Три перевода из Ф.М.Френо

ФИЛИП М. ФРЕНО


Филип Морен Френо (1752 -1832) - американский поэт, публицист, редактор. В 1768 году поступил в колледж в Принстоне, где изучал религию. Окончил его в 1771 году, написав поэтическую "Историю пророка Ионы" и - совместно с Хью Генри Брэкенриджем - сатирическое произведение "Паломничество отца Бембо в Мекку" и поэму "Восходящая слава Америки". Во время учёбы в колледже Френо дружил с будущим президентом США Джеймсом Мэдисоном. Эти отношения позже оказали значительное влияние на карьеру Френо в газете "The National Gazette".
После окончания колледжа Френо недолго занимался преподаванием, изучением теологии. С началом в 1775 году Войны за независимость написал ряд антибританских произведений, получив широкую известность.
В 1776 году поселился на острове Санта-Крус в Вест-Индии, создал произведения, описывающие красоту природы - поэмы "Красоты Санта-Круса", "Дом ночи". В июле 1778 года вернулся на материк и стал членом команды каперов. Дважды арестовывался англичанами, во второй раз провёл 6 недель в плену в плавучей тюрьме. Содержание под стражей подорвало здоровье Френо. Свой тюремный опыт он описал в поэме "Британская плавучая тюрьма".
В 1781-1783 годах работал на почте в Филадельфии, продолжая заниматься сочинительством. С этих времён его стали назвать "поэтом американской революции". В 1786 году был издан его первый сборник "Стихи".
В 1790-1791 годах работал помощником редактора в газете "New York Daily Advertiser". В 1791 году госсекретарь США Томас Джефферсон предложил Френо должность переводчика в Госдепе в Филадельфии и должность редактора "The National Gazette". В дальнейшем Френо был редактором газет "Jersey Chronicle", "The Time-Piece".

ФИЛИП М. ФРЕНО. МОНОЛОГ ГЕОРГА ТРЕТЬЕГО

PHILIP M. FRENEAU. GEORGE THE THIRD'S SOLILOQUY

Орда химер, едва сгустится мрак, Терзает взор. Кто объяснит мне знак? Хоть сходства нет с врагами у теней - Любых врагов видения страшней. Как проклят тот (и дважды проклят я), Кто цепь не рвёт страданий бытия; Ему отрады в этом мире нет, Роз безразличен аромат и цвет. Да, вижу знак: опять бесчестье ждёт; Я проклят сам и проклят весь мой род!.. Так перед тем, как Цезарь был убит, Сама Природа плакала навзрыд; Рыданий звук был слышен на земле, Являлась тень ужасная во мгле; Затем, чтоб весть про гибель принести, Злой гений Брута встретил на пути; Я - следом!... Но расстаться тяжело С тем, что моим остаться бы могло. Трон не отдам! - хоть опозорен он: Нет! Защитят мои солдаты трон, Убьют врагов - без милосердья, всех; Иль небеса даруют мне успех. Ты, вор, который в Ньюгейт заключён, Разбойник, что клеймён и осуждён, - Спешите, слыша барабанов бой: Король Георг зовёт вас за собой; Свободу дам, не пожалею мзды; Ко мне, друзья, - из тюрем, из беды; Я вас хочу отправить в Новый Свет, Там грабьте, жгите - в том проступка нет; Кого хотите можете убить; Пусть видит мир воров английских прыть. Я клялся в день вступления на трон, Что миролюбье будет мой закон. По сей причине с Францией трактат Я заключил (позорный, говорят). Но до чего судьба моя горька! - Заставил рок меня послать войска; Я под командой Гейджа двинул в бой Отряд головорезов на разбой: Пусть усмирят любители татьбы Всех тех, кого избрали мы в рабы. Но, видно, в слабых власть была руках: Был сей отряд разгромлен в пух и прах; Кто уцелел - стремится к одному: Глад пережить и вновь попасть в тюрьму. Французы помощь шлют врагам (беда!), Ещё вредят испанцы, как всегда, Нет больше войск, герои прочь бегут, Доходов нет, и недоволен люд, Разбили флот мой, захватили груз Пират-голландец и злодей-француз. Я проклят, опозорен Альбион; Итак, к чему я ныне принуждён? Нет ни надежд, ни войска, ни казны; Бургойн разбит... Так что ж - конец войны? Признать бессилье - или по-мужски Идти в атаку, заострив клыки? Но где взять силы? В армии - разлад, Калек - без счёту, мёртвых - мириад! Будь ад со мной и лучшие войска - Мы б и тогда разбить наверняка Испанцев и французов не смогли И бунтарей на том краю земли. Да, отделенье - для меня беда, Но разделиться надо - навсегда! Я шлю проклятья всем бунтовщикам, Конгрессу их, и штатам, и войскам; Их Ассамблея - средоточье зла, Им предана, меня же - предала; Вот кто низверг моё правленье в ад, Сманив рабов и победив солдат! Будь проклят день, что подарил мне свет! Будь проклят час, что стал началом бед! Моим умом владеет демон тьмы, Той тьмы, что губит всякие умы. Мой жребий всех способен ужаснуть... Направить ли в Шотландию мой путь? Там, в самом дальнем уголке страны, Под неумолчный, дикий рёв волны, Меня укроет горный мой народ, Лишь он один хвалу мне воспоёт. Другие мне враждебны на земле; Печать печали на моём челе: В изгнанье - как Иаков? Или ждёт, Меня, подобно Карлу, эшафот?

