| 11:34p |
Был у меня трехлетний сын,
И однажды, взглянув на него, я увидел свое состарившееся лицо...
Мать зовет:
— Мальчик мой, иди сюда!
Идут.
— Сын мой, почему ты грустен?
— Я больше не мой сын...
Иду, смотрю, что и руки, и ноги — у меня не мои,
И иду я прочь от своего тела, от своей крови, от своего глаза.
У меня уйма глаз, а взгляд у меня один. И глухонемые, как заведенные, идут и слушают мою глухоту.
Мать зовет меня, но я не вижу ее; я смотрю в сторону,
И чем дальше, тем хуже,
Я вижу из четырех, из семи, из девяти, из двенадцати глаз
Только два своих, только свои глаза, свои глаза, свои глаза...
Я смотрю из толпы, я иду —
Я не я.
«Это я больше не я...» — говорят все, а я не понимаю,
И повторяю, как заведенный:
— Это я больше не я.
Иду.
— Мама, это не я!
— Не я, сынок!
И я остановился.
Так, в бессмыслице,
Я стоял и ждал —
И подошел ко мне,
И на грудь мне склонился,
И плакал надо мной.
— Что ты плачешь?
— А вот погляди, как я плачу!
Вот, слушай, что я плачу, я плачу по тебе!
Кричу я,
Вопи, ты слышишь?
Я кричу о своем безумии и одиночестве,
Я кричу: «Люди, смотрите, в какую ненависть я впал
— Я не я!
Я, с которым вы жили,
Вы, с которым вы дружили,
Я теперь никто —
Нет у меня родного сына!»
И идет толпа —
Идут за мной.
— Это кто кричит?
— Это я кричу:
— Люди!
Это я кричу:
— Люди, смотрите, что я делаю
— Я больше не я!
И эта толпа, словно черный туман, клубится кругом
И
В непроглядном тумане, в отраве
Мое обезображенное тело,
Которое не мое...
И мы, словно псы,
Сторожим здесь тело мое,
Чтобы схватить его,
Чтобы бросить в кювет.
Люди, люди,
Вот уже реву я
И в беспредельности моей
Я уйду от вас,
И меня никто не найдет... |