Сразу же после контрреволюционного переворота в Москве 22 августа 1991 года деятельность Коммунистической партии Литвы была запрещена.

В ответ на это Бюро ЦК КПЛ 16 сентября опубликовало заявление о том, что Компартия Литвы будет в подполье продолжать политическую борьбу за жизненные интересы трудового народа. И вот уже ровно 15 лет, так же как и в годы фашистского режима 1926—1940 гг., коммунисты этой прибалтийской страны вынуждены вести свою работу в условиях подполья, что свидетельствует об антидемократическом характере установившегося строя и о двойных стандартах европейской демократии, "не замечающей" преследований участников коммунистического движения в Литве.

Человек, к которому я добирался через три государственные границы, в свое время сделал то, что, строго говоря, должны были сделать три сотни миллионов жителей СССР.

Для всех нас Союз был домом. Может быть, не слишком комфортным, но обжитым, а главное — родным. Миллионы жителей этого дома были членами КПСС — ведущей и направляющей, по тогдашнему определению, силы общества. В момент испытания, на переломе исторической судьбы вся эта человеческая громада, казалось бы, должна была защитить свой дом и свои убеждения. И тогда бы Союз устоял. На деле ответственность и активность продемонстрировали единицы — и Союз рухнул.

То, что не сделали бесчисленные цэковцы — обкомовцы, райкомовцы, грозные генералы, всесильные работники "невидимого фронта" (о, эти первыми побежали занимать места в правлениях банков и нефтяных компаний), а также, увы, "инженеры человеческих душ", сделал этот пожилой человек с мягким прибалтийским акцентом и размеренной речью профессионального лектора. Он и был профессором вуза, доктором исторических наук, академическим ученым, далеким от политических схваток. Но когда Компартия Литвы начала разваливаться, а ее руководители перебежали на сторону разрушителей Советского Союза, он использовал свой научный авторитет, чтобы собрать верных и возглавить обновленную КПЛ.

В августе 1991-го он до конца оставался на своем посту (его пришлось вывозить на армейском бэтээре сквозь толпу разъяренных боевиков). Три года спустя выкраденный литовскими спецслужбами из Минска, он предстал в Вильнюсе перед судом, который и не думал скрывать политической предвзятости. Ему и горстке его товарищей грозил расстрел. Но он не только не согласился публично отречься от дела своей жизни и своих убеждений — уже отбывая 12-летний срок, фактически убийственный для семидесятилетнего человека, он отказался от помилования, предложенного самим президентом Литвы.

Профессор Бурокявичюс совершил самое естественное, но, как показали события на переломе эпох, и самое трудное — остался собой, сохранил верность своим идеалам. И этим поступком спас идею, в преданности которой клялись миллионы, Ибо чего бы стоили высокие идеалы, если бы не нашлось подвижников, готовых отстаивать их?

В начале 2006 года Миколас Мартинович Бурокявичюс, отбыв срок и перенеся в тюрьме тяжелейшую операцию на сердце, вышел на свободу. И вот я в его небольшой, скромно обставленной квартире на последнем этаже старого дома в центре Вильнюса.

А.К. Миколас Мартинович, как вы себя чувствуете после операции, сделанной в тюрьме?

М.Б. Оперировали меня не в тюрьме, там для этого нет условий. Но уже на следующий день перевели в тюремную больницу. Это показывает, что декларации властей и практика расходятся. Много говорят о гуманизме, а человечности как раз нет. Но я благодарен руководителю тюремной больницы, который отнесся ко мне неказённо и создал хорошие условия для лечения — насколько это возможно в тюрьме.

А.К. Сколько же лет вы провели в заключении?

М.Б. Двенадцать лет — без двух дней.

А.К. В каких условиях вы находились, что собой представляет тюрьма "демократической Литвы"?

М.Б. Камера — пять шагов на три. Нас было четверо — профессор Ермалавичюс, один из руководителей Компартии Литвы, профессор Кучеров, Юозас Куолялис, бывший председатель Комитета по радио и телевидению Литовской ССР, и я.

А.К. Наверное, то была единственная тюрьма в Европе, а может, и в мире, где в одной камере находились три профессора. Своего рода рекорд! Для "просвещенной Европы", по-моему, постыдный.

