Маяковский 
Маяковский
– это живая история о том, как политика убила Поэта. Но еще это живая
история о том, как политика так и не смогла убить Поэзию.
Несмотря
на все усилия политики, Маяковский остался в литературе не как
поэт-большевик, а как Поэт. Как фигура, которая после «Облака в штанах»
стала для русской поэзии соразмерной по революционной значимости с
Пушкиным.
Он был очень сложен и очень глубок, Маяковский. Как ни
пытался он возлюбить модный в ту эпоху тоталитаризм (в большевистском
варианте, другие мировые мэтры пленялись фашизмом, нацизмом), его фигура
не влезала в рамки системы. Он был вне этих рамок как Поэт, влияя даже
на лютого белогвардейца Арсения Несмелова.
Он мучился. Говорят,
напивался, приезжая в Париж. Славил чекистов и тайно сопереживал
расстрелянной царской семье (жила-таки в нем «слезинка ребенка»). А о
чем он говорил с эмигрантом, другом вольной юности Давидом Бурлюком,
приехав в Америку?
Смог бы он вписаться в сталинизм? Смирился бы
он с социализмом, построенным ценой Голодомора? Мы не знаем. Он
застрелился. Он царски избавил себя и нас от этих вопросов.
Мы
знаем, что многие его соратники по футуризму пережили сталинизм,
стилистически подладились под него. Наверное, мог бы пережить и
подладиться и он. Памятник на площади Маяковского (отяжелевшая пиджачная
фигура, лишенная полета молодости) – это образ того поэта, каким он мог бы стать, каким почти
стал. Можно Маяковского представить на первом съезде Союза писателей?
Можно. Но он все-таки не захотел стать таким. Категорически. «Твой
выстрел был подобен Этне/ В предгорьи трусов и трусих».
И потому
даже этот его памятник стал памятником тому, изначальному Маяковскому.
Маяковскому-анархисту, бунтарю и пророку, в котором Горькому слышалось
нечто библейское. Именно поэтому этот памятник, как магнит, издавна
притягивает энергетику антисистемного протеста. Так было и в 1960-м,
когда Буковский устраивал там первые неформальные собрания молодежи
(«Ваша площадь мосту подобна… Маяковский, товарищ Мост» - писал тогда
Андрей Вознесенский, часто выступавший у памятника). Так есть и сейчас,
когда Маяковка стала традиционным, чуть ли не культовым местом
гражданских протестов.
Маяковский своим выстрелом победил
систему. Он поставил эту точку вовремя, задолго до того, когда, как
Фадеев, мог бы стать Генсеком Союза писателей.
И потому даже из
пластики его памятника, сделанного по канонам советского классицизма,
все-таки прет бунтарь-футурист. Даже этот советский памятник Маяковскому
(как и он сам) стал опасным генератором бунта. Я люблю этот памятник.
Он давно уже часть моей жизни. Как и бело-красный огоньковский
восьмитомник, в детстве подаренный мне бабушкой. Как и сам Маяковский,
который сделал меня поэтом.