| 5:18a |
↑↓
Мы дошли до границ.
Недолог путь до самих себя.
Гадкие потроха дерьма к
себе затаскивают котят.
Я вижу паука
В алхимической бездне бытия,
Его исторгнутых щупалец извивы без порядка,
Их переплетенье с ползучим червем,
И перед жутью глаза погасшей кикиморы.
В жопе была моя вера в человека,
Я хотел всех заставить верить в человека,
А я встречал только жопа, в которой сидел
и в глубине которой жило наглое
и мерзкое членистоногое.
И ты говоришь мне — примем нашу веру
В человека, принявшего закон
Масти, формы, структуры и цвета.
Так ли мы глупы, чтобы поверить в то,
что видим это гламурное небо,
Что понимаем его знаки и происки?
Наши предки с великим светом в глазах
входили в эпохи до сих пор.
Возьмем их труд. Научимся читать
и писанную ими книгу.
Чему можно научиться?
Предстояла расчистка пира не знающих страха.
Вот где самое чтиво. Вот где декаданс бессилья.
Вот с кем мы хотим сговориться.
Вот что наши предки считали честью.
Кто же помнит, о чем еще они писали,
отшлифовывая слова для белых слов?
Раз в тысячи лет, бывало,
спиралевидный червь расщеплял
цепь абстрактного инобытия,
перепутывая и спутывая,
приспосабливая к цветам орнамента,
по которым наши души ходили,
как обалдевшие лососи на мели.
Мне надо освободиться от
наплыва абракадабры, и вспомнить
во всей широте пропасть,
и по ветвям кряжа свеситься.
В ничтожестве дыра в океане знаний.
Я слишком ясно понимаю,
что перед мерзкой жопой
в страхе отступила бы
душа, не уступившая веру в человека.
Нечто умирает, уродуя нас,
вот нам и чудится, что мы — в гостях,
что мы беженцы,
не уехавшие в эвакуацию.
Душа должна вырваться из цепких объятий
лишенного питания гнойника,
получить свободу от вечного инородца,
хоть и жопа мертва,
и червь не хочет со мной жить. |