Неожиданный выброс - наверное, осень... желтый свет такой...
Cеро-желтый камень. Ракушечник, большие и не очень ровные блоки. Дома, которые претендовали на шик, были внизу украшены - этакая имитация камня, кажется это называется рустика, а может и нет. Самый главный дом города - Горсовет, был украшен спереди какими-то псевдоколоннами и наверху - красно-зеленым флагом. Остальные обходились кубическими формами и балконами - прямоугольными с прямыми решеточками. Ну разве что закорючка между прутьями - она же элемент стабильности.

Почему-то когда я вспоминаю город своего детства, там всегда стоит осень. Нет, если специально задумаюсь: а что было в таком-то месте летом, зимой, то, конечно, вспомню, но если не думать о времени года, то по умолчанию всегда подставляется осень и множество желтых тополиных листочков под ногами. Они такие ярко-желтые и кожистые, только по краям слегка подсохшие коричневой каемкой, а в дождь блестят на черном асфальте...



Если выйти со двора (о нашем последнем дворе сейчас неохота, двор - это и его население, неприятные дети, и кошки запуганные в черном и сыром подвале - одна, бесхвостая, долго была кошмаром моего шестилетнего сознания, воображавшего подкарауливших ее изуверов и не справлявшегося с тем, что такие живут на свете - ну его совсем, двор), так вот, если выйти на улицу, и перейти ее, то слева был за каменным забором основательный серого камня роддом, а справа уходили вверх по склону серые параллелепипеды домов.
Зелень? Зелень была, какие-то ряды тополей, как всегда по недосмотру - таких, которые весной пушатся, и поэтому, как только они подросли и стали давать какую-то тень, гражданам (а может, градоначальнику или его теще) помешал этот летящий в глаза пух, и на нашей улице их спилили, заменив какими-то крупнолистными, которые по осень обвешивались длинными стручками. Но мало было зелени.

Если пройти между забором роддома и стоящим справа домом - внизу была сберкасса, в темном полуподвальчике, там бывали проводимы долгие и томительные часы в очередях с квартирной и энергосбытовской книжками в руках. Бабушка свято верила, что не заплати она за свет и квартиру ровно десятого числа - и на нее немедленно обрушатся все казни египетские (знала бы она о теперешних многотысячных долгах!), и таких, судя по всему, было много, поэтому именно около десятого числа там всегда были особенно гнусные очереди, а сбить ее с этого обычая было невозможно, как, впрочем, и ни с чего другого.
А еще там была парикмахерская, такая советская, без затей и украшений, темная, грязная, с прожженными накидками и пятнистыми полотенцами, с вонью от "химии", ну, словом совсем обыкновенная - можно было попасть в широкий проход, заасфальтированный, не тем не менее всегда засыпанный каким-то гравием ли, черт ли его знает чем, или просто там был положен хреновый асфальт, и он крошился... Помнится под ногами какая-то география.

Дальше стояла такая же ракушечниковая пятиэтажка (забыла сказать, что все это были пятиэтажки без лифтов, с тесными низенькими квартирками и с шестиметровыми кухоньками), торцом к улице, а в ней внизу смутно-смутно помнится какая-то мастерская или ателье, уже почти стертая временем за ненадобностью - то ли швейная, но скорей обувная, потому что как будто возник призрак специального резкого запаха обувного материала - черт его знает, из чего тогда делали обувь и чем ее латали...
Вообще ремесла были самые разные, в том числе и такие безнадежно забытые теперь, как, например, лужение кастрюль, или заправка сифонов газводой - малюсенькие окошки, в которые очередь (очередь была всегда, везде и за всем) совала серые алюминиевые сифоны и копейки, а там шипел и фыркал адский агрегат.
Или еще более забытая заправка стержней для шариковых ручек. Вероятно, технологии были сходными... Заправка стержней? Это как? - спросит современный ребенок, привыкший выбрасывать не то что стержень (и стержней-то уже нет наверно в природе), а всю ручку, а ребенок будущего и вообще не поймет, что это за ручки такие, но тогда это был писк моды: невиданные ручки, писавшие на удивление скользко после чернильных авторучек с жестким раздвоенным пером, а тем более после чернильных "вставочек" (просто жуть становится от своей древности, как вспомнишь чернильницу и перочистку - о, перочистка!). И, конечно, как не хватало вообще всего, так не хватало и стержней для этих диковинных ручек, поэтому и возник этот пожилой человек в закутке возле какого-то титана с густой чернильной пастой. Он вытаскивал почти невидимый шарик из стержня и вставлял стержень куда-то, и что-то там поворачивал, а к нему - очередь (конечно, а вы как думали) в основном из школьников, но не только, потому что помню озабоченный вопрос тетки из очереди, которая спросила, глядя на его измазанные густым и синим кисти, спросила его - чем он это отмывает (наверно дети пачкали руки), а он пожал плечами и сказал, что ничем...
Но этот закуток был в Доме Быта, на Ленина, а мы идем сейчас пока что не туда.

