| 2:59a |
+
Уходит время.
И кто его измерит
струнами натянутых нервов.
Проходит время.
Все видней
в полосе блистанья,
что это
уже не время
и не свет.
Спишь ты,
поглощенный
землею,
как вчера
сонный крот,
под церковными сводами,
обросший
мха.
Ты спишь
на дне
земли,
как раненый филин,
не слышащий
происходящее
за стенами,
и
не знающий,
чем
кончится
то, что
называется
«время».
И никогда
ни с кем
не разделить
и тени
вечности,
никогда
не понять,
чего
это
все значит.
И мир,
исчезая
от света,
быстро
стекает
мохом
по
подоконнику.
И ты
вся изгрызена,
как ржавый гвоздь,
сохранившаяся
лишь
на
клочках сна. |
| 2:21p |
±
Забегу в домик.
Выпьем!
—
Впустите!
_
_
Закрыт.
—
Открывайте!
—
Распили и спят.
—
Направо.
—
Поворачивайте.
—
Возвращайтесь домой.
—
—
Мигом вновь распятим тебя на кресте.
И сам ты будешь в светлом углу.
Слышишь музыку флейты
бисовой,
ставшей
в виде пилы.
—
Мигом опять распили тебя на кресте.
И сам ты станешь в светлом углу.
Ни к чему твой поэтический пыл.
Мигом снова распили тебя на кресте
и в доме спал я на этой постели.
А наутро
с крестом
и флейтой
—
с обглоданными ребрами
—
меня
милейшие соседи,
двужующегося,
крестили на мой шестой день.
Перед этим
мы спели
клятву
забыть
о цели приезда
в Москву.
На рассвете
к себе меня не подпускали.
—
Не вставать!
—
Подпишем
приговор
о
взятке.
—
Заплатите,
шоколадники!
—
За лекарство
и пирожки!
—
За непомерные наши траты
на ваше
кровопускание
никто
не
платит.
—
Хоть
примите...
—
В конверте.
—
Принимаю.
—
Смертный зверь!
Смертный зверь!
Где ты взял крест?
—
Вдруг
сошел ты с дубового креста
на тропинку
в саду.
И все
обширные
цветы
своего виноградного царства
ты
отчистил,
как
солнце,
от горького
лекарства
человечности.
И сладкий
твой
от скрипа
кована
скрипка
билась
больно,
И звуков
были красивы
дрожащие удары. |