souffleur's Journal

_
Я, как в детстве, знаю:
в мире зло.
Если повсюду
под стенами фашистской Москвы
крупье играют в рулетку
и плебс ест белену,
рояль терзает
и снег подымает вой
над очагом склепа,
в котором, как роза, спал прадед,
вознесясь к темным сводам,
и
по небу
несвежие ленты бегут на закат,-
значит,
в мире зло.
Только шум в будке цирка
выжиренным животным,
жизнь в разрезе
цинкового гроба,
будто бы
вы жеваны собственной челюстью.
И, жуя, вы говорите: «Моя
кушай».
Все съедено, что было выношено.
Как обещал,
хотя он не может,
Мосгорсуд помилует вас.

Обыватель пришел поклониться
Тому, кто вырос на вате:
Так вот кто снится всем вечерами,
Так вот кто роет дыру в земле
И орудует на лопате,
Когда тебя я поднял из праха
и в ладонях я ощутил
мощь государства,
под его защитой
я
немножко прав.
А пока,
угрюмо лая,
побрели в горловину рая
штурмовые батальоны.
И был последний бой на Арбате.
Был бой у третьего кольца.
И вместе с раненым Богом
я
был в машине рядом с шофером.
То, что было
подземным холодом корней,
будет
железными нитями Москвы,
врастет в кольцо обороны.

И снова ветер,
словно тремор,
щелкает кремлевскими зубами.
Позабыли мы, что он проходит,
этот тихий солдатский мир,
где, как дробь барабанная,
затаилась смерть,
когда спешит,
вылетая на пути из клоаки,
солнце в город.
Из карманов шинели вытащили
одну пластмассовую банку,
и опять свирепствует ветряк
в сумасшедших стенах Кремля,
этот важный имперский мартышкообразный дед.
Но вот,
как раздающийся в ночи крик
Снежной королевы,
Струит он ласковый северный
порыв,-
и сжимается во время грозы
льдинка холодеющей крови
в глинистой борозде
снежного сердца Москвы.