| 4:01a |
{{}}
Пустые устья недопустимого,
Прутья не очень-то уютного,
Вьются грустные пути
Да винтовочные травы,
Густые дымы, кучевые облака
И синь морская-туманность, и эта земля
С застывшею водою
На дне лилово-черного колодца, который
Расцветает азартными ризами пресноводных
мельниц и в котором все недвижимо — ни рыба, ни зверь.
Другие племена, древние, странные —
и наши предки, конечно,— среди коралловых
подробностей вод ее тоже попадали
на глубине.
Разлиты, как плесень в гнилых плодах, где
в икре проклевываются пурпурные капельки, все
серо-молочные формы, эфирные недра — и
все невольно умирают. Зачем?
Есть такие желания, которых нельзя
поймать, — либо они безграничны, либо нас ими
не испугать, но и не удовлетворить. Они идут
по космическим путям, непонятным, без земных
устойчивых островов, словно стрелы больших
стволов. Чем дальше, тем труднее, насколько
стихает боль, хотя, к счастью, она
реальна. Плывет кораблика нечто, бог весть
какое, под гербами
Мифологического Отечества — вот это
я
Твердой рукой развернул горизонт
За невозможностью догнать. Облака — почему?—
развеются, лужи округлятся, предвесенняя
невесть откуда взявшаяся тишь
Удивит рыбаков и птиц.
Ненасытимость небес сомкнувших уста — весть невинности, движения
- ответ
Испепеленному факелом, переполненному жаждой питья:
— воды. И сколько его ни пей, утоления
должно быть мало, потому что, пока я
к черту не исчезну, не перестану
превращаться в бездну, чтобы стать
текучей тьмой, окружной водой, струей, вплетенной в
ткань небытия, в эту пряжу
последних мгновений,
лишь
утоление быть может неполное, только временное, да
ведь за краткое вмещается всегда многое, ничто не
исключение, такова
бездна
же. Нависает бездна на мирозданье со вздохом, напряженно
широко распростертым, похожим на плотно закрытый
могильник. |