М.Б. В тюрьме я просидел больше семи лет — пока шли допросы и суд. Слушание дела началось в октябре 1996-го, а закончилось в августе 1999-го. Профессор Кучеров до суда не дожил. Он заболел раком и умер. А мы еще подавали апелляцию на несправедливое решение суда. И лишь затем нас перевели в колонию строгого режима.

А.К. А свидания были разрешены? Сколько людей вас посещало? Не создавалось ли такого ощущения, что вместе с вами выступали тысячи, а отбывать срок вам пришлось в одиночестве?

М.Б. Ко мне приходили жена и дочь. До окончания следствия — а это два с половиной года — другие посещения были запрещены. А затем вопрос какой-то мере зависел уже от меня. Я не хотел, чтобы людей преследовали из-за этого, навлекать на людей опасность негуманно.

А.К. Неужели в Литве, которая позиционирует себя как демократическое «осударство, даже встречаться с политзаключенными опасно?

М.Б. Видите ли, к власти в Литве пришли люди, которые ненавидят Советский Союз, социалистический строй, Компартию. Парламент принял Икон, по которому за активное участие в деятельности КПЛ грозил расстрел. (! — ред. Бюл.) В этих условиях я просто не мог подставить тех, кто сочувствовал мне. А вот с посетителями из Белоруссии, с Украины, из России я встречался охотно: литовские власти не могли их преследовать. Приезжал и Андреас Гросс из Швейцарии — председатель Комитета по Правам человека Парламентской ассамблеи Совета Европы.

А.К. Какие обвинения вам предъявляли?

М.Б. Сначала 62-ю статью УК: "Измена родине". Наказание — расстрел. Я всё отмёл и потребовал, чтобы прокуратура обратилась с запросом в Конституционный суд. Я Советскому Союзу не изменял, А Литва вошла в СССР 3 августа 1940 года, когда Верховный Совет СССР удовлетворил просьбу Народного сейма Литвы о вхождении в состав Союза от 21 июля года. Юридически обвинение в измене было несостоятельно, И конституционный суд после рассмотрения вынужден был признать это.

А вопрос был не такой простой. Прокуратура хотела доказать, что Литва была оккупирована. Тогда нас можно было бы судить как коллаборационистов-изменников. Не получилось! По 76-й статье Конституции СССР каждая республика в составе Союза являлась суверенным социалистическим ударством.

Нас судили уже по другим статьям. В конце концов в решении окружного записали "Бурокявичюс осуждается за активную деятельность в Компартии Литвы как партии, входившей в КПСС, которая играла роль "пятой колонны".

А.К. Да какой же это юридический термин — "пятая колонна"? Это политическая метафора, публицистическая инвектива, но никак не строгое понятие уголовного права! Иными словами, вам предъявили откровенно идеологическое обвинение. Судили фактически за то, что вы были первым секретарем ЦК Компартии Литвы.

М.Б. Да, я был первым секретарем ЦК Компартии Литвы, входившей в состав КПСС. Напомню читателям: КПЛ раскололась. Одна часть, во главе с Бразаускасом, заявила о самостоятельности и вышла из КПСС.

А мы в КПСС остались. Я был членом Политбюро.

А.К. Того самого всесильного Политбюро ЦК КПСС, перед которым весь мир испытывал трепет? И после этого — тюрьма, колония строгого режима! Кажется, вы единственный из членов Политбюро, в постсоветские годы оказавшийся в заключении.

М.Б. В заключении — не единственный. Были еще Рубикс, Шенин, Крючков, Янаев. А вот судили только двоих — меня и Рубикса в Латвии.

А.К. Николае Мартинович, прошу прощения за вопрос, но, наверное, мир переворачивается, когда человек с вершины, могущества попадает в тюрьму?

М.Б. (с улыбкой). Я бы не сказал, что мир переворачивается. Скорее, Мир переворачивается у того, кто встает на путь предательства своих идей. У меня были научные убеждения. Диалектическое мировоззрение, эстетическое восприятие мира, социально-политические взгляды. И в тюрьме, и в колонии они у меня остались.

Это мой духовный мир, и никто у меня не мог его отнять.
В физическом отношении я был поставлен в строгие рамки. Не выйти, ни с кем не встретиться. Но в духовном плане ни меня, ни Ермалавичюса, ни Куолялиса заключение не сломило.

