БАЛЛАДА ОБ ОДНОГЛАЗОМ МАЙКЕ. Из Р.Сервиса
(с английского)

Ещё один перевод из Р.Сервиса, не вошедший в книгу "Ворожба".

БАЛЛАДА ОБ ОДНОГЛАЗОМ МАЙКЕ

Поведал мне эту историю Майк - он стар был и одноглаз;
А я до утра курил у костра и слушал его рассказ.
Струилась река огня свысока, и кончилась водка у нас.

Мечтал этот тип, чтоб я погиб, и строил мне козни он;
Хоть ведал мой враг, что я не слабак, - но гнев его был силен.
Он за мною, жесток, гнался то на Восток, то на Запад, то вверх, то вниз;
И от страшных угроз еле ноги унес я на Север, что мрачен и лыс.

Тут спрятаться смог, тут надолго залег, жил годы средь мрака и вьюг
С одною мечтой: клад найду золотой - и наступит врагу каюк;
Я тут что есть сил землю рыл и долбил ручьев ледяной покров,
Я тут среди скал боролся, искал свой клад золотой из снов.

Так жил я во льдах - с надеждой, в трудах, с улыбкой, в слезах... Я стар;
Прошло двадцать лет - и более нет надежд на мидасов дар.
Я много бедней церковных мышей; обрыдли труды и снега;
Но как-то сквозь тьму - с чего, не пойму - всплыл забытый образ врага.

Миновали года с той минуты, когда взмолился я Князю Зла:
Чтобы дал он мне сил, чтобы долго я жил, чтоб убил я того козла -
Но ни знака в ответ и ни звука, о нет... Как всё это было давно!
И хоть юность прошла, память в дырах была, - хотел отомстить все равно.

Помню, будто вчера: я курил у костра, над речкой была тишина,
А небо в тот час имело окрас рубиновый, как у вина.
Позже блеклым, седым, как абсент или дым, надо мною стал небосвод;
Мнились блики огней, и сплетение змей, и танцующих фей полет.

Все это во сне привиделось мне, быть может... Потом вдалеке
Увидел пятно; спускалось оно, как клякса чернил, по реке:
То прыжок, то рывок; вдоль реки, поперек; то на месте кружилось порой -
Так спускалось пятно; это было смешно и схоже с какой-то игрой.

Туманны, легки, вились огоньки там, где было подобье лица, -
Я понял вполне, что это ко мне тихо двигалась тень мертвеца.
Было гладким лицо, как крутое яйцо, гладким вроде бритой башки,
И мерцало как таз в полуночный час средь змеящихся струй реки.

Все ближе блеск, и все ближе плеск, все видней мертвец и видней;
Предстал он в конце предо мной в кольце тех туманных, дрожащих огней.
Он дергался, ныл; он корчился, выл; и я не успел сбежать,
Как вдруг он к ногам моим рухнул - и там так и остался лежать.

А далее - в том клянусь я крестом - сказал мне этот "пловец":
"Я - твой супостат. Я знаю: ты рад увидеть, что я - мертвец.
Гляди же теперь, в победу поверь, тверди же, что месть - сладка;
Гляди, как ползу и корчусь внизу, средь ила, грязи, песка.

Если время пришло - причиненное зло исправить люди должны;
И я шел потому к тебе одному, чувствуя груз вины.
Да, я зло совершал, и тебя я искал - тут и там, среди ночи и дня;
Хоть я ныне - мертвец, но нашел наконец... Так прости же, прости меня!"

Мертвец умолял; его череп сверкал, его пальцы вонзились в ил;
Уйти я не мог - лежал он у ног; он ноги мои обхватил.
И сказал я тогда: "Не буду вреда тебе причинять, скорбя.
Хоть безмерна вина твоя, старина, - ну да ладно, прощаю тебя".

