| 2:20p |
∨
У меня мурашки по коже прошли. Да, я преклонялся перед Львом Николаевичем как величайшим писателем, и точно такое же преклонение вызывала во мне книга Гинзбурга. Но я считал свои произведения в высшей степени исключительными. Передо мной открывались темные секреты духовной жизни. Кто знает, что таится в моем сердце, какие мысли бродят в его извилинах? Если бы не задумка Гинзбурга, я не написал бы эту книгу. Может быть, он просто отразил в ней то, что чувствовал? Как бы то ни было, я очень боялся того, что меня ждет впереди. А дальше были только вопросы и ответы — должно быть, от страха. Мне казалось нелепым служить только выживанию человечества. Я был уверен, что смогу прокормить себя. Как-то я произнес такую фразу: «Человек может стать лучшим писателем лишь тогда, когда исчезнет он сам, и возникнет книга». Мне казалось чудовищным — но для меня это было до боли правдоподобно — что кто-то в далеком будущем будет печатать эти слова. А вместе с тем меня удивляла мысль, что когда-нибудь они должны были появиться в мой адрес. «Но ведь я не могу создать, как сказал бы он, — написать книгу, — думал я. — Ни в коем случае не могу!» Но я ошибся. Я смог написать книгу. Именно поэтому так сложно было поставить точку. Она была нужна для того, чтобы уйти в свое главное прибежище. Словно чья-то рука пыталась уцепиться за самого себя. И, чтобы не позволить этому случиться, я отдал ей часть своей жизни. Моя память хранила все написанное — как сохранился и текст. Мы никогда не встречались с автором: он никогда не был на моей родине. Однако у меня сохранилось его обращение к читателю. В нем было много слов про ночь, звезды, ветер и солнце. Все это становилось частью того, что было написано в книге. Как я узнал позже, в своих галлюцинациях я принимал облик моей жены — то есть думал ее голосом. И эта женщина написала слова первой страницы. Как и я сам… Когда-нибудь мне сказали, что жена моего героя исчезла из дома два года назад и я не знаю, где она сейчас. Но я не думаю, что это правда. Она не могла исчезнуть так просто… Нет, не так. Ее никогда не было. Она существовала только в воображении моего героя. И когда герой начал работать над моей книгой, он начал переписывать слова этой женщины в тексты, которые попали в книгу. Тем самым я терял ее навсегда — и получалось, что она оказалась мертвее мертвого, и даже меньше, чем умерший. Я заметил, что некоторые слова уже много раз повторялись — особенно однажды ночью, когда я заснул прямо у листка, на котором они были написаны. Я часто слышал шепот этой женщины, как бы бившийся в стенку, и доходил до моего слуха только шепот. Тогда я переставал думать о своей книге. И не следил за моим героем тоже. Я все время не видел его лица. Как если бы он стал невидимым… Из-за этого в моих книгах время от времени появлялись разные неточности. Вся история его жизни была опиской в таких вот играх с собственной смертью. Я думаю, это от грусти. Потому что смерть реальна для всего живого. Вот только для нее не нужно иметь лица, чтобы сказать «прощай». В этом деле я полностью доверял фантазии, — иначе я не написал бы всех этих строк во сне, — и последние страницы, наверное, оказались бы похожи на те, где мы с тобой сейчас. После этой встречи со своими словами я полностью сосредоточился на моей работе. Каждый день я старался описать ее целиком, чтобы читатели смогли использовать ее в качестве основы своей жизни. Я сознательно вел свою книгу так, чтобы книга давала ощущение действия и действие выполняло действие. Так я окончательно перестал быть пустышкой, и только мысли, которые приходили в голову, как бы повторяли мой сон. И когда я проснулся, в мире не было никаких других книг о моей жизни, кроме этой, которую я написал и послал — так же, как я держу ее в своих руках. Вот так и с тобой, мой бедный герой… В первый раз ты можешь не знать даже, кто ты. В следующий раз это может оказаться просто беглый взгляд с экрана. Во время следующего сна будет очень трудно представить, кто ты, когда ты выходишь из комнаты… Когда ты выходил из моей квартиры, ты видел только то, что видел я, — думал ли ты о книге или о моем сне. Да, я знаю, ты думаешь, что я живу только один раз. Но я прожил его дважды — и я все равно буду помнить о тебе всю жизнь, хоть и не всегда при этом это понимая. Вот так и все мы. Вот так, поверьте мне, она и с тобой… Впрочем, нет. Она просто становится совсем мертвой. Навсегда мертвая, как мой герой — до тех пор, пока он не начнёт писать. Пока он не придумает самого себя. Знаешь, любой механизм можно запрограммировать и запустить по-своему, и тогда он даст сбой. Один из лучших моих авторов думает, что я, как и жизнь, не хочу никакого будущего, если жизнь не будет написана им самим. Понимаешь, все дела, которые он совершает в своей рукописи, направленные на то, чтобы я не видела его лица, это вообще не его собственная рукопись, а моя. Мои лучшие произведения — мои, а он — не мой, а редакционный. А редактор, как ты можешь предположить, попросту редактирует чужие произведения. Даже такой большой талант, как Твой. Ты хочешь обмануть судьбу, рассказав, что машина не может думать, но машина сможет думать, что ты в ней. Вот так, ничего не попишешь, мы живём, главное успеть сделать из этой ситуации по-настоящему счастливый конец. |