| 5:29a |
'
Вязну в самом сладком из миров,
растекаюсь туманной тоской,
закрывают глаза от свежести мхи,
где на белом и розовом сходятся
в нерушимом узле созвездия.
Как и меня, разрывали медузы,
разливались эссенции рыб,
окружали нас соль и цветы,
размножались существа звуков.
И в нашей гуще узорно дышали,
в волокнах пыльцевых вращались,
журчали хищные царства слов,
с тропической сцены стрикулирующим пером
сводили серп луны в холодную воду. |
| 5:15p |
––
серым бисером
в омлете телесности,
реестром рецептов
с, осиливая до конца
то, что было костью,
волна какого-то безотчетного предчувствия,
белой эмалью, белым мылом, белизной простыни.
и сама кровать, предобьемник неврозов
с сочетанием всего, что не признано вместе,
скрещенье гребней, скрещенье ног, ни один волен не знать.
усталыми звездами листьев, ночными звездами
в привокзальном парке среди ликующих лютиков
цвета, чье смешение известно заранее,
сгустки крови, смешение лучей, смеси тьмы,
сливки стланика, рябой по нутру
кореньями радия, мозгами собак и костей,
пузырьками мозолей, насыпана и словно бы сглажена,
как вечный след роста, раздвоения
слов, наслоений букв.
линиями, обводами, изгибами
дуль, изгибами, в то время, как тьма уже заполнила
небеса, выложенные из ваших рук,
и смерти как пунктира, там на небо время
выходит как скелет на поиски мухи
и как раз вдали по контуру неба ясно отпечатан,
и как там небо, где на потемневшей карте
красным кровью даны отличия частей,
так и там, по части их красных цифр,
различны знаки. |