Люди думают, что человек, как только попал в тюрьму, сразу меняется. Нет. В 2000 году президент Литвы Адамкус прислал начальнику колонии письмо, в котором предлагал подготовить все документы на помилование: я обращаюсь с просьбой, и они меня освобождают. Ну и что? Я письменно ответил, что у меня и у Компартии Литвы нет вины перед Родиной и поэтому просьбу о помиловании я подавать не буду. Помилование — это было бы унижением моего человеческого достоинства. Начальство колонии растерялось, но мое письмо президенту все-таки отправили.

Потом приняли новый Уголовный кодекс. По нему срок моего заключения должны были сократить на два года. Окружной суд принял такое решение, но апелляционный — Генеральная прокуратура подала протест — оставил мне все двенадцать лет. С той подоплёкой, что было хорошее предложение, а он отказался, значит, его надо держать.

Человек не должен быть перевертышем. Он должен быть достоин своей внутренней жизни, своих убеждений. Физически — да, я очень ослаб. В последнее время в лагере пройдешь пятьдесят метров — сердце болит, дыхание перехватывает.

А.К. Интересно, что помилование вам предлагал Адамкус, приехавший в президентский дворец чуть ли не прямо из Штатов. А что же предыдущий глава государства — Бразаускас, в недавнем прошлом ваш товарищ по партии? Он не предпринимал подобных шагов?

М.Б. Да, когда нас арестовали, президентом был Бразаускас. Но все документы с требованием выдать нас Литве подписывал тогдашний председатель сейма Чеславас Юршенас. Бразаускас к этому руку свою не приложил. И на суде он повел себя честно. Наши позиции расходились на 180 градусов. Но в своих показаниях он утверждал: у меня нет доказательств, что Бурокявичюс выступал против государства и стоял на позициях измены. Он более-менее объективно выступал на процессе...

Показания давало всё руководство Литвы. Только Генеральный прокурор Паулаускас не решился выступить свидетелем. А у меня было к нему много вопросов! В Москве Генеральному прокурору Трубину он говорил одно (Трубин сам рассказывал мне об этих беседах), а возвращаясь в Вильнюс, Паулаускас говорил другое. Я хотел вывести его на чистую воду, но он понял, в чем дело, и уклонился от дачи показаний.

А Прунскене выступила. Когда я начал задавать ей вопросы о ее беседе с Горбачёвым, которая не была предана гласности, она растерялась. И я решил не ставить женщину в неловкое положение.

А.К. Да вы гуманист! Они вас в тюрьму посадили, а вы их в неловкое положение ставить посовестились.

М.Б. Всё же она порядочный человек. Она бы не довела противостояние Вильнюса и Москвы до январских событий.

А.К. Кстати, о январских событиях. Я так понимаю, что на суде речь шла преимущественно о конфликте у вильнюсской телебашни, вину за который обвинение пыталось возложить на вас. Прошло столько времени, что читатели, поди, и не помнят об этой трагедии. Да и политические историки м.н.колько я знаю, спорят, было ли это провокацией оппозиции или ошибкой власти.

М.Б. Вопрос сложный, 22 марта 1990 года Горбачёв, выступая перед руководством СССР, поставил вопрос о введении в Литве прямого президентского правления. В декабре он вновь вернулся к этой теме. Об этом в книге воспоминаний рассказывает бывший глава КГБ Крючков. И в третий раз Горбачёв обсуждал эту проблему 10 января 1991 года на встрече с Крючковым, Язовым и Пуго. Предлагалось перебросить в Вильнюс группу "Альфа", чтобы она — совместно с внутренними войсками и подразделениями Советской Армии — провела соответствующие мероприятия. А через два дня — в ночь с 12-го на 13-е — произошли события у вильнюсской телебашни.

Какую позицию занимала Компартия Литвы и я как ее руководитель? Применение вооруженных сил в местах скопления людей приводит к жертвам. Не учесть этого было ошибкой Горбачёва. Я как лидер литовских коммунистов и даже как член Политбюро не мог взять на себя ответственность за подобное мероприятие. Свое мнение я изложил. Руководство КПСС должно было занять жесткую позицию, а главное, определенную позицию еще на пленумах 1989 и 1990 годов. Дело в том, что Ландсбергис — глава националистической оппозиции — был страшным трусом. Он и другие руководители "Саюдиса" в 90-м опасались гнева Москвы. Но когда увидели, что Горбачёв и Яковлев им подыгрывают, подняли голову.

