БАЛЛАДА ОБ ИУДЕ ИСКАРИОТЕ (из Р.Бьюкенена)

Так было: лежал Иудин труп
На купленной кровью земле;
Так было: таился Иудин дух
За этим телом во мгле.

А небо ночное было черно,
Земля ночная – черна,
И сквозь лохмотья черных туч
Кровавая мчалась Луна.

Так было: лежал Иудин труп,
Жалок и недвижим;
Так было: склонился Иудин дух,
С тоской над телом своим.

Тяжким, как будто больного вздох,
Было дыханье земли;
Святые, светлые слёзы росы
Из глаз Вселенной текли.

И, глядя на тело, Иудин дух
Издал еле слышный стон:
«Мой опозоренный, жалкий труп
Должен быть погребён!
Мой опозоренный, жалкий труп
Я зарою теперь,
Чтобы не видели люди его,
Чтобы не тронул зверь

Но камни на поле остры, как сталь,
Тверды они – видит Бог!
И тело придется мне унести,
Чтоб я закопать его смог».

Так было: печальный Иудин дух,
Уныньем до дна изнурён,
Поднял и понёс Иудин труп
С Кровавого Поля – вон.

Когда этот труп, холодный, как лёд,
Тащил он сквозь темноту, -
Стучали, подобно игральным костям,
Зубы в безгласном рту.

Когда, сгибаясь, Иудин дух
На спину груз воздвиг,
Глаз Неба блеснул, как свет фонаря, -
Блеснул, но всего на миг.

Он то ли шёл, то ли летел, -
Вихрь его нёс ледяной,
Как будто касанье холодных рук
Чувствовал он спиной.

И первое место, куда он пришел -
Поросший колючкой пустырь,
Пустырь, что ветром холодным был
Пронизан и вдоль и вширь.

Второе место, куда он пришел –
Гнилой и заросший пруд;
Бросил он тело туда – но оно
Всплыло, как пустой сосуд.

И дух снова взвалил свой груз –
А небо стегало дождём –
И третье место, куда он пришел,
Был холм с высоким Крестом.

Он пригляделся к тому Кресту
И к двум соседним Крестам -
И три скелета распятых людей
Он в страхе увидел там.

И он поглядел на средний Крест:
Спал Белый Голубь на нём;
Чуть виден при тусклом свете луны,
Он голову скрыл под крылом.

Под средним Крестом могильный дол
Был вырыт в этом холме;
Но дух, взглянув туда, задрожал,
И скрылся, дрожа, во тьме.

Четвертое место, куда он пришел,
Был берег кровавой реки:
Над нею – узкий, как лезвие, Мост;
Стремнины ее глубоки.

Он тело бросить в поток не посмел:
Там злобно глаза горят
И руки готовы вышвырнуть труп
Из водоворота назад.

Так было: покинул Иудин дух
Страшные эти места;
И пену кровавую бросил вослед
Водоворот у Моста.

Он дни и ночи шёл наугад,
Свой труп по пустыне нёс,
И были дни – как глухая мгла,
А ночи – как ливни слёз.

Он дни и ночи шёл наугад,
Лес Скорби изведал он,
И были ночи как снег в лицо,
А дни – словно ветра стон.

Так было: скитался Иудин дух,
Один, повсюду – один!
Так шёл в печали Иудин дух
Среди пустынных равнин.

На запад, восход – шагал он вперёд,
Не слыша речи людской;
Шёл дни и года, не зная – куда,
С отчаяньем и тоской.

Шёл дни и года, не зная – куда,
Сквозь тьму, где проблеска нет;
Но вот увидел Иудин дух
Далёкий-далёкий свет.

Далёкий-далёкий огонь в степи,
Слабее слабой свечи;
Он вспыхивал и угасал опять,
Словно маяк в ночи.

Так было: пополз Иудин дух
К далёкому свету во мгле;
А дождь хлестал, дождь клокотал,
Дождь прижимал к земле.

Он шел дни и ночи, гоним вперёд
Касанием ледяным;
И дни проходили чёрным дождём,
А ночи – бураном степным.

И вот свершилось: Иудин дух,
Печален, тощ и убог,
Стоял среди черной ночи один;
Сиял перед ним чертог.

И пустошь покрыта порошей была,
Следы на снегу – черны;
И поднял над миром лампаду свою
Серебряный призрак Луны.

