Лыжи
Маленький захолустный Энгельс после яркого южного Ростова мне совершенно не понравился. В Ростове было жаркое, пахнущее цветами и фруктами лето. Шум городских улиц никогда не затихал - ни днем, ни ночью. Он забирался даже на нашу довольно тихую и спокойную 11-линию, правда слышался уже не резко, а как если бы в уши попала вода после ныряния. Запахи цветущих лип и акаций, свечки-пирамидки цветов конского каштана, бело-розовые цветущие вишни и жердёлы, растущие на улицах, на Зеленом острове и вдоль дорог, где их можно было рвать и есть, ни у кого не спрашивая, фонтаны, бьющие во всех парках (и хватало же тогда воды даже на фонтаны!), набережная Дона, пахнущая рыбой и старым просмоленным деревом, и много чего другого, такого же яркого и необычного, – все это был Ростов моего детства.

Да что там говорить! В моей памяти он остался цветущим городом. Весенне-летне-осенний Ростов настолько покорил мое детское воображение щедростью красок и необычностью запахов, что я даже не помнила, какой там была зима. Это сейчас могу сказать – отвратительная: то теплая, сырая и грязная от дождя или, что гораздо реже, от тающего снега, то сухая, морозная и ветреная. Бывает, что на улице невозможно вдохнуть из-за обжигающей степной «верховки» или пронизывающей туманной сыростью «низовки».

В Энгельсе все было по-другому. Лето – сухое и жаркое. Я почти не помню дождей, разве что осенью. И тогда – грязь и лужи по колено. Зима – морозная и снежная, с метелями, наметающими такие высокие сугробы, что в них можно было утонуть с головой. А весной – все как-то медленно, чахло распускалось, и опять – грязь и лужи по колено. В общем, ни то, ни другое, ни третье мне там не нравилось. Понадобилось больше года, чтобы я привыкла к новому климату, к новой квартире, к новым друзьям. За это время я переболела почти всем набором детских болезней – от свинки до кори, заработала несколько осложнений, с которыми мама боролось потом еще несколько лет, но, несмотря на это, вытянулась, рассталась с детской пухлостью, повзрослела. Мне обрезали косы, не совсем, правда, до лопаток, и они кургузыми обрубленными канатиками болтались по спине. А сделать это заставила корь, во время которой я так металась в жару, что чуть не задохнулась, запутавшись в волосах. Летом на носу от волжского солнца выступило несколько веснушек, и я получила прозвище "«конопушка"», которое плотно приклеилось ко мне.

Потом, привыкнув к Энгельсу, я даже полюбила его. Там были свои ребячьи радости. Кажется, во втором классе мне купили лыжи, и папа учил меня ходить на них. Они были такие смешные – с ремёнными креплениями, которые застегивались на валенках, и неудобными бамбуковыми палками. Но все же это были настоящие лыжи, и первые лыжные шаги я сделала именно на них. На фотографии того времени – смешная восьмилетняя девчонка, в зимнем пальто, шароварах и валенках, в теплой меховой шапке, повязанная шарфом чуть ли не до глаз, стоит, ухватившись за лыжные палки, и настороженно, с любопытством глядит в объектив. Почему настороженно? Кто ж его знает, какого подвоха ждет она от фотографа – двоюродного братца-курсанта, учившегося в папином училище. Рядом кладу другую фотографию, сделанную в калининском лесу. Там я тоже на лыжах, но какая разница!
Мне уже 14. Настоящие взрослые лыжи с ботинками, модный для того времени лыжный костюм, светлая вязаная шапочка с бубоном, такие же шарфик и варежки, небрежно переброшенный через левое плечо пушистый хвост. Кокетливо изогнулась к лыжной палке, а в глазах так и прыгают смешинки, и улыбка - от уха до уха. Я уже научилась прилично ходить на лыжах и даже бегала кроссы на сдачу нормативов– то ли ГТО, то ли еще каких-то. Как будто две совсем разные девчонки: и следа не осталось от неуклюжего в своих «доспехах» ребенка с недоверчивым взглядом. Но мне все же больше близка та, первая, - забавный медвежонок, узнающий мир.