Яковлев приезжал в Вильнюс, встречался с людьми и сыграл здесь страшную роль. Вот кто настоящий предатель!

А ведь Яковлев и Медведев (он тоже приезжал) могли бы повлиять на правительство, воздействовать на колеблющихся. Многие, в том числе и глава Верховного Совета Астраускас, тогда занимали такую позицию: и вашим, и нашим. Вместо того чтобы повлиять на этих людей, посланцы Москвы занялись бюрократической волокитой.

Горбачёв тогда показал себя человеком, недостойным занимать посты Генерального секретаря ЦК КПСС и президента СССР. Помните, не так давно он заявил в Турции, что вся его деятельность была направлена на разрушение СССР и коммунистической системы. Так чего же ждать от такого человека?

А.К. Но вернемся к операции у вильнюсской телебашни. Имела ли она смысл? Существовала другая передающая антенна — в Каунасе. Захват телебашни в Вильнюсе проблему не решал. Впрочем, нелепость, даже дикость ситуации заключалась в том, что государству приходилось захватывать объекты, которые принадлежали ему по праву!

М.Б. Понимаете, и в Москве, и в Вильнюсе было немало людей, заинтересованных в разрушении Советского Союза. И все-таки в Вильнюсе удалось избежать большой крови. Если бы были реализованы предложения некоторых начальников из Центра о масштабном применении военной силы, жертв было бы несравненно больше. Применять ракеты против башни это было бы безумием!.. В толпе было много людей с зелеными повязками — это боевики Буткявичюса, близкого соратника Ландсбергиса. Они провоцировали войска. Ситуацию в Литве подогревали и американские инструкторы. Их засылали из Польши. К примеру, Андрюс Эйве. Он имел опыт диверсионной работы во Вьетнаме и Афганистане. Был специалистом по боям в городских условиях. Эйве появился в Вильнюсе накануне январских событий. Позднее Ландсбергис прямо признал, что американский разведчик занимался инструктажем оппозиционеров и сыграл "положительную роль".

Одно я знаю твёрдо — кровью готов подписаться: никто не отдавал приказа стрелять по толпе — ни Язов, ни Крючков, ни Пуго, ни люди, их здесь представлявшие.

А.К. Ну хорошо. А почему же обвинили вас? Вы же заведомо не могли отдавать команды войскам.

М.Б. Я вам зачитывал постановление суда: за активное участие в Компартии Литвы в составе КПСС, которая якобы была антигосударственной организацией.

А.К. Значит, такой срок — за идеологию!.. В "демократической" Европе человека на 12 лет сажают в тюрьму по идеологическим обвинениям. Что называется, уточним термины.

М.Б. О "демократии" здесь можно говорить только в кавычках! Запретить Компартию (а в Литве она была Запрещена уже 22 августа 1991 года) — какая же это демократия?

А.К. Миколас Мартинович, после августа 91-го вы жили в Минске. А как снова оказались в Литве?

М.Б. "Пятая колонна" в Белоруссии сработала в интересах литовской разведки, А там ведь тоже есть люди, ненавидящие СССР и советский строй... Инициатива шла даже не из Литвы, а из Соединенных Штатов, мне об этом прямо сказал сотрудник литовской госбезопасности, когда меня вывозили из Минска в Вильнюс. Показательно: меня арестовали в тот день, когда в Белоруссию приехал Клинтон (это было еще при Шушкевиче).

Этим обстоятельством и воспользовались. Ко мне обратились из местного УВД. Дескать, в Минск приезжает президент США, не могли бы вы это время провести у нас? Я согласился. Вышел из дома и вижу, на пригорке стоит посол Литвы и кивает головой: этот самый! Тут я всё понял.

Приехали в управление: я, офицер МВД Белоруссии, офицер литовской полиции и шофер. По дороге литовец мне шепнул: "Я только выполняю приказ". Приехали в УВД, а оттуда выходит прокурор Бетингис.

Он предложил побеседовать. Я прямо спросил: "Что от меня нужно?" Он говорит: "Распишитесь в постановлении о вашем задержании". Я отказался и обратился к белорусскому офицеру, чтобы меня отвели в другую комнату. Этот офицер сказал мне: "Я коммунист, я на вашей стороне. Но вчера наш министр МВД встречался с представителями литовских властей, и было решено вас выдать. Приходится исполнять".

