало системы.

Но это, поверьте, только начало. Дальше больше.

Сколько бы граждане, отзывавшиеся о книге, ни распространялись об образах в романе, я имею наглость утверждать, что в действительности там есть только два полноценных образа. Это Шкаб и — сидите крепко — всё тот же Дьяк. Да, да, тот самый изумрудный враг, о котором я всё никак понять не могу, к какой коммунистической партии его пристёгивать. Чувствуете логику, да? Он там не просто есть, а присутствует как полноценный образ. Он, и ещё Шкаб. Не Ска Шос, маньяк, падонок, не Романов, овца невинная, не Мьюком… тоже овца. Не Ван-Келат, простота святая, мир его праху… И даже не Марк Байно, Аб наш хобо, что было бы более чем логично.

Дьяк. Красивый шопесдец.

2

Вижу, что уместно будет остановиться на вопросе о почти полном отсутствии образов в книге. Я понимаю, что многих такая моя трактовка «Времён…» невероятно смутила, и поэтому хочу раскрыть свою мысль более полно.

Образ следует отличать от типа. Это, надеюсь, объяснять никому не надо. Так вот, типов во «Временах смерти»… табуны. В смысле сотворения мира Жарковский создал панораму, и получилась эта панорама, благодаря не столько сложному сюжету, сколько обилию типов. Мы видим в книге простого космача и иерархию космачей, видим изрядный кусок землян и их иерархию, видим собственно хобо (вместе с их иерархией, само собой) и понимаем, что перепутать перечисленных друг с другом даже в пределах иерархий у нас не получится.

Но на уровне образов в книге выделяются только Шкаб и Дьяк.

Я понимаю, что буду выглядеть сейчас дура дурой, и все-таки позволю себе отослать оппонентов к лекции, посвящённой созданию образов. Тут поймите меня правильно: я не апеллирую к этой лекции как к аксиоме, а просто обосновываю собственное суждение о книге, объясняю, откуда берутся мои тезисы. Вы можете соглашаться с ними или не соглашаться — воля ваша, но я утверждала раньше и продолжаю утверждать: без внутренней динамики образа нет.

А внутреннюю динамику автор показывает нам, рисуя только Шкаба и Дьяка.

Все остальные, за исключением главного героя, выписаны в книге именно как типы. А что касается главного героя, так в сумме мы не знаем о нём ни шиша. Точнее, мы знаем, что Марк Байно — бессмертный мертвец, левша и Судья. Но это и всё, однако это полбеды. Беда в том, что в начале книги автор пытался преподносить нам Марка именно как образ. А потом (наверняка по каким-то очень содержательным соображениям) бросил это несуразное занятие и сделал своего главного героя подозрительно похожим на… Нет, типом я лично такое назвать не могу. Архетипом — возможно. Чем оборачивается трансформация образа (а в данном случае не до конца сформировавшегося образа) в архетип, я рассказывала позапрошлым летом. Это опять же не апелляция к аксиоме, а обоснование выводов.

Фактически, нам показали приключения тела (и даже, если можно так выразиться, приключения тела вселенной), показали приключения ума (в количестве просто неприличном), а вот о приключениях духа — даже на уровне простого космача — сказать чуть не забыли (да, да, я помню и про Шкаба, и про изумрудного врага, потому и говорю «чуть не», хотя по правде, а не по букве никаких «чуть не» здесь быть не должно: два образа на роман, и ни один из образов не есть главгер — это, воля ваша, хуйня какая-то).

И при этом же книга изобилует типами, отчего приобретает весьма нехилый внутренний объём.

Неудивительно, что по прочтении книги у меня родился вопрос: а в чём, собственно, её смысл? Я, признаться, слона-то проглядела за всей этой шизофренией… Ну да, я всё ждала, когда ж нам про дух-то расскажут. И ещё пыталась выстроить образ Марка. Остальное мимо проползло.

Итак, выделяем: очень много типов при почти полном отсутствии образов; очень много лишнего, и одновременно (и во многом поэтому же) очень много пустоты. Так много, что за этой пустотой теряется смысл.

Хорошо ли это? К добру ли это?

3

Многие критики упрекают Жарковского в эклектике: дескать, смешал НФ и мистику в одну кучу. Смею вас уверить, господа, главное западло романа не в этой смеси. Я вам даже больше скажу: будь книга написала чуть-чуть иначе, всю эту мешанину вы просвистали бы галопом, с бубенцами и цыганами, ещё и за борзость похвалили бы.

А тогда в чём проблема?

А проблема, граждане критики, в том, что вы не там ищете эклектику. Она не сюжетная — ступайте со своими претензиями нафиг, — а системная. Перед нами убедительная панорама вселенной и обилие типов, которые суть не эпизодические персонажи, а полновесные действующие лица. Таким способом структурировал данные, к примеру, Гоголь в «Мёртвых душах» (это если к навязшему в зубах обращаться). Вот только Гоголь, если припомнить хорошенько, не имел обыкновения малевать на своих полотнах убедительно растерянные образы врагов, и гоголевский Чичиков далеко не эклектичен.

Иными словами, убери Жарковский тему вражды с Дьяком и одновременно сделай Марка Байно типичным хобо — получилась бы воистину поэма, достойная очень высокой оценки; создай автор образ Марка Байно и доведи до ума линию его отношений с врагом — читали бы мы полновесную, масштабную эпопею. Но ничего этого мы не видим, и попытка внимательно рассмотреть «Времена смерти» как самостоятельное произведение даёт на выходе поэтическую недоэпопею, отягчённую привкусом махровой графомани, что не может не настораживать. В особенности же это настораживает, когда понимаешь, насколько мелки, по сравнению даже с этой недоэпопеей, «эпохальные» труды конвентовских номинантов.

А вот теперь о главном (да, вот это имха, хрен оспоришь). Полагать, будто с предъявленной кривизной «Времена смерти» могут трактоваться как самостоятельная книга, — это серьёзно унижать автора недописанной книги, заранее отказывая ему по меньшей мере в здравом рассудке и добросовестности. Поэтому сейчас я выносить суждение не стану, всему свой срок. Плешь, повторяю, слишком велика, чтобы остаться незамеченной в самостоятельном произведении, однако засада заключается в том, что мы не можем уверенно называть увиденное плешью. Недостаточно данных. Сейчас я могу сказать только, что «роман» на самом деле никакой не роман, а только часть романа, и, таким образом, любая попытка оценить его как самостоятельную систему по определению некорректна.

Сидим ждём продолжения и отучаемся додумывать за автора.

Ну, и в довершение — увесистый булыжник в огород тех, кому язык Жарковского показался тяжёлым. Смею вас уверить, господа, язык на самом деле не тяжелее любого прочего. Вы просто отвыкли от чтения, приучив себя бегать по страницам глазами и привычно выхватывать знакомые идиомы. Между тем, каждому из вас не худо было бы почаще вспоминать слова Умберто Эко, который говорил, что чтение — процесс интимный, сакральный, сравнимый по значимости с сексуальным актом и, следовательно, отвергающий всякую суету.

На том и закончу.

ЗЫ. А о скандинавской мифологии, ежели кто ждёт, будет обязательно. Нескоро, правда, но будет.