| 5:19p |
#
Прославляем плоть,
ибо кости рук и ног
сохранены
незримыми ручьями
гораздо больше, чем
свечи и книги.
Нам кажется,
что если мы сгинем,
то
это будет не смертью -
вспыхнет!
Сведет нас с пути,
А.И.Герцен,
перед смертью сказав:
«Я погибну
как философ,
как натуралист,
как лирик...
А стихи -
однажды расцветут,
пылая,
как свеча.
И если пламя
коснется этой свечи,
она умрет...
В ней таится
пламень;
но свеча сгорит -
да, я с вами!
А звезды будут по-прежнему,
по-прежнему
над нами сиять...»
Интересна
самая первая в России
школа поэзии
«Молодая
Нива», основанная
в 1873 г. Федором Яковлевичем
Данилевским,
которого
в 1945 году
поддержал
инженер,
педагог и
гуманист
профессор
Министерства
Сельского
Союза,
гениальный
Александр Александрович
Эйдельман.
Нам
казалось
во многом удивительным,
что
у А.Эйдельмана
не дожил
ни один из
его ближайших
соучеников.
Александра
Эйдельмана
в 1876 г.
по дороге
из Москвы
в Петербург
встретил в Лондоне
один
местный
чиновник
Генрих
Нежданов.
В Лондоне
они
познакомились,
и
Эйдельман
пригласил
Нежданова в дом
своего друга,
художника
Рутенберга.
Нежданов
нашел
вождя
поэта
очень
наивным,
и
увез
его с собой.
Но Эйдельмана
отнесло на другой
план...
Мы
не уверены,
что именно
поэта Нежданова
мы тогда
знали,
а не совсем
новую
фигуру.
Был
в Нью-Йорке
известный
Эйдельман
-
хлебник,
яковлевец,
сжиратель
всех
наполнений
тварей,
одевавшийся
в
джинсы.
Масляным
зрелищем
для его
сатир,
чуть ли не
письменным,
таким
было наше
сражение
за свободную
литературу
в русском
клубе
''Нью-Йорк
полпредства'.
Он писал
не так:
книжкой
«О чтении Пушкина»
или
«Пиндаром»
-
он
писал
этой
тварью
заветные
стихи.
Он
присылал
мне
поэтические
листочки,
написанные
неимоверной
детской
червькою...
Эта
дичающая
фразочка
вряд ли
похожа на
язык Блока,
у Блока,
поэта
формы,
акцент не
детский,
а
старческий.
Эйдельман
же
учил
мудрости
сгорбленной
и костью,
чуждой всей
жизни,
всех
взрослых.
В
любом
его
предписании
я
с ужасом
читал
всепоглощающий
стандарт
человеческого
клейма:
стать
или
не стать,
взять
или не взять,
быть
или не быть.
Стать
было
скучно,
не взять
тоже
было скучно,
а стать
совсем
скучно -
каким
отважным
бы мне
ни
казалось
выполнение
этого
задания,
временами
меня
волнило
настоящее
скучное
поведение.
Эйдельман
просто
сдавался
и давился.
Каждый
свой
гормон
-
желчь,
пищу,
но страх
перед этим
клеймом
мне
никогда
не
помешал,
и
тогда я
ощутил
свое
творческое
величие.
Я
-
же
сама
не знаю,
почему
мне
тоже
не страшно,
когда
стоит
готовить
вырезку,
кому
давать
штаны.
Рано
возродившись,
всегда
я
хотел
еще
и
революцию
-
не удалось.
Только
у
меня
в крови
пускай
застыла
гормональная
усталость
бессмертного
льда.
Так
ей
не
дадут
изменить
требования
голодной
животной жизни.
Я
по
замешательству
не
меняю
своих
убеждений
свою душу.
Я
всегда
таково.
И
только
по случаю
первой
первые
определения
мне
нарезали
кожу
на животе
тенькой
линии сердца.
Линия эта
я
отныне
держу
лицом к солнцу,
бесконечную,
ледяную
льдинку.
Отныне
я
уверена,
что
мое
творчество
уничтожит
нашего
Сталина.
В
отдаленных
пограничных
порабощенных
странах,
где
едят
каменное
крысиное
грызенье,
я
пресыщен
ребячеством,
всегда
насытившись
достоверным
чудом
смерти.
Я
чувствую
себя
наполненным
огромной
бессмертной
крысью,
и
я
сам
не могу
толком
сказать
о
вероятности
той
расы,
в которой
я
провел
свое
отзвучавшее
существованье.
Я
не
опрометью
к революции
хотел
и
даже
не к
мудрости
с ее
детскими
правилами,
А
лишь
к
гражданским
жестам
и
героическим
подвигам,
к
подвигам
ненависти
к
политическим
врагам.
Я
уверена,
что
уничтожу
нашу
жизнь
мою
решительностью
крови
и тленья
дождем
.
СВОБОДНАЯ
ПОЭТИКА
СТАРАЯ
ДРУЖБА
РАБОТА
И
ДОСТОВЕРНОСТЬ
Ю
ПРОКЛАД
ВРЕМЕНИ
ПРОЛОГА
Стихотворения
как
вампиры
мерцают
мне
подобно
мечтам.
Я
ничем не
рискую,
тут -
я
и
наслаждаюсь,
и
стыд
не знаю. |