Громким скандалом обернулся конкурс “Имя России”, проходивший в интернете. Вскоре после начала конкурса стала лидировать далеко неоднозначная историческая фигура - Иосиф Виссарионович Сталин. Организаторы конкурса сразу заявили о “накрутках”, о “проделках спамеров”, об ошибках в программе. В итоге при помощи откровенного подлога вперед выдвинули последнего императора России Николая Второго. Обман очевиден, кто из наших современников помнит деяния этого монарха? Сталина помнят и знают, книги и фильмы, стихотворения и песни хранят образ Вождя Народов. 1937 год, ГУЛАГ, расстрелы… В чем же притягательность Сталина? В этом вопросе попытался разобраться публицист Владислав Иванов, написавший для Версий прекрасную статью.

…Сквозь чавкающие болота торжествующих непригодностей, сквозь булькающие кишечники великосветских изысканностей, путаясь в разбушевавшихся по недосмотру зарослях никчемных привычек и излишних потребностей, спотыкаясь и проклиная уродливо проступающие тут и там гадостные корни человеческого естества, порожденные «мудростью» природы вещей, по чащобе существующего себя продирается человек.

Что же ищет он в этом богом забытом, проклятом месте? Что хочет он соорудить из материала отчаяния, одиночества и безысходности? В существующем себе человек ищет Сталина. Он знает, что где-то глубоко в чащобе, окруженный пустотой и вопиющим nihil бытия, весьма напоминающего по своему виду нечто среднее между трубой Гавриила и жопой бомжа, живет могучий Иосиф Виссарионович, великая десница непокорности, триумф человеческой воли, концентрация жизненности и жесткий восторг духовного самоизнасилования. Он поможет смачно и безостаточно отхаркнуть излишне человеческое и прирожденное в гнилозем первозданности, отдав тлену тленово, а праху – прахово. Сталин ясно узрит иллюзорное во всеобщей правильности и, крепкой монтировкой внутридушевных ГУЛАГов уперевшись в нужную точку опоры, опрокинет переполненную клоаку накипелости и упразднит тем самым все недосказанности всех Дамокловых мечей. Он – сторонник лечения всех болезней кровопусканием; он – руководитель строительством Империи Духа из пустоты, он – источник сверхнизких постмортальных температур, кои единственные, как утверждает неминуемая и неумолимая Физика, способны свернуть шею энтропии и направить ее в сторону уменьшения.

Путь этот непрост. Сталин живет в каждом, но зачастую настолько глубоко, что намеками да ауканьем до него не доберешься, и необходимым становится хирургическое вмешательство, а это не всякому телу под силу. Но каждая зарубка на душе и теле – веха, делающая человека все ближе к своему внутреннему Сталину, вырисовывающая все ярче и отчетливее его образ, сосредоточенно топчущий суровым сапогом нерешительность, саможалость и прочий духовный гайморит. Однако не дай бог возгордиться и допустить по отношению к себе более позитивных эмоций, нежели осознание единственности и верности избранного пути и самоненавистническое счастье причастности к нему. Любая завышенная самооценка в отношении того, «какой я есть», равно как и любая заниженная самооценка в отношении того, «каким я могу (мог бы) быть» - шаг в болото: либо в топь обывательского самодовольства, либо в трясину отрицания возможности имманентного присутствия Великой Перспективы.

В самом начале пути человек задал себе вопрос: «Что я такое есть?». И, недолго думая, ответил без утайки: «Я есть набор молекул с потребностями. Я могу: жрать, срать, спать, размножаться. Я не могу: любить и ненавидеть. Я доволен? Нет; и неважно, в сколь эгоистическую почву уходит корнями это недовольство. Мне нечего терять, кроме цепей своего срама. Мне нечего делать, кроме как пытаться их скинуть. Значит – два пальца в рот, и пусть сморщенное эго захлебнется в горячей блевотине саморепрессирования!»

В самом деле: что такое человек, как не усмешка Творца (кем бы он там ни был); что же он такое, как не принужденный хохоток пристыженной природы, в который она, будучи не в силах его подавить, вложила все ехидство, на которое только способна? Да, истинно говорю: природа – закомплексованная жопорукая неудачница, а человек – ее безысходный невроз. Куда бы он ни применил себя, везде он оказывается заклеймён своими потребностями, и именно ими, а никакой не «свободой воли» продиктован каждый его поведенческий акт. Доходит до абсурда: любовь к ближнему – тоже личная потребность, а значит – еще одно воплощение эгоизма. Ницше тонко чувствовал это и попытался предложить выход из этого фарса – он призвал: люби не ближнего, люби дальнего. Но сути это не поменяло. Урок доблестного Фридриха лишь изменил форму, оставив содержание прежним. Однако сублимация эгоизма несколько усложнилась: непосредственно она стала менее выгодной для индивидуума.

Наверное, именно в этом стоит искать зародыш Сталина внутри человека. В условиях неизбежности собственного эгоизма человек значит столько, насколько он осознает свою корыстную гадливость, насколько часто узревает сердцевинную гнилушку своей самости и насколько он в свете этого сам себе противен. Вскормленная убогостью и кишечностью непосредственного экзистенциального опыта, эта аутофобия постепенно разрастается, множится и спеет в сочный плод моральной или физической аутоагрессии. Поскрипывание черных блестящих Сапогов сурового Вождя рождается из мглистой сырости данного и становится все явственнее и громче.

