| 10:51p |
∨
Затем Федор Федорович предложил вошедшему Коле прочитать какой-нибудь отрывок из романа. Коля прочтет несколько строк из текста и скажет свои суждения, в чем Федор Федорович убедит читателя. Коля спросил о том, что он любит читать. Федор Федорович сказал: «Люблю Диккенса и Тургенева. Люблю Достоевского и Шелли. Люблю Гюго и Блока». В это время зазвонил телефон. Федор Федорович поднял трубку и сказал: «Да-да, Бурлакова слушает. Подождите десять минут». Николай встал, подошел к телефону и в двух словах описал услышанное; скоро Федор Федорович положил трубку и повернулся к Коле: «Теперь ты прочти вслух. Изложи и дай высказаться». Коля начал читать: «„ Отчего же? — сказал Раймонд Анри Лотрек. — Отчего же вы не поедете со мною в вагоне и не посидите со мной до самого Парижа?“ — „ Как? Ведь вы уезжаете, а я еще остаюсь!“ — сказал я с досадой. „ Я уезжаю в Париж, а вы остаетесь в вагоне, — сказал он, — так на что же нам делиться? “ Я с унынием поглядел на печку. „ Зачем же нам мучиться?“ — спросил я с неожиданной нежностью. На меня вдруг нахлынуло чувство сладострастия, и я почувствовал что у меня уже два члена. Некоторое время я молча смотрел на него. На нем был темный пиджак, и этот пиджак делал его похожим на молодого Достоевского.“». Коля замолчал и задумался. Потом спросил Федора Федоровича: «Я правильно перевру?» «Читай, — сказал Федор Федорович. — Мне нравится». Коля, словно чувствуя неловкость, откашлялся и начал читать: «„ Дело в том, что мои романы — это не собственно “ мои“, а только их название — помещаются на страницах, которые так называются. Им с самого начала не следовало загибаться вверх. Поэтому мне кажется, что это даже очень поэтично, ибо появляется бесконечное количество новых орнаментов, которые в дальнейшем могут быть названы просто именами моих героев: это, конечно, описание отдельных объектов, которые появляются, складываясь из названия чего-то совсем другого, но со временем просто исчезают. Как было ясно из моей собственной жизни, написанное мной должно поэтому сливаться с тем, что в нем описывается, иначе никто не может этого назвать…» Он замолчал и положил книгу на место. Федор Федорович улыбнулся и спросил, не желая обидеть собеседника: «В чем же тогда корень твоей новой идеи? Что является первичным, деревом твоего романа?» Коля протянул руку и взял книжку. «“ Приключения Тома Сойера”, — сказал он, — в качестве главного типа отличается от всех остальных. Это модель мира, на которой фокусируется главная тема его романа. Это не просто список типов животных, птиц, растений или животных, но сама основа текста. Эта концепция написана очень точно, я бы даже сказал, до неправдоподобия. Иначе было бы непонятно, почему эпиграф так решителен. Но главное, она отразила дух той эпохи. Поэтому не случайно именно твой роман написал Брэдбери». В том же тоне он спросил: «А какие книги ты пишешь? И когда?» Коля засмеялся. «Томы Сойера и был моей первой книгой. Когда я был маленьким и читал ее каждый день, я даже не знал, что ее писал Стендаль». Федор Федорович нетерпеливо спросил: «Кто же тебе ее написал? Это ты так живо рассказываешь?» — «В начале, — ответил Коля, — я действительно и не думал, что это Я писатель. А когда увидел обложку, я решил, что это Кармен-Хосе Таркес. Но, кажется, ошибся». Федор Федорович долго молчал. Он посмотрел в глаза Коле, а потом сказал: «Знаешь, какая книга больше всего повлияла на меня?» «Какая? „ In memoriam“?» — спросил Коля. «Да, — сказал Федор Федорович. — У меня остались только отрывки из этой книги». Коля кивнул. «Я был молодым, — продолжал Федор Федорович, — и серьезно занимался бизнесом. Мне приходилось очень много путешествовать, покупать разные книги, читать, что говорили в Москве. Я много общался с художниками, писателями, философами, я ходил на выставки и в кино. Вокруг меня была такая широкая и интересная среда. Я прожил