Затем был проход во двор - это был двор поприветливее, чем наш, детский народ там был компанейский, хотя и не без урода, а потом опять череда пятиэтажек, взбирающихся по склону, а на другой стороне уже следующей улицы был парк, который назывался новым (в отличие от старого и детского). Параллельно этой череде из 3-4 домов тянулся неприбранный и запущенный газон, вечно в моей памяти усыпанный прелой листвой, а вдали и вверху виднелась центральная площадь с тем самым Горсоветом в центре и гранитным Лениным на гранитном же постаменте слева, у входа в парк.
В первом из домов была аптека - вход на ступенечках, застекленная дверь, и внутри светло и уютно, даже какие-то фикусы и столики с креслами, так что можно было поставить сумки, сесть и спокойно выкопать рецепты и деньги. Потом - одинаковые серые дома, и в последнем в ряду доме - гастроном, вероятно, заслуживавший название центрального. Он был большой и постоянно перестраивался: то на показное прогрессивное самообслуживание с непременной сдачей сумок в неприятное и ненадежное хранилище, то опять переходил на отсталую систему продавец-прилавок. Прилавки были ужасть какие современные - трапециевидные стеклянные холодильники с товаром, набросанным там кое-как, потому что не было смысла его раскладывать красиво - так недолго он там задерживался, да никому и в голову тогда не приходило, что в магазине должно быть красиво - в лучшем случае чисто, а у голых стен были полки с вечными и непременными пирамидами кильки в томате и кабачковой икры.
В правом конце было... что? Неужели сладкое? Не вспомнить теперь. Потом воняло рыбой, нет - соленьями, а может, синими курами... Относительная наполненность новых стеклянно-холодильничных прилавков в шестидесятые накладывается в памяти на те же прилавки в семидесятых-восьмидесятых, только уже пустые и обшарпанные...
И слева молочный отдел: вечные склоки по поводу приема бутылок и баночек (сегодня баночки не берем! Ой, а я тащила...- Не имеете права, раз продаете, должны и принимать, - не видите, тары нет, щас вообще отпускать не буду - и так далее, хорошо знакомые сцены, однообразно заканчивавшиеся побиванием камнями строптивого покупателя силами остальных покупателей), заскорузлые пачечки творога и сырков, ах, нет - где-то была еще колбаса, а в шестидесятых годах - так даже и ветчина, и сервелат по 4.20 (мы такую дорогую не брали: разврат, а если хотели кутнуть, брали краковскую по 3.80), а в самом конце, в тупике - спиртное: "Букет Молдавии" (густой, приторный и со вкусом аниса), "Каберне" и "Фетяска", о водке не скажу, никак это меня тогда не интересовало. Наверно была, как везде, по 3.62, да молдаване водку не пили, а вино предпочитали домашнее, молодое.
Снаружи от магазина, слева, был какой-то павильон из пластмассового волнистого шифера, а что там было - не вспоминается, вероятно, овощи, грязь, мусор и очереди. Помню наваленные неопрятной кучей деревянные ящики, и, кажется, тачку с газводой - ну такой как бы куб на колесах, а сверху опрокинутый конус с сиропом и крантик, и устройство для мытья стаканов - очень неубедительное, стакан хлюп-вжик ополоснулся мутной водой, и пейте, дорогие... Одноразового-то ничего не было - кулечки целлофановые стирали и сушили еще и в девяностых. А моя соседка сушит их и сейчас на балконе - зарежьте, не пойму, зачем...
Между гастрономом и Горсоветом расстилалась большая площадь, посередине клумба, слева - уже упомянутый гранитный Ленин, грубо высеченный, но узнаваемый - он, как дорожный знак, не нуждался в деталях. Бородка и лысый лоб - это означало Ленин, пышная борода и шевелюра - Маркс, и так далее. Помню, как мы истерически хохотали, обнаружив, что если прикрыть в учебнике портрету Маркса лишнюю растительность, он приобретает портретнейшие черты Ленина - а времена стояли уже относительно вегетарианские и за такую раскраску в учебнике не грозило ничего, хотя за не тому слушателю рассказанный анекдот можно было огрести и "волчий билет". Недавно в какой-то виртуальной политтусовке я прочитала злорадные разоблачения какого-то молодого человека: ага, вы говорите, что за анекдот можно было сесть, и в тоже время говорите, что анекдоты рассказывали - врете, стало быть?... И попробуйте объяснить абсурдность жизни, в которой за анекдот очень можно было сесть, а все равно их рассказывали... и садились...
За спиной у помававшего каменной рукой Ленина была широкая лестница в парк, выходящая на широкую аллею с клумбами и скамейками. Аллея делила парк на две части, которые сначала не отличались ничем, а потом в одной из них построили открытую эстраду и даже что-то такое иногда проводили, а в другой - выстроили совершенно дикой архитектуры двухэтажное кафе с верандой, которое все время меняло профиль: в зависимости от состояния здоровья очередного градоначальника оно становилось то молочным кафе, то рестораном.
Кафе сожрало чуть ли не четверть парка, который в детстве казался большим, а оказался в общем-то почти сквером, а прежде с того склона, где оно потом водрузилось, зимой мы катались с горки на портфелях... То ли это ложная память, которую мне имплантировали, то ли климат радикально изменился, не знаю - но почему-то в воспоминаниях детства все зимы сухо-снежные, снег скрипучий и сухой, санки, горки, ледовые дорожки, а теперь снег не каждый год и ложится... а уж о хождении в валеночках без калош и помину быть не может...
А портфели тогда модны были без ручек, клеенчатые такие сумки без ручек, носили их под мышкой и называли папками. Это казалось чем-то взрослым - портфель (а тем более, позорный ранец!) был положен безропотному первоклашке, а к нему - чернильница в тряпичном мешке на веревочке. Непроливайка она называлась, вылить чернила оттуда было невозможно, а вот выпачкаться - даже очень, если толкнут.