Здесь можно провести определенную параллель. Не абсолютную, но вполне полноценную. Существует такое понятие, как игра. Игра есть манипулирование биологически нейтральными объектами. Значит, игра хоть и служит удовлетворению личных потребностей, но потребности эти высшего ранга, высшей касты: они не столь низменны, клеточны, молекулярны, не столь употребительно-выделительны. Это потребности познания, познания окружающего мира и себя. Не тоже самое ли описано двумя абзацами выше? Если возможно ввести иерархию потребностей, не представится ли возможным ввести и иерархию эгоизмов, за критерий дифференциации приняв степень выгодности того или иного поступка для индивидуума? Иными словами, нельзя ли сказать, что внутренний Сталин есть рулевой некоей духовной игры, продиктованной абсурдностью корпускулярных псевдолюбовей и являющейся единственным возможным им противодействием?

В таком случае Сталин представляется как абсцисса точки следующего графика функции напрасности бытия показывающего обратную ее зависимость от количества Сталина в душе и организме и от степени его насыщенности (см. рис. 1).

Рисунок 1.

Как уже говорилось, Сталин есть в каждом, поэтому область определения положительна; и, так как совершенно невозможным представляется определить границы аутофобии, потенциально бесконечна. Однако объективно существующая и материально протяженная, а значит, в математическом отношении положительная константа бытия диктует невозможность изменения знака напрасности на минус, т.е. обращения ее в ненапрасность, или хотя бы сведения к непознаваемой гармоничности Великого Нуля. Стало быть, Сталин не абсолютен, и, тем не менее, при этом он может быть непостижимо велик, а в условиях этого величия график напрасности почти вплотную подступает к нулевой отметке, границе вещественного бытия, метафизично благоухающей мистикой недоказанности отсутствия иных реальностей. Здесь свершается тонкое таинство неуловимого, как двадцать пятый кадр, общения с Той Стороной, похожее на ведомый интуицией осторожный танец на разделительной полосе с поочередным отклонением то в ту то в эту сторону. Это своего рода повторяющийся суицид, максимально оттачивающий бритву ощущения действительного, весьма чувствительно скользящую по всем душевным органам. Это необъяснимая производная человеческого существования, позволяющая при наличии плюса и отсутствии минуса никчемности наперекор логичной объяснимости достигнуть звенящей и гудящей разности потенциалов вплоть до оплавления проводника души, не говоря уж о телесной изоляционной оболочке. Для бытия эта производная играет столь же значимую роль, сколь значимую роль играет скорость для расстояния и ускорение для скорости.
«Смерть это жизнь!» - произносят волевые губы Вождя из-под гневных усов и тем самым позволяют схватить за горло материальную жизнь совокупности атомов. «Смерть это жизнь» - соглашается человек, подставляя лицо яростному и свежему граду собственнодушно сооруженных моральных пиздюлей, рисующему в пространстве неимоверную радугу непобедимости. Умерив буйство, а затем, сведя к минимуму количество выработки нейромедиаторов радости – эндорфинов в мозгу, человек подвел себя к черте, за которой нечего терять: он освободился от максимального количества зависимостей и счастьев, и щедро вскормленный набухший помидор страданий готов лопнуть миллионом кровавых конфетти.
«Смерть это жизнь!» - подтверждает первый утренний жаворонок, вспорхнувший на огородное пугало с прекрасными и голубыми, как небо, глазами. Это сигнал. Помидор страданий взрывается со всей смачностью ребенка, стреляющего из автомата. В окружающей материи пахнет порохом. Под звуки бессмертной Девятой Бетховена алые внутренности помидора стекают по стенкам парника, наполняя травянистую духоту смертельной радостью.

Для человека со Сталиным в душе высшая форма счастья и высшая форма страдания едины, ибо плюс и минус замыкаются друг на друге в бесконечности.

Эту-то бесконечность и отворит Иосиф Виссарионович. А любовь к своей муке, любовь к своей смерти и ненависть к себе и своей ничтожности однажды придут за человеком, проводят его к черному воронку со свадебными лентами и увезут в волнующий вечерний полнолунный загород, где графиком, неумолимо сливающимся с осью, протяжно наличествует горизонт, устланный таинственно-сладостной еловой колючей ветвью.

…И пребывал человек в тоске и скорби великих, и снизошел к нему Сталин и молвил: восстань и внемли всякой болезни твоей, и всякому мучению твоему, и всякому, кто на твой болевой порог явится, ибо в тоске твоей воля твоя, и в скорби твоей радость твоя, и в болезни твоей путь твой, и в мучении твоем счастье твое! В суициде будь неспешен, кропотлив, последователен и непреклонен. Не бойся абсурдности поступков, твоему эго неугодных: абсурдность их суть отражение абсурдности мира в зеркале действующего механизма жизни. Постигай же не зеркало, но зазеркалье, и да станет оно Родиной твоей отныне и во веки веков!

Евангелие от ГУЛАГа, стих первый и единственный.

В свете изложенного необходимым считаю воззвать, возможно, несколько повторяясь: любите своего внутреннего духовного Сталина, как он любит вас, берегите и растите его, плодите и размножайте, вскармливайте и защищайте, ибо он есть единственная позитивная неизмеримость и бесценность, красота и свобода, жизнь и любовь. Пусть это станет лейтмотивом и рефреном каждого божьего дня и ведет сквозь упорно не цветущие папоротники «радостей жизни», уютно покинутые настоящестью квадратные метры здешних квартир, сладострастно распахнутые магазинные двери пьянящего потребительства, сквозь заобещекиуплетальные пивогенитальные юности и гнилозубо ах-философствующие ни биологически, ни социально не оправданные старости. И да восторжествует Империя Духа над уродливой структурой мироздания!

Владислав Иванов