Пасик как протодорофей
Оттепель - не оттепель, а робкое возрождение жанра "послание коту" - эпистолярного ли, рифмованного - не может не вызвать как законной для меня благостности, так и желания чуть углубиться в последний из известных истории литературы случаев массового поэтического поклонения данного рода жывности.

Случай, что характерно, имел место в Питере, года за два до рождения владельца кота Дорофея. Инженер-геолог Фрида Штейн Людмила Штерн, в чьем доме бывали многие славные люди Ленинграда вообще и вся "ахматовская четверка" - Бродский, Рейн, Найман, Бобышев - в частности, под Новый 1963-й год затеяла рукописный альманах, целиком посвященный штерновскому коту по имени Пасик. Пикантности в сравнение с событиями, происходящими 45 лет спустя, добавляет то, что Пасик - читаем мемуар Дмитрия Бобышева "Я здесь" - уменьшительное "от Паасикиви, финского президента" тех лет. Паасикиви Юхо Куусти, даже не гуглясь помню.

Что не менее характерно, альманах сросся - прежде всего в поэтической части. В метроритме "Комнат" ("Я повидал такие комнаты...") выступил Евгений Рейн:

ВЕЛИКОМУ ПАСИКУ - СОСЕД КОТОВ

В роскошных сводах терракотовых,
Среди уютности сплошной,
В апартаментах с переходами
Живет он, серый и большой.
Такой красивый и неискренний,
Нашептывает он хитро,
Ласкает вас, как зверь неистовый,
Подставив мягкое нутро.

Иосиф Бродский - сам кошатник - отметился "Одой":

О синеглазый, славный Пасик!
Побудь со мной, побудь хоть часик.
Смятенный дух с его ворчаньем
Смири своим святым урчаньем.
Позволь тебя погладить, то есть
Воспеть тем самым шерсть и доблесть –
Весь, так сказать, триумф природы,
О честь и цвет твоей породы!
О средоточье серых красок!
Ты создан весь для смелых ласок.
Ты так прекрасен, так прелестен,
Ты стоишь гимнов, лестных песен.
О, Пасик! Что под стать усладе,
Что чувствует поэт при взгляде
На дивный стан! Но это чувство
Бессильно выразить искусство.

А Дмитрий Бобышев выстрелил сразу двумя творениями - ворча впоследствии, что Штерн (к слову, о ту пору - если верить упомянутым мемуарам - им ебомая) "не просто стала упрашивать, чтобы написали что-то забавное о Пасике (кто бы тогда поддался на эту ерунду?), а возбудила соревнование, привлекла "лучшие литературные силы эпохи"... Пришлось и мне напрячься, написать хотя бы акростих "Коту Пасику".

Кто выбрал жизненным девизом
Отъесть и завалиться спать,
Тишайший абстракционизм
Учил конкретно понимать?
Проверил он, как урожаю
Абстракция наносит вред.
Сказал: "Сметану обожаю"
И скушал мышку на обед.
Кому в сужденьях нету равных?
Узнай у литеров заглавных.

"Нет, этого мало", - негодует Бобышев post post factum. "Надо еще и сонет":

Я этих мягких тварей не терплю.
Но, оказавшись вдруг на полдороге,
Перо потороплю и догоню
Хотя бы до четырнадцати строки.
Воспеть бы мне лавсановые пряди,
Но я по принужденью не люблю.
А только ли льстецы бывали рады
Прислуживать не славе, так рублю.
Ты знаешь, кот, - тому примеры многи,
Как делались доступны недотроги.
Я - в строгости держал строку мою.
Держал, да не сдержал. Сказать по правде,
Единственно твоей хозяйки ради,
Кастрат любезный! Я тебя пою.

К сожалению, обстоятельство, отмеченное Дм. Бобышевым в последней строке сонета, не позволяет нам сделать смелое предположение о прямом родстве Пасика - "серого, как половая тряпка" и пушистого до чрезвычайности (подробнее об альманахе и Пасике см. также: Штерн, Л. Бродский: Ося, Иосиф, Joseph. М.: Независимая газета, 2001.) - с Дорофеем, ныне известным как "невский маскарадный" (некоторые заметки о подлинной родине Дорофея находятся здесь). Впрочем, то, что и тогдашний, и нынешний адресаты посланий - кастраты, роднит их не менее. В каком-то смысле - даже и более.