Выхожу. У машины стоит Юозас Ермалавичюс — его арестовали раньше. Он со слезами сказал: "Я вашу фамилию не упомянул". Я его успокоил, сказал, что его вины в моем аресте нет. Я знал, что спецслужбы Литвы засылали агентов, чтобы выяснить наше местонахождение.

Поехали. На границе нас пропустили, но затем белорусские пограничники выбегают: "Вернитесь!" А Бетингис сказал: "Это уже литовская территория". Прямо у пограничного шлагбаума нас ждал Генеральный прокурор Литвы Раулаускас. Нас рассадили по разным машинам: меня отдельно, Ермалавичюса отдельно. Со мной ехал майор госбезопасности. Он требовал показаний. Я сказал, что не буду отвечать на его вопросы — он даже не из прокуратуры. Тогда он говорит шоферу: "Останови машину!" Остановились. Майор обращается ко мне: "Сейчас я тебя пристрелю и скажу, что ты пытался бежать!" Я бросил ему: "Не дури!" И дальше он вел себя спокойно.

А потом — тюрьма, допросы. Подсылали стукача. Пытались получить сведения на всех, в том числе на президента Бразаускаса. Я отвечать отказался. А позже рассказал на суде, что от меня требовали компромата на президента. Судьи слушали, некоторые даже рты пооткрывали.

А.К. Миколас Мартинович, 12 лет вы были исключены из жизни Литвы. Я имею в виду не политическую жизнь (на нее вы оказывали немалое влияние, даже находясь в тюремной камере), а быт. За это время вы увидели новую Литву — понравилась ли она вам? Что изменилось и в какую сторону — в худшую или в лучшую? В конце концов, стоил ли результат тех усилий, той борьбы, которую оппозиция навязала доверчивому советскому обществу, обещая райскую жизнь в "общеевропейском доме"?

М.Б. Новой Литвы я еще не видел. Здоровье не позволяет выходить из дому. Могу судить только по телевизионным программам и публикациям в прессе. Наверное, за двенадцать лет что-то построили. Но для меня важно положение трудящихся: улучшилось оно или ухудшилось. Масса людей выезжает за рубеж в поисках работы. Значит, дома, в Литве, им не очень-то хорошо жи вется.

А.К. А как вы оцениваете вступление Литвы в Евросоюз и в НАТО?

М.Б. Позиция коммунистов Литвы не изменилась. Мы и раньше считали НАТО агрессивной организацией, и сейчас так считаем. Посмотрите, что они сделали с Югославией, Афганистаном, Ираком. Причем американцы (иной раз прикрываясь североатлантической солидарностью, а иногда и отбрасывая ее) проявляют всё большую склонность к военным авантюрам. К сожалению, Литва ориентируется в своей политике не столько на Западную Европу, демонстрирующую определенную сдержанность, сколько именно на США. Сейчас НАТО уже имеет в Литве свою базу. Для чего она здесь?

Вы еще о Евросоюзе спрашивали. Когда националисты ставили вопрос о независимости, они говорили, что Литва не будет участвовать ни в каких союзах. А на деле с одного Союза они переориентировались на другой! И с помощью Западной Европы, и особенно США, пытаются проводить, я бы сказал, агрессивную политику в отношениях с восточными соседями — Россией и особенно Белоруссией...

Сегодня Литва имеет меньше самостоятельности, чем в составе Советского Союза. Показательна ситуация с Игналинской АЭС. Нам из Брюсселя командуют, что ее надо закрыть. А литовские власти слушаются: такие мы стали маленькие! Один блок уже закрыли, на очереди другой. А что останется от энергетики?..

Сейчас много шумят о деньгах Евросоюза. Мы и в советские времена получали дотации из Центра. А сейчас и денег еще не дали, а в прессе и по телевидению только о них и говорят! А ведь это деньги не для простого народа. Их поделят литовские бизнесмены. Посмотрите, какими дрязгами сопровождается распределение этих — пока еще только обещанных — средств. Я и в буржуазной Литве до 1940 года жил, но не представляю, что можно дойти до такого.

А.К. И последний вопрос. Что бы вы хотели сказать нашим читателям и — шире — всем людям, которые болеют за судьбу России и за судьбу гех, кто сохранил верность Союзу?

М.Б. Всем этим людям я желаю духовной стойкости. И возрождения той великой Советской страны, которая победила фашизм и освободила от "коричневой чумы" Европу.

"Наш современник", № 5, 2006 г.