Глаза я протер (может, спал до сих пор?), стряхнул этот сон дурной.
Сияла луна, освещала она пятно средь воды речной;
Спускалось пятно туда, где темно, где лунный кончался свет,
Вниз и вниз по реке; наконец, вдалеке исчез его тусклый след.

Седого и дряхлого Майка рассказ я слушал почти до утра.
Потом он уснул, и по-волчьи сверкнул стеклянный глаз у костра;
Отражал этот глаз в предутренний час небесного свет шатра.

R.Service
THE BALLAD OF ONE-EYED MIKE

This is the tale that was told to me by the man with the crystal eye,
As I smoked my pipe in the camp-fire light, and the Glories swept the sky;
As the Northlights gleamed and curved and streamed, and the bottle of "hooch" was dry.

A man once aimed that my life be shamed, and wrought me a deathly wrong;
I vowed one day I would well repay, but the heft of his hate was strong.
He thonged me East and he thonged me West; he harried me back and forth,
Till I fled in fright from his peerless spite to the bleak, bald-headed North.

And there I lay, and for many a day I hatched plan after plan,
For a golden haul of the wherewithal to crush and to kill my man;
And there I strove, and there I clove through the drift of icy streams;
And there I fought, and there I sought for the pay-streak of my dreams.

So twenty years, with their hopes and fears and smiles and tears and such,
Went by and left me long bereft of hope of the Midas touch;
About as fat as a chancel rat, and lo! despite my will,
In the weary fight I had clean lost sight of the man I sought to kill.

'Twas so far away, that evil day when I prayed to the Prince of Gloom
For the savage strength and the sullen length of life to work his doom.
Nor sign nor word had I seen or heard, and it happed so long ago;
My youth was gone and my memory wan, and I willed it even so.

It fell one night in the waning light by the Yukon's oily flow,
I smoked and sat as I marvelled at the sky's port-winey glow;
Till it paled away to an absinthe gray, and the river seemed to shrink,
All wobbly flakes and wriggling snakes and goblin eyes a-wink.

'Twas weird to see and it 'wildered me in a queer, hypnotic dream,
Till I saw a spot like an inky blot come floating down the stream;
It bobbed and swung; it sheered and hung; it romped round in a ring;
It seemed to play in a tricksome way; it sure was a merry thing.

In freakish flights strange oily lights came fluttering round its head,
Like butterflies of a monster size - then I knew it for the Dead.
Its face was rubbed and slicked and scrubbed as smooth as a shaven pate;
In the silver snakes that the water makes it gleamed like a dinner-plate.

It gurgled near, and clear and clear and large and large it grew;
It stood upright in a ring of light and it looked me through and through.
It weltered round with a woozy sound, and ere I could retreat,
With the witless roll of a sodden soul it wantoned to my feet.

And here I swear by this Cross I wear, I heard that "floater" say:
"I am the man from whom you ran, the man you sought to slay.
That you may note and gaze and gloat, and say `Revenge is sweet',
In the grit and grime of the river's slime I am rotting at your feet.

"The ill we rue we must e'en undo, though it rive us bone from bone;
So it came about that I sought you out, for I prayed I might atone.
I did you wrong, and for long and long I sought where you might live;
And now you're found, though I'm dead and drowned, I beg you to forgive."

So sad it seemed, and its cheek-bones gleamed, and its fingers flicked the shore;
And it lapped and lay in a weary way, and its hands met to implore;
That I gently said: "Poor, restless dead, I would never work you woe;
Though the wrong you rue you can ne'er undo, I forgave you long ago."

Then, wonder-wise, I rubbed my eyes and I woke from a horrid dream.
The moon rode high in the naked sky, and something bobbed in the stream.
It held my sight in a patch of light, and then it sheered from the shore;
It dipped and sank by a hollow bank, and I never saw it more.

This was the tale he told to me, that man so warped and gray,
Ere he slept and dreamed, and the camp-fire gleamed in his eye in a wolfish way -
That crystal eye that raked the sky in the weird Auroral ray.