Трое в комнате... не считая Мольера...
Когда же это было? Не помню. Давно...
Как-то в ныне удаленном журнале sadko_guest@lj появилось стихотворение с необычным названием "Нафталин":

Табарен говорил:"Нафталин - это шар;
В глубине сундука ядовит он и светел".
Со слезами во рту Франсуа возражал:
"Нафталин - это Бог, нафталин - это ветер!"

Не полуночный шаг и беспечный ночлег,
Не настой водяной на серебряных ложках,
Не больной, не апрельский, не сумрачный снег
За булыжной стеной на садовых дорожках.

и далее....

Стихотворение красивое, мелодичное, легко запоминающееся.
Прочитала я его "про себя", потом вслух, нараспев. Еще раз "про себя" и еще раз вслух.
Оно нравилось мне все больше и больше. Что-то было в нем, кроме просто красивого стиха.
Что-то скрывалось за этим чародейством слов и звуков. Какая-то тайна, ускользавшая от меня.
Загадка почти в каждой строфе..
Я тогда не стала пытаться проникнуть в нее, решив вернуться позже.
А недавно ....
Была полночь. Время, когда легко думается, легко мечтается...
Я сидела в кресле в полутемной комнате, кот уютно мурчал на диване, а за спиной звучали приятные французские песни. Кажется, это было радио "На семи холмах".
Вдруг Кот фыркнул, выгнул спину и сиганул под кресло.

И ни с того ни с сего из ниоткуда стали возникать силуэты - один, другой, третий....
Это появились они - мои ночные гости. Их было трое.
Табарен... Мой первый ночной гость.
Его имя мне ровным счетом ничего не говорило. Лишь из каких-то дальних ячеек памяти всплыло - Средневековье, лицедейство.
А гость оказался таким милым, искрометным, говорливым. Невозможно было удержаться от смеха, когда он рассказывал о себе.
И вот, что я услышала...
Это был странствующий актер-"шарлатан" 17 века. Настоящее имя и фамилия - Антуан Жирар ( по другим источникам -- Жан Саломо). Необычайно популярный в свое время. Появился на свет в Неаполе ок. 1584 г.. Вместе с другими актерами из бродячей труппы разыгрывал короткие комедийные сценки, которые сам же и сочинял. Сценки были забавные, язвительные, шумные, с различными трюками, наполненные грубоватым юмором. Чаще всего выступал в костюме Пьеро. Его партнерами были негр, жена, переодетая арлекином, и приятель Мендор. Сценой служила площадь Дофин. Декорации были более чем простые - несколько досок и сшитые вместе лоскутья полотна. Однако убогость декораций не мешала актерам иметь оглушительный успех у публики. Казалось, Табарен родился фарсовым актером - он "слова в простоте" не говорил: все с шутками, с издевками, с насмешками, иронией.
Фарсовый актер, комедиограф, но почему шарлатан?
Сам он об этом таинственно умалчивал.
- Еще бы не шарлатан, - изрек мой второй гость. - Ведь он же продавал всякие аптекарские товары на мосту "pont-neuf". А с ними вместе и свои шарлатанские снадобья, которые готовил неизвестно из чего. Да и наркотиками не брезговал. Это я вам как врач говорю.
(так вот откуда в стихе - "Не настой водяной на серебряных ложках"!)

И пока он это говорил, я внимательно к нему присматривалась. Его чеканное лицо казалось мне таким знакомым, да и монашеская ряса, так задорно сидевшая на нем, тоже.
- А вы хоть знаете, мадам, как он выглядел? - с усмешкой обратился ко мне второй гость.
- Нет, откуда мне знать? Я его никогда не видела.
- Я тоже не видел, но для меня не составило никакого труда это представить. Поверьте, никакого труда. Это было гораздо легче, чем написать генеалогию Гаргантюа.
О! Кто ко мне пожаловал! Сам великий Франсуа Рабле, восхитительный зубоскал и рассудочный циник.
Помнится, в юности он доставил мне немало веселых минут. Впрочем, и краснеть заставлял не единожды.
- Так вот, - продолжал между тем веселый монах, - он был очень забавен лицом. Так забавен, что я не мог не нарисовать его портрет, хотя бы словесный. Посудите сами, мадам, "голова его на макушке вытягивалась как церковный колокол, волосы были прямыми, как колючки ежа, нос - драгоценным вместилищем Бахуса, а рот, растянутый до ушей, угрожал двум сотням хлебов по десять ливров".
Разве можно было не рассмеяться, слушая это? Нет, нельзя. И я смеялась. Кажется, Рабле был доволен произведенным эффектом. Он гордо взглянул на сидящего рядом тезку, мол, знай наших!
Что ж, в каждом шарже есть доля шаржа...
В это самое время я уловила какой-то неясный шорох, какое-то едва заметное движение. Лукавой тенью кто-то прошелся перед обоими Франсуа, подмигнул Табарену и растаял.
Почему подмигнул? Он знал Табарена лично? Видел его?
Да, да, видел... в детстве. Как же это было давно! Белокурый и ясноглазый мальчик Поклен видел Табарена, когда тот в карикатурном костюме ученого предлагал публике свои "чудодейственные элексиры". И когда знаменитый комедиант разыгрывал свои фарсы перед парижанами. Мольер не забыл этого. И многие штучки-дрючки Табарена перенес в свои комедии (взять хотя бы "Плутни Скапена").
Кстати, это не всем нравилось. Никола Буало, например, сокрушался, что Мольер со всем его талантом ушел в "низкое искусство" и что в его комедиях так мало от изящной латыни Теренция, его благородных типажей и легкого светского юмора:

И, может быть, Мольер, изображая их,
Сумел бы победить всех авторов других,
Когда б уродцев он не рисовал порою.
Стремясь быть признанным вульгарною толпою.
Он в шутовство ушел; Теренцию взамен
Учителем его стал просто Табарен.

Неправ Буало, ох, неправ. Но понять это можно: его классицизм обязывал.

Вот, собственно, и все, что я узнала о Табарене.
Из Парижа он исчез неведомо куда.
И о том , когда он покинул этот свет, известно очень приблизительно.

И что за напасть такая, подумалось мне. Один исчез неведомо куда. Другой пропал навеки без следа.
Другой - это мой третий ночной гость, "плут, сутенер, бродяга, гений, король поэтов-босяков". Франсуа Вийон - "гениальный безумец всех времен и народов".

Но на сегодня хватит.
Продолжу в следующий раз.