Это надо было вчера поставить... Но и сегодня хорошо.

Юрий Гастев
ДЫХАНИЕ СМЕРТИ ЗНАМЕНУЕТ ВОЗРОЖДЕНИЕ ДУХА



Происходило все это в глухом заснеженном поселке на юге Эстонии, почти на границе с Латвией, в туберкулезном санатории. Очень, надо признать, удачливому (рано сел - рано вышел), тут мне определенно не везло: заболев в Свердловске, где я работал на минометном заводе, в морозную и голодную зиму с сорок второго на сорок третий, я исхитрился попасть в детский санаторий, где меня поставили на ноги за три месяца, да так, что потом в лагере не удалось ни разу "закосить"; а вот на воле, не выдержав, видно, перенапряжения, такую новую вспышку заработал, что меня сочли непригодным даже для спасительной операции и положили теперь вот сюда - хоть малость для начала подправиться.

В нашей камере - виноват, палате! - кроме меня, было трое: чернявый слесарюга, каждое утро озабоченно подсчитывавший мелочь на опохмел, непонятного возраста маразматик, то и дело проверявший, нет ли где сквозняка (почему-то в тюрьмах и больницах никогда без такого, хоть одного, не обходится), и еще один, небольшого роста (почти как я), то ли Николай Васильич, то ли Алексей Семеныч, как-то так. Он был врачом (не знаю уж, какого профиля) и считал себя бо-ольшим интеллигентом, что проявлялось у него в необыкновенной аккуратности и обходительности: выбрит, причесан, всегда в костюмчике, при галстучке. Говорит все больше об ученом: про инфекции какие-то свои, про витамины или про образованность, и как без нее плохо... От нечего делать мы часто играли с ним в преферанс по полкопейки. Он почти всегда выигрывал и, закрывая очередную пульку, говорил удовлетворенно и оч-чень вежливо: "Два тридцать семь (или, скажем, три сорок две) с Вас, Юрий Алексеевич"...

Так вот, слушаем мы, с утра пораньше, радио. Каждый в свой угол уставился (упаси Бог комментировать!), физиономии у всех приличествующие случаю, сурьезные: не то чтобы очень скорбные, но и не глумливые, ни-ни! А Левитан эту первую утреннюю передачу на такой церемониальной ноте начал, будто вот-вот салют объявит в честь взятия Рязани или снижение цен на кислую капусту: "За прошедшую ночь в здоровьи товарища Сталина наступило серьезное у-худ-шение!..".

(Я вздрогнул малость, но сдержался.) "Несмотря на интенсивное кислородное и медикаментозное лечение (го-лос диктора все крепнет!), наступило ЧЕЙН-СТОКСОВО ДЫХАНИЕ!".. Смотрю, наш Василь Алексеич, всегда такой выдержанный, воспитанный, голоса не повысит, тут аж вскочил: "Юра, - говорит, - пора сбегать!!"

Меня, признаться поразило тут не предложение "сбегать", само по себе, согласитесь, в шесть утра более чем уместное, а совершенно немыслимое для церемонного Семен Николаича фамильярное обращение "Юра". Серьезное, думаю, дело, но хочу удостовериться:

"Так ведь вроде бы, - говорю, - еще ничего такого не сказали?"... Но Василь Семеныч тверд и непреклонен: "Юра, - повторил он, приосанившись, - я ведь как-никак врач! Ди-пло-ми-рованный!! Знаю, что говорю: Чейн-Стокс - парень ис-клю-чи-тельно надежный - ни разу еще не подвел!" Ну, тут уж до меня доходит: дела нешуточные, не до дискуссий - одеваясь на ходу, без разговоров бегу в магазин. Раннее утро: луна, фонари, сугробы - ни души. Магазин, естественно, закрыт - ни огонька в двухэтажном домике, замок на двери. Но не отступать же! Где, думаю, может жить продавец? - ну, ясно же, на втором этаже! По боковой лестнице наверх, стучу, вна-чале тихонько - ни звука. Сильнее стучу, кулаками, ногами, вовсю!... "Kurat, kurat*, - слышу издалека, - та што ше это такое, спать не тают, опять эти русские сфиньи, schweine, а-а, напились, kurat, kurat!.." Он перевел дыхание на секунду, а я - ладони рупором - и как можно отчетливее:

"Откройте, пожалуйста, очень надо!" Он, подходя к двери, совсем уже другим голосом: "А што, расфе уше?!"

"Да-да, в том-то и дело!" - "Ни-че-фо не понимаю! Я только што слушал ратио, там какое-то тыкание..." - "Вот-вот, у нас в палате врач, говорит: все в порядке!" - "Та што фы кофорите! (открывая дверь) Ой, исфините (в хала-те, с керосиновой лампой), я ф таком фите! ("Да что вы, пожалуйста!")... Снаете, эти русские (смущенно косится на меня - я ободрительно улыба-юсь: "Да ради Бога!") часто куликанят, напьются, я не срасу понял... (торопливо вниз по ступенькам) Фам, наферно, фотку, та? Сколько?" - "Сейчас посчитаю, на сколько хватит - ну, уж бутылку во всяком случае" - "Перите тфе! Я ше снаю. фы фсе рафно снофа притете, постоянный покупатель, я не срасу уснал, исфините!" - "Ну спасибо, извините и вы, что разбудил" - "Та што фы, Коспоти, прикотите кокта только сакотите!"

...Миленький, он, видно, решил, что я теперь всегда с такими добрыми вестями буду приходить!!"

Расстались мы вполне друзьями, и я сильно подозреваю, что в тот день еще до открытия магазина он так же адекватно отметил наступление чейн-стоксова дыхания, как и я со своими случайными сопалатниками.


Читать целиком
Еще ссылка по теме - отличная книга: Иосиф Самуилович Шкловский. Эшелон (к сожалению, не полностью)