Русский Февраль 
Февральская
революция, а проще Февраль с большой буквы. Для одних – предбанник
Октября с большой буквы, а для других его антипод. На весенних ветерках
хорошо размышляется об этом важном событии.
Апогей
и катастрофа (к счастью, не окончательная) русского европеизма,
русского западничества. Краткий исторический миг русской демократии,
противоречивый, но сладостный – спустя четыре века после пленения
вечевого колокола на Волхове. Несколько столетий борьбы с российским
ордынством, с вертикалью власти и горизонталью народной спины принесли скоропортящийся плод Февраля.
Марфа
Борецкая и Андрей Курбский, Чаадаев и декабристы (только не Пестель),
наконец, Серебряный век с его поэтами и художниками, купцами и
философами, аристократами и демократами, великая, давняя русская альтернатива ордынско-имперской истории – все это «выстрелило» в Феврале пламенем, кровью и шутовством одновременно.
Февраль
– дитя Петербурга. Петр, конечно, не упразднил ордынскую модель, он и
не собирался это делать – он просто переодел ее в немецкий кафтан.
Однако при этом Петр был вынужден легализовать в России европейскую
культуру, позволить русским снова быть европейцами. Европеизм двести
лет копился в российском безвременьи, рождая чудовищное противоречие
между характером культуры, менталитета образованного слоя и характером
государства. Копился, чтобы в Феврале попытаться вернуть русских в
историю. Но инерция безвременья, инерция Степи оказалась мощнее. Степь
ответила реакцией – Октябрем.
Уже
в самом Феврале проступал будущий Октябрь, как грязь сквозь снег. Эти
бессмысленные лузгающие толпы, заплевавшие шелухой все: Питер, Думу,
великую историческую Возможность. Матросы-братишки, их дикие расправы с
балтийскими офицерами. Это уже был багровый отсвет грядущего красного
террора, трупный запах ЧК.
Да,
Февраль несовершенен, в чем-то даже убог. На нем видны родимые пятна
«проклятого прошлого», с которым он намеревался покончить. Вадим Штепа
верно их отметил: «Тот же сверхцентрализм, отказ признавать
региональные движения, лозунг "войны до победного конца" и т.п. Кстати,
если бы тогда сразу же заключили мир с Германией - большевики бы просто
не появились...». О сверхцентрализме: вскоре после Февраля на Дону
собрался Войсковой Круг и провозгласил суверенитет области по образцу
«допетровских времен». В ответ Керенский объявил это «изменой
революционной родине» и готов был бросить на казаков два военных
округа. То есть собирался продолжить в отношении казачества политику
царей…
Да, Февраль неоднозначен.
И все же. Нельзя сказать, что русская демократия совсем уж не
состоялась. Выборы в Учредительное Собрание – прямое следствие Февраля.
Они говорят о весьма высокой, по сравнению с нынешней, гражданской
зрелости народа. Не случайно «учредилка» стала объектом особой
ненависти большевицких узурпаторов – характерно, что и нынешние власти
упорно не вспоминают об этом опыте русской демократии. Не случайно и
то, что лозунг Учредительного Собрания стал главным лозунгом
антибольшевицкой борьбы – с ним считались и довольно консервативные
вожди белого движения. Именно демократический антибольшевизм,
обращенный к широким социальным слоям, включая крестьян и рабочих, стал
наиболее опасным противником красных в ходе гражданской войны и в
первые годы после нее.
Есть
все-таки в Феврале проблеск Альтернативы. Это видно хотя бы по
отношению к нему любых приверженцев ордынской парадигмы. Для царистов
Февраль – «масонский заговор», для советских – ненавистная буржуазная
революция. Последней он, к несчастью, не стал, пав жертвой
имперско-феодальной реакции. Однако февральский вектор продолжился в
генерале Власове, в манифесте КОНР. Лучшее февральское наследие живет и в национал-демократии, свободной от ошибок и предрассудков «керенщины». Так что русский Февраль впереди. Настоящий. Успешный.