Как я отмечала Новый год с мэром и кабанчиком
Когда я была юна и малопьюща, довелось мне встретить Новый Год с чиновниками одной областной мэрии, о чем до сих пор вспоминаю с содроганием.

Было это в году 2001 или 2002-м. Моя личная жизнь тогда состояла из Пети, похожего на Джоуи из телесериала FRIENDS всем — красотой, обаянием и «тук-тук войдите». Его щенячья общительность притягивала дико много странных граждан. Например, Фёдор, сын нового русского, занятого в строительном бизнесе. Он не был клубным золотым мальчиком, наоборот, повторял папу во всем — в свои двадцать три весил сто двадцать, бухал и тоже занимался стройкой. Свое личное отношение к Фёдору я выражать не буду — достаточно упомянуть, что придя в мой дом впервые, он долго смотрел, как мы с Петей, голубки, милуемся, жахнул двести грамм, а потом сказал:
«Какие вы замечательные, так завидую! Можно я сюда проститутку вызвоню, чтобы не грустить?».
Напомню, что я тогда была второкурсницей-искусствоведкой МГУ, и все это происходило среди антиквариата с видом на Патриаршие.

Девушка Фёдора была дочерью мэра. И она потащила нас отмечать Новый Год на дачу к своему отцу.
Кажется, это был город А—в, но точно не уверена — в памяти осталось только что-то заснеженное, бетонное, безысходное и за 101-м километром. Дача была еще дальше от города, в мёрзлых полях, и нас повлекли туда три черных гелендвагена.
(Не могу найти, кто был мэром А—ва тогда. Точно не тот, который отлично гуглится и как раз сидит за мошенничество и вымогательство).

И вот мы подъехали к этой даче.
Его я воспою:
вы ведь неоднократно замечали огромные кирпичные коробки на 3-4 этажа, клоны под линейку, да за миллионы? Порой они бывают брошены в недострое. Так вот, эта дача была как раз такой, примитивно-красной и огромной. Стройка в ней закончилась только на днях — в доме не было мебели. Вообще. Ну и освещения кое-где.

Нам отвели комнату. Точнее, нам с Петей, Фёдором и дочкой отвели одну комнату на четверых, славную наличием света и отопления. Там еще было сокровище, которое я оценила позже — на полу лежали матрасы рабочих. Потом мы спустились в гостиную — единственное помещение, богатое обстановкой. Огромный стол был завален снедью. Вокруг него сидели папины гости.

Глядя на них, я поняла, что дочка просто коварно заманила своего бойфренда с другом и его тёлкой, чтобы не сдохнуть в одиночку мальчишом-кибальчишом.
Лица всех мужчин имели мимику и колорит бетонной стены, и даже те, кому было тридцать, выглядели на пятьдесят. Все до единого на официальный ужин к мэру прибыли с законными жёнами, то есть с бабами страшными, как статуя на Мамаевом кургане. Стадо женщин, похожих на бухгалтерш, завучей и работниц почты, но в бриллиантах, самоварном золоте, вечерних платьях с люрексом и с непоколебимо уложенными волосами. Оно было столь же мрачно и молчаливо, как их чиновные мужья «при галстуках». Все старательно тщились не совершить un faux pas в присутствии шефа. Отсутствие звука телевизора не давало отдаться условному рефлексу празднования.
Водки было много, но она не помогала.

Боязливый ужин подошел к концу кажется, еще до полуночи. И несчастные подчиненные, облегченно вздохнув, умчались на своих служебных автомобилях домой праздновать по-настоящему. Их места за столом заполнили «свои» — водители, телохранители, секретари-наушники. Это были рожи, действительно похожие на тех, какими изображают русских в голливудских фильмах. И сие было страшно.

— А сколько у нас водки? — спросил один из них.
— Еще шесть ящиков в той комнате! — махнул рукой подобревший и снявший галстук папа-мэр.


Дальнейшее теряется для меня в тумане воспоминаний.
Но отнюдь не из-за водки, не подумайте! С дамским алкоголем дело обстояло так — перед ужином дочка прикопала огромную бутыль мартини в наше лежбище с матрасами. И к третьему января мы с ней вдвоем эту бутыль задумчиво и прикончили, не более того.
Из-за сюрреалистичности.

