Охота на тарантулов
Глядя на нынешнюю детвору, скучающую среди множества затейливых игр и красивых игрушек и часами просиживающую возле телевизоров и компьютеров, я, с одной стороны, радуюсь такому разнообразию, но, с другой - мне их очень жаль. У них нет тех веселых общих игр, которые были у нас – игр, в которых воспитывалось «чувство локтя», умение общаться друг с другом; они не умеют дружить по-настоящему: каждый сам за себя, и лишь некоторые – за всех. Не случайно ко мне в ICQ забредают порой подростки 13-14 лет и просят: «Поговорите со мной». В моем детстве-отрочестве все было по-другому.

Первое время после объединения женских и мужских школ «кавалеры» и «барышни» держались несколько обособленно, но, привыкнув друг к другу, становились крепким спаянным коллективом, живущим по своим ребячьим законам, одним из которых и было «чувство локтя».

В Энгельсе, пожалуй, самой любимой забавой в дни летних каникул была ловля тарантулов. Опасное, надо сказать, занятие! С утра мы собирались разновозрастной ватагой на пустыре близ военного городка и разыскивали в едко пахнущем бурьяне «проплешинки», на которых виднелись небольшие круглые дырочки, уходящие вглубь. Это были норы тарантулов. Насколько эти большие пауки ядовиты, слава Богу, никому из нас узнать не довелось: как-то обошлось без укусов, а ведь могло быть иначе. С собою брали бидоны с водой, кружечки и стеклянные банки. Мы разбредались парами и тройками по всему пустырю и ждали, когда наступит жара и пауки станут сонными. Но вот знойный воздух, казалось, застывал неподвижно над землей, замолкали кузнечики, не жужжали осы и шмели, даже мухи куда-то прятались от солнца, и мы начинали охоту. Пока один осторожно заливал в норку воду, которая не сразу опускалась вниз, в отверстие, а какое-то время стояла вровень с его краями, другой держал наготове банку. Важно было уловить по «булькам» момент, когда воздух в норке вытеснялся водой и тарантул пулей вылетал на поверхность. И тут уж не зевай – сумей накрыть дыру банкой за секунду до его появления. Затем под банку подсовывался лопушиный лист, края его заворачивались кверху, и банка обвязывалась по горлышку тряпичной полоской. Все, работа выполнена. Ювелирная, надо заметить, работа! Что мы делали потом с этими темно-серыми, под цвет высохшей и растрескавшейся земли пауками: А ничего! Подсчитывали трофеи, ждали, пока пауки утихомирятся в банке, а затем несли их к какой-нибудь довольно глубокой яме, вырытой отцами накануне воскресенья в поисках червей для рыбалки. Там полузаснувших – полузадохнувшихся пауков вытряхивали осторожно в яму, держа банки на вытянутых руках, и тут же кто-нибудь из нас, заранее назначенный «могильщиком», быстро засыпал их землей. В этой игре я бывала и поливальщицей, и ловцом, но вот могильщиком мне быть не пришлось - не доверяли мне это ответственное дело из-за любопытства: уж очень хотелось знать, как там, в яме, пауки будут себя вести. Вон ведь страшнющие какие, ни на кого не похожие, значит, и вести себя должны не так, как другие пауки... После паучьих «похорон» возбужденная, раскрасневшаяся ватага шла в недостроенный дом и там, в тени, допив оставшуюся в бидонах воду, все начинали вспоминать подробности охоты.

- Уже бульки большие пошли, вот-вот выпрыгнет, а Ляга (Ольга) зазевалась. Ну, все, думаю, сейчас укусит. Нет, успела (и одобрительный взгляд в сторону Ляги).

- А мой-то, мой (тарантул) – здоровый, как бык, и хитрый. Он думал, я не замечу, что он сбоку, а не посередине собирается выпрыгивать. Нет, не на того напал. – трясет рыжей кудрявой головой Ирич (Валерка Иричев, мой сосед).

- Да что там твой, вот мой – силища. Как давай в банке биться о стекло, я думал, разобьет банку, – играя черными влажными глазами, рисуется перед нами Арменчик.

- А у меня накрывалка (лопух) была дырявая. Хорошо он не заметил, - это подает голос простодушный Соловей (Петя Соловьев).

И так далее и тому подобное – еще на час разговоров, и, разморенные на солнце, уставшие от бьющих через край эмоций, мы разбредались по домам, чтобы вечером собраться снова и придумать еще какое-нибудь захватывающее приключение.