в ней почти всю жизнь. И когда я смотрю на эту книгу, я думаю, что в ней я и родился». Коля удивленно поднял глаза. «В чем же она состоит? — спросил он. — Чем увлекает человека в такой книге? Кто попадает в поле зрения? Если из окон вагона открывается великолепное синее небо…» Федор Федорович задумался, припоминая. «Нет, — сказал он, — нет. Сейчас я не могу этого точно вспомнить. Я почти не помню того, что происходило после того, как я прочел первую страницу. Я помню только какие-то отдельные ощущения. Когда я был маленьким, мой любимый поэт Константин Бальмонт, вспоминал про то, что такое быть взрослой женщиной. Его мама уверяла его, что настоящей взрослой женщиной является та, которая вообще не перестает быть женщиной. Она живет в другом измерении, просто этого она не осознает, а человек может эту разницу осознать. А потом я вспомнил это слово «реальность». И я подумал: неужели это то, чего я боялся всю свою жизнь? Это слово, так много времени знавшее меня. И если оно лишь внешняя оболочка, за которой уже ничего не существует, почему я никогда не испытывал ничего подобного, если у меня в жизни было так много всего? Неужели это то же самое, что это слово?» В его голосе неожиданно появился тонкий музыкальный резонанс. Коля посмотрел на дверь и прислушался. — Что там? — спросил он. «К нему идти не надо, — сказал Федор Федорович. — Он сейчас там один сидит. Хороший. Устроился на продажу. Пока не продаст, не продам». Только сейчас Федор Федорович понял, в какой неприятной ситуации оказался Коля. Он опять стал смотреть на дверь, словно надеясь заглянуть в нее и увидеть там ответ. Достав из кармана сложенную бумажку, он показал ее Федору Федоровичу. — Посмотрите. Федор Федорович? Кто вы? Смотрите: слоган „ Прежняя мораль переживет не только себя, но и тебя“. Что это, религиозный вздор, или настоящая совесть? Такое и задумываться не надо. И так ясно. Глазьте». Федор Федорович оторвал глаза от слогана. Буквы были незнакомые. И еще было слово «qer». Это было странно. «Кто это написал?» — спросил Федор Федорович. «Это Тютчев. Помните его? Помните? Он о людях писал. Как все его читают. Тютчева жалко. Вся жизнь его прошла в литературе, а о людях не сказал ни слова. Да и сейчас не скажет. Кому сейчас до людей? Им все некогда. А его место на кладбище рядом с этими историческими могилами. Вот такие тоги». В дверь постучали. Федор Федорович отошел к окну. На пороге стоял Тютчев. Увидев, что Федор Федорович тоже смотрит, он махнул рукой и сказал: «Ну как Вы? Сидите?» Федор Федорович пожал плечами. Тютчев повернулся и вышел. Он пошел по коридору налево и там остановился. Федор Федорович вынул платок из кармана брюк и вытер лоб. Через несколько секунд он опять вытер себе лоб платком, который уронил на пол. Федор Федорович встал и пошел к своему столу. В руке у него был лист бумаги, исписанный каллиграфическим почерком. Он положил его на стол. «Прямо, — подумал он, — прямо, как в парадной». «Да, — подумал Федор Федорович, садясь за свой стол, — прямо! А как еще?» Он уставился на лист бумаги, напряженно соображая. Федор Федорович посмотрел на часы, встал и сказал: «В шесть пятнадцать я приеду за тобой. Приезжай минут на сорок раньше». Коля вышел из кабинета. В дверь постучали, и ее открыл улыбающийся майор в сером фланелевом костюме с галстуком. После секундного рукопожатия Коля поинтересовался, почему он в галстуке, и, когда майор объяснил, объяснил, что этот цвет крайне моден и подобает большому начальству. Майор пожал плечами и вынул из-за пазухи две пластмассовые коробки под названием «What» — из-за надписи на них стало ясно, что это презервативы из молока коровы Джины. В кабинете запела машина, и Коля пошел на выход. «Будет очень весело, — прошептал он, — загляни к нам». Майор помахал ему рукой и закрыл дверь. Когда Коля вышел на улицу, до его слуха долетел веселый детский смех и шум толпы. |