К полудню первого января я поняла, какая коварная всё это подстава.
Самое сладостное занятие новогоднего утра — подъедение вчерашних вкусностей — было провалено. На столе оставалось только мясо. Впрочем, «только» — часть речи не очень удачная. На столе были колбаски и купаты, рулеты и перепела, стейки и нарезки, копченая утка, кролики и фазаны, шпикачки, ветчина, паштеты, бастурма, балык, шейка, грудинка, корейка, окорок и просвечивающая на солнце тончайшая буженина.
Ни фруктов. Ни овощей. Ни сладостей.

Больше всего запомнился кабанчик. Весом примерно с меня тогдашнюю, он был водружен в центре стола со вчерашнего вечера. Но чиновники тогда так не набрались храбрости его надрезать, пусть мэр и агитационно хвастался, что убил его поблизости собственноручно. Слишком кабанчик косил искусственным глазом. Однако в новом году почтительность к трупу исчезла, и водители, телохранители, секретари-наушники, папа-мэр, мама-мэр, дочка-мэр, Фёдор и даже Петя начали его потихоньку, хоть и нерешительно, обгладывать.
Я одна не решалась вкусить падали, пока день на третий не кончилась буженина с нарезкой.
Все оставшиеся сутки народ питался исключительно уцелевшим из-за размера кабанчиком под аккомпанемент последнего ящика водки.

Вы не представляете, что такое – целый день не есть ничего, кроме заветренного кабанчика. Никогда больше я так не была близка к идейному вегетарианству.

К вечеру первого я убедилась, что заняться в доме-коробке нечем — не было ни мебели, ни бытовой техники, ни интернетов там всяких. (Да что интернетов! тогда определитель номера на мобильных был не у всякого, а у меня была одна полукилограммовая труба «моторола» на двоих с  сестрой). Вариант выйти во двор и поиграть в снежки тоже был неосуществим — потому что, когда тебе говорят — «будем праздновать Новый Год у мэра!», ты как бы берешь с собой вечернее платье и шпильки, а не валенки и термобельё. Почитать было нечего — я даже поймала себя на том, что  от ломки несколько раз подряд перечитываю свой паспорт.
Секс тоже отпадал — во всех комнатах, кроме столовой и лежбища, было холодно, побелено или отсутствовали полы. Душ в доме тоже еще не успели поставить…

А мужикам было весело! Они надевали дохи и сапоги, брали ружья, которых, в отличие от мебели, там оказалась неплохая подборка, и весело шастали по окрестностям в поисках очередного кабанчика. Пробуждение первобытного инстинкта охотника в мужских особях, пробуждало в нас — особях женских, непреодолимое желание надавать им по голове чем-нибудь тяжелым. Что они, наверно, подсознательно чувствовали, и поэтому появлялись редко —  с мороза румяные, веселые и пахнущие спиртом. И без трофеев.
Одна мама-мэр была по-буддистки спокойна и безмолвна. Она мартини не пила.

Не думайте, что я не пробовала сбежать. Я попыталась еще первого к вечеру. Но отвести на машине никто не мог, потому что все водители разъехались, а кто остался — пах сивухой, словно персонаж Довлатова. Электричка? 45 минут пешком через сугробы. Автобусы? здесь не ходят.

Ни города, ни поселка вокруг не было. Дача торчала как перст посреди безбрежных охотничьих угодий.

Изнеженный современный москвич сейчас посоветует мне вызвать такси. Напомню, что это было начало 2000-х и слова GPRS тогда не существовало. А аборигены целенаправленно не хотели меня отпускать, и поэтому не делились паролями и явками.

Особая тоска пришла, когда мы с дочкой прикончили ту огромную бутыль мартини. Потом как-то сразу настали сутки кабанчиковой диеты, добившие нас окончательно. Дочка (как же ее звали?) сама по себе была девушкой нехилой. Похожая комплекцией на ОлдСкулкину из «КамедиВумен» (скажу я деликатно, чтобы не называть относительно дамы трехзначного числа), обычно она хамила, матюгалась и рубила сплеча. Но и тут заскучала и осунулась.

Когда она присоединила свой баритон к моему нытью на тему эвакуации, нас услышал Фёдор (да и последний ящик водки подходил к концу). Сын строительного магната решительной, но дрожащей рукой достал свой Vertu (подлинный) и позвонил водителю папы.

Через три часа за нами приехал серебристый бентли.

Нет ничего прекраснее серебристого бентли с леопардовыми сиденьями среди безотрадных сугробов, валежника и бурелома!

