souffleur's Journal
[Most Recent Entries]
[Calendar View]
[Friends View]
Thursday, May 19th, 2022
| Time |
Event |
| 12:01a |
А у Крупской супруг скупой рыцарь.
Ужин из пружин, да из ружей кружево.
Инжир к устам —
Фиги в картузе.
Зиги во рту Эзры Паунда.
Вижу, как сжаты в ужасе мои глаза:
Огни сдвинуты в даль и
Скальпель вспарывает плоть трупа.
Пурпурноликая
И сверх фамилий еще ноющая анатомическая фамилия.
И я перебираю в ладонях камешки-сердолики,
Взяла на обед открытку с островами.
Вижу, как собрались вокруг полуночники
и задумались, как быть с телом.
Таежное кружево тружеников, важный инженер,
Как ласково,
Ты мне расскажешь о дальних странствиях,
О красках, о тайнах, что остались в веках,
О
Божественном Пространстве, что здесь висит в душе.
Теперь я сама его оберну, оштукатурю,
Ладонью чуть поверну козырного туза,
Но от его темного панциря
Киснет, ало цветет
В моей душе, теперь и в комнате моей,
Печаль, как ржавые струны, как вселенная,
В хрусталь
Лежит вместо лица.
Я ему кладу толченый кедровый орех
На стыке скул.
Я ему отпиваю чуть-чуть воды из пиалы,
И пусть он моим покоем насладится.
Но там, где праздник, где пир
и гости,
Сквозь камень ночи даже,
Шорохи зарождаются в душе.
Черные и белые созвездья кружатся в небе
И падают.
Вижу себя, как горькое дерево,
И надломленный ствол с набухшей кроной.
Смотрю на алый шар и черноту ночной земли.
Нависает рев ветров.
Я люблю и никогда не перестану
В предчувствии увядания чудиться.
В сонме птиц бессчетные ладони
Мощь раскидывают.
Огненных и снежных рек тугие хребты
В пальцы смерчей впадают.
Вслед чернолесью печально гудят провода.
Мертвые на свет не выходят из небытия.
Смуглое солнце вступает в царство теней.
И сухие цветы, как печальные совы,
Несут фимиам похорон.
Это колесо вертится. | | 2:13a |
Это Маяковский засвистел и пошаркал ногой,
И как бы сорвался с кровати Маяковский,
Качнулся назад и вперед, и в глазах его -
Прах миллионов других мертвых детей.
Смотрю в глаза пустоте и теням,
Зову в пространство славы им,
И призракам истории, Лефа,
И рокотов, и лебедей,
В криках птиц пенье —
Это голос поющих муз.
Они вплывают в мои кошмары
В своих полосатых юбках и мантильях,
И птичьи крики
Словно стук булав в наш дом.
И вот мой дар им -
Мои гранитные цветы.
Все птицы свисты в наши окна
Птичьим домом владеют,
И времени молкнет стук экипажей
В переулках зеркальных.
Этот локомотив рождается из меня,
Из тире и точки,
Составные птицы гремят на своих барабанах
Над моей тишиной.
Но почему-то я боюсь
Шуршащей, тревожной птицы:
Здесь жизнь моя и смерть моя -
По обе стороны.
Хлестнул город выстрелами грозными,
Бросился мертвец на меня,
И открылся страшный вид:
Смерть мою тянет в черную бездну,
И в сердце темно.
Запахло тленом, стало как в погребе,
А птицы злобно вопят.
Закричат они еще, и жизнь дохнет.
Свет блеснет за стеной,
И мертвец побежит по бульвару,
Гудя трубами.
О какой вы печали теперь,
Товарищи?
Опять какое-то там Рассеянье,
Хоть он кто-нибудь —
Певец, поэт, чекист или физик,
Ведь он — явление природы. | | 3:45p |
Мне бы лечь на дно водоема
И закрыть глаза.
Не хочу ни сна, ни движения.
Все, что я вижу, мне нравится.
Холодный ветер лепечет в уши
Свои странные слова.
Веревка, на которую я вешался,
Глухо разрезает кожу.
Через бревно с натянутой тетивой
Он лезет ко мне.
Лежать бы и слушать этот лепет,
Быть в бесконечном мире
На прозрачном дне,
О котором молчишь.
Не хочу ни сна, ни движения.
Все, что я вижу, мне нравится.
Холодный ветер лепечет в уши
Свои странные слова. | | 4:30p |
А у Крупской супруг скупой рыцарь.
Ужин из пружин, да из ружей кружево.
Инжир к устам —
Фиги в картузе.
Зиги во рту Эзры Паунда.
Вижу, как сжаты в ужасе мои глаза:
Это Фрунзе дышит в усы,
Огни сдвинуты в даль и
Скальпель вспарывает плоть трупа.
Пурпурноликая
И сверх фамилий еще ноющая анатомическая фамилия.
И я перебираю в ладонях камешки-сердолики,
Лязг гильотины, и черепа
Чтоб перевешивать на руке нагретую куртку,
И глаза в которых мигание,
Вижу над головой глухие острия молний.
И вдруг до дна пробирает
жуткий затхлый запах Кремля.
Утра суровы, и эти сутки только продлевают
Страшный сон,
Взяла на обед открытку с островами.
Вижу, как собрались вокруг полуночники
и задумались, как быть с телом.
Вот еще наш сосняк -
свечу на ствол.
И кукушка
ночью не кашляет,
и овсянки на огонь не сбегаются.
Таежное кружево тружеников, важный инженер,
Как ласково,
Ты мне расскажешь о дальних странствиях,
О красках, о тайнах, что остались в веках,
О
Божественном Пространстве, что здесь висит в душе.
И теперь он будто зверек,
И его во мне хоронят
За неумирающим воображеньем.
Теперь я сама его оберну, оштукатурю,
Ладонью чуть поверну козырного туза,
Но от его темного панциря
Киснет, ало цветет
В моей душе, теперь и в комнате моей,
Печаль, как ржавые струны, как вселенная,
В хрусталь
Лежит вместо лица.
Я ему кладу толченый кедровый орех
На стыке скул.
Я ему отпиваю чуть-чуть воды из пиалы,
И пусть он моим покоем насладится.
Смуглое солнце вступает в царство теней.
И сухие цветы, как печальные совы,
Несут фимиам похорон.
Но там, где праздник, где пир
и гости,
Сквозь камень ночи даже,
Шорохи зарождаются под тонким платьем.
Черные и белые созвездья кружатся в небе
И падают.
Вижу себя, как горькое дерево,
И надломленный ствол с набухшей кроной.
Смотрю на алый шар и черноту ночной земли.
Нависает рев ветров.
Я люблю и никогда не перестану
В предчувствии увядания чудиться.
В сонме птиц бессчетные ладони
Мощь раскидывают.
Огненных и снежных рек тугие хребты
В пальцы смерчей впадают.
Вслед чернолесью печально гудят провода.
Мертвые на свет не выходят из небытия.
Это колесо вертится. |
|