Сосульки свисали с карнизов крыш,
На стенах – блеск белизны;
И тени гостей, что на свадьбу пришли,
Сквозь окна были видны.

Виднелись сквозь окна тени гостей
И слышались шум и смех;
Иудин дух положил свой труп
Пред домом на свежий снег.

Иудин дух положил свой труп
Пред домом на свежий снег,
Иудин дух вперед и назад
По снегу пустился в бег.

Вперед и назад, туда и сюда
Он бегал, чтоб ноги согреть,
Как бегает в дальнем полярном краю
Тощий белый медведь.

Сидел Жених во главе стола,
И было светло как днём;
Спросил Он: «А чьи там слышны шаги
Усталые за окном?»

Так было: взглянул один из гостей
И дал смиренный ответ:
«То носится волк туда и сюда,
В снегу оставляя след».

Сидел в белоснежных одеждах Жених,
И снова промолвил Он:
«О, чей это слышится за окном
Жалобный тихий стон?»

Так было: взглянул один из гостей
И гневен был его глас:
«То дух Иуды вперёд и назад
Носится здесь сейчас».

Так было: застыл Иудин дух,
И стоны прервались вдруг;
В дверях появился святой Жених,
И стало светло вокруг.

Стоял святой Жених со свечой,
Он в белое был одет;
И видел Иудин дух сквозь дверь
Господней Вечери свет.

Струился свет от лица Жениха –
Свет ярок был, нестерпим...
Жених произнёс: «Что ты делаешь здесь –
С грешным телом твоим?»

Ответил Ему Иудин дух,
Печален, наг и убог:
«Я дни и ночи шёл наугад,
Сквозь тьму шагал без дорог».

И были яростны крики гостей:
«Здесь не место ему!
Прочь прогони Иудин дух –
Пусть уходит во тьму!»

Медленно руки свои поднял
К небу Жених святой,
Три мановения сотворил -
И снег повалил густой.

Любая снежинка была бела,
Любая была легка,
И над землей превращалась она
В белого голубка.

Был прочь унесён Иудин труп
Усилием тысяч крыл;
И этих белых крыльев покров
Подобен савану был.

Так было: Жених с улыбкой позвал
Гостя к себе в чертог.
Так было: пополз Иудин дух
К Нему – и замер у ног.

«Святая Вечеря здесь у нас;
И жду я тебя давно,
И свечи горят в ожиданьи тебя,
И не разлито вино!»

Все свечи горят, и разлито вино,
Ждавшее до сих пор;
Иуда Господни ноги омыл
И волосами обтёр.

----------

Robert Buchanan

The Ballad of Judas Iscariot

’T WAS the body of Judas Iscariot
Lay in the Field of Blood;
’T was the soul of Judas Iscariot
Beside the body stood.

Black was the earth by night,
And black was the sky;
Black, black were the broken clouds,
Tho’ the red Moon went by.

’T was the body of Judas Iscariot
Strangled and dead lay there;
’T was the soul of Judas Iscariot
Look’d on it in despair.

The breath of the World came and went
Like a sick man’s in rest;
Drop by drop on the World’s eyes
The dews fell cool and blest.

Then the soul of Judas Iscariot
Did make a gentle moan—
“I will bury underneath the ground
My flesh and blood and bone.

“I will bury deep beneath the soil,
Lest mortals look thereon,
And when the wolf and raven come
The body will be gone!

“The stones of the field are sharp as steel,
And hard and bold, God wot;
And I must bear my body hence
Until I find a spot!”

’T was the soul of Judas Iscariot
So grim, and gaunt, and gray,
Rais’d the body of Judas Iscariot,
And carried it away.

And as he bare it from the field
Its touch was cold as ice,
And the ivory teeth within the jaw
Rattled aloud, like dice.

As the soul of Judas Iscariot
Carried its load with pain,
The Eye of Heaven, like a lanthorn’s eye,
Open’d and shut again.

Half he walk’d, and half he seem’d
Lifted on the cold wind;
He did not turn, for chilly hands
Were pushing from behind.

The first place that he came unto
It was the open wold,
And underneath were prickly whins,
And a wind that blew so cold.

The next place that he came unto
It was a stagnant pool,
And when he threw the body in
It floated light as wool.

He drew the body on his back,
And it was dripping chill,
And the next place that he came unto
Was a Cross upon a hill.

A Cross upon the windy hill,
And a Cross on either side,
Three skeletons that swing thereon,
Who had been crucified.

