Идеальные песочные часы не имеют дна

12:10am: Из наблюдений за человеческой природой
Я почему-то, наивная, думала, что хорошим фотоаппаратом снимать гораздо проще, чем ну там мыльницей или вот мобильным телефоном.

12:07pm: Об антиинтеллектуализме
Любому автору нужен критик, который бы его понимал и вводил раз за разом (заразу) в общий котекст.

12:25pm: Пожалуй, похвастаюсь
А я - я сегодня в гости иду!

Впервые за много тысяч лет. Меня ж обычно не зовут в гости-то. Поскольку я варенье ем обычно вилкой, а зеленый горошек, наоборот, - ложкой. А салфетку нюхаю с опаской и не решаюсь трогать.

1:27pm: Колодец. Сергей Шабуцкий boonyaka@lj
Никем не копано –
Само такое.
В траве окошко молчит.
Черное.
В окошке черном
Листья с плесенью
Прошлой осени.
Позапрошлой осени.
Многих осеней.
Многих мимо носило.
Многих вынесло
Многих бросило.
В окошко черное.
То самое.
Само такое.
Никем не копанное.


~
Сайт поэта: http://boonya.narod.ru/boonya.html

1:33pm: Денис Карасёв, denis_karasev@lj. Из книги "Холод и Запад"
Она идёт по траве босиком,
её тропа над водой высоко,
лишь кромка берега - тенью на дне,
и звёздное небо над ней.

Она на воде как на бересте
чертила омуты башен и стен
цветущей веткой вереска, и
не знала, что город сгорит.

И главная башня была высока,
когда над водой полыхнул закат,
и в воду она смотрела, дрожа,
как разливался пожар.

Она закрывала свой город рукой,
но с башни на башню по стенам огонь
уже перекинулся с крепости на
улицы и дома.

И в этом огне она по воде
чертила свои купола, и везде
вставал, где горел или рушился дом -
огненный купол с крестом.

И, небо с водой разделив пополам,
повсюду горели её купола,
а после стемнело, и чёрная тень
берега вышла к воде.

Ни корень дерева, ни муравей
не встретятся той, что идёт по траве
одна, босиком, и не смотрит вниз,
с ней лес говорит голосами птиц,
и звёздное небо над ней.


~
Сайт поэта http://www.karasev-d.narod.ru/index.html

1:40pm: Москва
В два часа начнется колокольная перекличка церквей.

3:16pm: Круглый стол в "Новой газете"
Фотографы, оказывается, совершенно не разговаривают. Ну то есть они вообще не говорят. Во всяком случае, по-русски.

"Фотоохота пуще неволи"
(Владимир Куприянов, Игорь Мухин, Георгий Первов, историк фотографии Алексей Логинов. Вел разговор Михаил Сидлин.)

~
Ссылка avvas@lj.

~
Кстати, для такого собрания фотографов снимок в редакции просто за гранью приличия.

3:23pm: Ведь только я за компьютером в такой день
Нормальные-то люди на первомайской демонстрации, чать.

3:26pm: Кирилл Галкин, galkin81@lj
Иду я по Тверской,
Вдруг сзади слышу: "Стой!",
А справа слышу: "Спой!",
А слева слышу: "Слой!",
А сверху слышу: "Свой!",
А прямо - ничего не слышу.

Нет, я не стал смотреть на крышу,
Нет, я не стал смотреть обратно,
Не стал смотреть по сторонам.
Там безмятежно, там приятно,
Там интересно, - но не нам.
Я двинул путь туда, где тихо,
Где я не слышал ничего,
Где повариха, где ткачиха,
Где детство детства моего.

3:41pm: Мы с karlivanych@lj когда-то сочинили стихотворение
Представляешь, Карл, его даже нет в интернете!

Там были строчки:

Декольтированный марципан поседел,
Когда подали список случившихся бед.

И многие другие строчки там были. Мы его написали за каких-то две пары.

4:38pm: Ирина Василькова, lady_vi@lj
В нашем роду все женщины были верны.
Взять тетку Шуру – жених не пришел с войны,

лет до семидесяти так и жила одна –
солдатскими письмами насмерть обожжена.

У тетки Юли совсем другой коленкор –
цыганистый муж-балагур, дальнобойщик-шофер,

рыбачил на Финском – там и ушел под лед,
а так говорит о нем, будто доныне ждет.

Бабку Прасковью бросил гуляка-дед
с тремя на руках – на лице евангельский свет

мертвым гипсом застыл – да и все дела.
Только молилась – а что ты еще могла?

Старые фото в рамочках на стене –
фамильные ценности теперь перешли ко мне.

5:22pm: Судьба иностранца в России. Олеся Николаева
Судьба иностранца в России похожа на ключ, только вот
теперь уж никто не отыщет тех славных дверей и ворот,
тех шкафчиков, тех секретеров, тех ларчиков в чудной пыли,
которые с музыкой тайной когда-то открыться могли:
ушли гувернеры, арапы, монголы и немцы,– теперь
из третьего мира арабы то в окна влезают, то в дверь.

...Он вечно – то гость, то захватчик, то друг он, то враг, то истец,
а то и умелый строитель, а то и с товаром купец.
В нем ищут черты лжемиссии, Антихриста видят, а он –
то смотрит с трибун коммунистом, то рыщет впотьмах, как шпион.

...Четыре мучительных века с тоской мы глядим на Афон,
Максима, ученого грека, мы просим приехать, а он,
пока мы в его переводе читаем Псалтирь по нему,
все едет по русской равнине в тверские пределы, в тюрьму.
Его уже века четыре мы как преподобного чтим –
под вьюгу, под чтенье Псалтири, и сосны бушуют над ним.

...В России судьба иностранца трагична, комична, – она
роскошна, когда не трагична; комична, когда не страшна.
В ней видно Россию далеко, и стынут средь утренней мглы
ампир, рококо и барокко – ее роковые углы.

Но быть иностранцем в России почетно, когда не грешно;
надежно, когда не опасно; печально, когда не смешно.
Он принят по высшему чину, как ангел, сошедший с небес,
и он же – взашеи и в спину крестом изгоняем, как бес.
И то здесь страстями Голгофы окончат над ним самосуд,
то в лучших российских покоях присягу ему принесут.

...В России судьба баснословна, странна, иностранна, чудна,
то праведна, то уголовна, абсурда и смысла полна.
...Небесного поприща странник! Отечество славя свое,
ты тоже – избранник, изгнанник, чернец, иностранец ее!
Всем миром встает на колени великодержавный приют,
когда "На реках Вавилонских..." его домочадцы поют.