От тепла и счастья я заснула. Когда меня разбудили, оказалось, что мы опять приехали в дом, месторасположение которого мне неведомо. (Больше никогда-никогда в жизни я не позволяла себе оказаться в неизвестной локации — такое бешенство испытала в тот момент…) Позже мне рассказали, что мы на Рублево-Успенском шоссе. Впрочем, я и сама пришла к тому же выводу методом дедукции. Проанализировав плотность и элитность застройки, израильские бронежилеты вертухаев и породистость волкодавов.

Ворота мягко расступились, мы въехали на дачу Фёдора. Впереди показался особняк.
Это был Дом Моей Мечты.
Невероятной красоты здание было, скорей всего, построено по импортному проекту. Если же по российскому, то автор его (по меркам начала двухтысячных) был гением. Я не любитель простоты, всякого модернизма с конструктивизмом — мне подавай пошлый голландский уют с фахверками и черепицей. Но этот дом был бесподобен. Он прекрасно бы смотрелся на Ривьере, подошел бы Грейс Келли и Одри Хёпберн. Он будто сошел со страниц Architectural Digest.

Три идеально круглых корпуса, постепенно уменьшающихся по высоте, были покрашены в индиго, лазурный и небесно-голубой соответственно. Пропорции – по золотому сечению. Вокруг колыхались сосны с картины Шишкина. Перламутровые от заката сугробы.
В душе моей впервые за несколько дней поселился покой.
Я зашла внутрь, предвкушая столь же совершенный интерьер.

Вы представляете, что такое «стиль Людовика» в новорусской мебели? Это примерно как наш Зимний дворец с Петергофом, только в дереве — комоды, креслица, кушетки, балдахины, финтифлюшки, завитки, рюшечки, канделябры и так далее. И за тысячи евро, «прямые доставки из Италии по спецзаказу».
Именно ею оказался обставлен Дом Моей Мечты от первого до последнего этажа. Абсолютно вся она была белой с позолотой.

Я не знаю, что случилось с тем, кто проектировал фасады, почему он не занимался интерьером. Возможно, его выгнала хозяйка. Возможно, он сам удавился, когда ему дали техзадание. Возможно, дом менял владельца, и семья Фёдора целиком обновила обстановку. Действительно, единственное место, где была видна манера того же мастера, был бассейн, стильно отделанный мозаикой в той же сине-голубой гамме.

Наверно, на предыдущей даче я ругалась слишком громко, и весь этот «людовик» был послан космосом в назидание — подавись! Дом был набит мебелью так, что от позолоты болели зубы. Впервые в жизни я спала на кровати дороже автомобиля.

На даче Фёдора нашлись фрукты, душ и электроприборы, на чем её достоинства кончились. Разумеется, там не было ни единой книги, только «Комсомолка». А еще там были Фёдор, дочка мэра и какие-то подъехавшие друзья — разгульная и опухшая молодежь.

Мой Петя был настоящий «душа компании» и, как часто бывает с людьми этого психотипа, он не просто влился в коллектив, но и мгновенно под него мимикрировал, подхватив за пару часов разговора не только темы, но и интонации. Я же — и в обычной жизни скучная и молчаливая — к тому моменту уже совершенно офонарела, не могла пить и общаться с незнакомцами, особенно о МГИМО и Ибице.

«Это Рублевка, — мрачно прикидывала я. — У них есть прислуга. Значит, должен ходить автобус. Должен же быть способ добраться до разумной жизни!»

Наутро я уехала, оставив Петю наслаждаться общением с его новыми друзьями, бассейном и талантами бармена-негра, прибывшего в ночь.

Как добралась до дома — не помню. Маму я обнимала долго-долго, а потом забралась в ванну с пеной, где просидела пару часов с пошлым женским романом — кажется, Гертруды Стайн или Айрис Мердок. В несколько последующих дней я каждый день мыла голову, обновила гардероб, ходила в кино, на выставки, регги-концерт, каток и ледяные горки, прочитала собрание сочинений Роберта Грейвза и «Золотую ветвь», с самозабвением вышила крестиком полотенчико и сделала маникюр. Никто не впирался ко мне без стука, не орал за стенкой и не принуждал к «светским» беседам.
В мой рот за эти блаженные дни не попало ни капли алкоголя и ни волокна убоины, а все, с кем я разговаривала, знали, что «Гарри Поттер», премьера которого прошла только что — это экранизация книжки (вот такой я интеллектуальный сноб).

И тут раздался телефонный звонок.
— Привет! — услышала я радостный голос Пети. — Собирайся! Едем в гости к клевым людям на Рождество!