And on the middle crossbar sat
A white Dove slumbering;
Dim it sat in the dim light,
With its head beneath its wing.

And underneath the middle Cross
A grave yawn’d wide and vast,
But the soul of Judas Iscariot
Shiver’d, and glided past.

The fourth place that he came unto
It was the Brig of Dread,
And the great torrents rushing down
Were deep, and swift, and red.

He dar’d not fling the body in
For fear of faces dim,
And arms were wav’d in the wild water
To thrust it back to him.

’T was the soul of Judas Iscariot
Turn’d from the Brig of Dread,
And the dreadful foam of the wild water
Had splash’d the body red.

For days and nights he wander’d on
Upon an open plain,
And the days went by like blinding mist,
And the nights like rushing rain.

For days and nights he wander’d on,
All thro’ the Wood of Woe;
And the nights went by like moaning wind,
And the days like drifting snow.

’T was the soul of Judas Iscariot
Came with a weary face—
Alone, alone, and all alone,
Alone in a lonely place!

He wander’d east, he wander’d west,
And heard no human sound;
For months and years, in grief and tears,
He wander’d round and round.

For months and years, in grief and tears,
He walk’d the silent night;
Then the soul of Judas Iscariot
Perceiv’d a far-off light.

A far-off light across the waste,
As dim as dim might be,
That came and went like a lighthouse gleam
On a black night at sea.

’T was the soul of Judas Iscariot
Crawl’d to the distant gleam;
And the rain came down, and the rain was blown
Against him with a scream.

For days and nights he wander’d on,
Push’d on by hands behind; 1
And the days went by like black, black rain,
And the nights like rushing wind.

’T was the soul of Judas Iscariot,
Strange, and sad, and tall,
Stood all alone at dead of night
Before a lighted hall.

And the wold was white with snow,
And his footmarks black and damp,
And the ghost of the silver Moon arose,
Holding her yellow lamp.

And the icicles were on the eaves,
And the walls were deep with white,
And the shadows of the guests within
Pass’d on the window light.

The shadows of the wedding guests
Did strangely come and go,
And the body of Judas Iscariot
Lay stretch’d along the snow.

The body of Judas Iscariot
Lay stretch’d along the snow;
’T was the soul of Judas Iscariot
Ran swiftly to and fro.

To and fro, and up and down,
He ran so swiftly there,
As round and round the frozen Pole
Glideth the lean white bear.

’T was the Bridegroom sat at the tablehead,
And the lights burn’d bright and clear—
“Oh, who is that,” the Bridegroom said,
“Whose weary feet I hear?”

’T was one look’d from the lighted hall,
And answer’d soft and slow,
“It is a wolf runs up and down
With a black track in the snow.”

The Bridegroom in his robe of white
Sat at the tablehead—
“Oh, who is that who moans without?”
The blessed Bridegroom said.

’T was one look’d from the lighted hall,
And answer’d fierce and low,
“’T is the soul of Judas Iscariot
Gliding to and fro.”

’T was the soul of Judas Iscariot
Did hush itself and stand,
And saw the Bridegroom at the door
With a light in his hand.

The Bridegroom stood in the open door,
And he was clad in white,
And far within the Lord’s Supper
Was spread so long and bright.

The Bridegroom shaded his eyes and look’d,
And his face was bright to see—
“What dost thou here at the Lord’s Supper
With thy body’s sins?” said he.

’T was the soul of Judas Iscariot
Stood black, and sad, and bare—
“I have wander’d many nights and days;
There is no light elsewhere.”

’T was the wedding guests cried out within,
And their eyes were fierce and bright—
“Scourge the soul of Judas Iscariot
Away into the night!”

The Bridegroom stood in the open door,
And he wav’d hands still and slow,
And the third time that he wav’d his hands
The air was thick with snow.

And of every flake of falling snow,
Before it touch’d the ground,
There came a dove, and a thousand doves
Made sweet sound.

’T was the body of Judas Iscariot
Floated away full fleet,
And the wings of the doves that bare it off
Were like its winding-sheet.

’T was the Bridegroom stood at the open door,
And beckon’d, smiling sweet;
’T was the soul of Judas Iscariot
Stole in, and fell at his feet.

“The Holy Supper is spread within,
And the many candles shine,
And I have waited long for thee
Before I pour’d the wine!”

The supper wine is pour’d at last,
The lights burn bright and fair,
Iscariot washes the Bridegroom’s feet,
And dries them with his hair.