WHAT mean these dreams, and hideous forms that rise Night after night, tormenting to my eyes - No real foes these horrid shapes can be, But thrice as much they vex and torture me. How curs'd is he, -how doubly curs'd am I - Who lives in pain, and yet who dares not die; To him no joy this world of Nature brings, In vain the wild rose blooms, the daisy springs. Is this a prelude to some new disgrace, Some baleful omen to my name and race! - It may be so -ere mighty Cesar died, Presaging Nature felt his doom, and sigh'd; A bellowing voice through midnight groves was heard, And threatening ghosts at dusk of eve appear'd - Ere Brutus fell, to adverse fates a prey, His evil genius met him on the way, And so may mine! -but who would yield so soon A prize, some luckier hour may make my own? - Shame seize my crown, ere such a deed be mine - No -to the last my squadrons shall combine, And slay my foes, while foes remain to slay, Or heaven shall grant me one successful day. Is there a robber close in Newgate hemm'd, Is there a cut-throat, fetter'd and condemn'd? Haste, loyal slaves, to George's standard come, Attend his lectures when you hear the drum; Your chains I break -for better days prepare, Come out, my friends, from prison and from care, Far to the west I plan your desperate sway, There 'tis no sin to ravage, burn, and slay; There, without fear, your bloody aims pursue, And show mankind what English thieves can do. That day, when first I mounted to the throne, I swore to let all foreign foes alone. Through love of peace to terms did I advance, And made, they say, a shameful league with France. But different scenes rise horrid to my view, I charg'd my hosts to plunder and subdue - At first, indeed, I thought short wars to wage, And sent some jail-birds to be led by Gage, For 'twas but right, that those we mark'd for slaves Should be reduc'd by cowards, fools, and knaves: Awhile, directed by his feeble hand, Those troops were kick'd and pelted through the land, Or starv'd in Boston, curs'd the unlucky hour They left their dungeons for that fatal shore. France aids them now, a desperate game I play, And hostile Spain will do the same, they say; My armies vanquish'd, and my heroes fled, My people murmuring, and my commerce dead, My shatter'd navy pelted, bruis'd, and clubb'd, By Dutchmen bullied, and by Frenchmen drubb'd, My name abhorr'd, my nation in disgrace, How should I act in such a mournful case! My hopes and joys are vanish'd with my coin, My ruin'd army, and my lost Burgoyne! What shall I do -confess my labours vain, Or whet my tusks, and to the charge again! But where's my force -my choicest troops are fled, Some thousands crippled, and a myriad dead - If I were own'd the boldest of mankind, And hell with all her flames inspir'd my mind, Could I at once with Spain and France contend, And fight the rebels, on the world's green end?-- The pangs of parting I can ne'er endure, Yet part we must, and part to meet no more! Oh, blast this Congress, blast each upstart STATE, On whose commands ten thousand captains wait; From various climes that dire Assembly came, True to their trust, as hostile to my fame; 'Tis these, ah these, have ruin'd half my sway, Disgrac'd my arms, and led my slaves astray - Curs'd be the day, when first I saw the sun, Curs'd be the hour, when I these wars begun: The fiends of darkness then poffess'd my mind, And powers unfriendly to the human kind. To wasting grief, and sullen rage a prey, To Scotland's utmost verge I'll take my way, There with eternal storms due concert keep, And while the billows rage, as fiercely weep - Page 68Ye highland lads, my rugged fate bemoan, Assist me with one sympathizing groan; For late I find the nations are my foes, I must submit, and that with bloody nose, Or, like our James, fly basely from the state, Or share, what still is worse - old Charles's fate.

Необходимые примечания. Стихотворение датировано 1779 годом. Это - период времени после "Бостонского чаепития" 1773 года, экспедиции генерала Гейджа в штате Массачусетс (отряд англичан, посланный из Бостона в 1775 году с целью разоружения мятежных американцев, подвергся ряду нападений и понёс большие потери) и Саратоги, где в 1777 году капитулировал корпус английского генерала Бургойна. Саратога, во-первых, показала, что англичане могут терпеть крупные поражения, а во-вторых, что более важно, привлекла на сторону американцев Францию.

---

ФИЛИП М. ФРЕНО. БРОШЕННЫЙ МУЖ

PHILIP M. FRENEAU. THE NEGLECTED HUSBAND

Жена для мужа - счастье иль беда; Отрада - или мука навсегда. Бедный Ричард красу городка Опрометчиво в спутницы взял; И ворчать, и браниться слегка Он, влюблённый, жене позволял. Ей за танцами было плевать, Жив несчастный супруг или нет; И любила она привечать Тех, кто мил и по моде одет. Бедный Ричард! - твердили вокруг, - Он заброшен, женой позабыт... Но не злился, не спорил супруг, - Вёл обычный, налаженный быт. Фолианты читал он подряд (Хоть тома тяжелы - не беда) И записывал (как говорят) Даже что-то своё иногда. От творил от утра дотемна, И позднее - при свете свечей; Только знать не хотела она Ни творений его, ни речей. Всё твердила: "По глупости ты Эти толстые книги постиг, А игральной колоды листы Много лучше листов этих книг" Заболел он однажды и сник, И со вздохом сказала она: "Я гляжу, тебе худо, мой Дик, И тебе я не очень нужна. Доктор немощь излечит твою, Даст пилюли, микстуру нальёт; Дома - Долли, и Самбо, и Сью, - Так что есть за тобою уход". И она убежала на бал; На подушки откинулся он И со вздохом тяжёлым сказал: "Таковы уж привычки у жён". Бедный Ричард! Конца бытия Ждал он год; и, супругу любя, Говорил ей "родная моя" (Но слегка осуждал про себя). А когда приближался финал Всех мучений и жизни, бедняк Перед смертью со стоном сказал: "В край иду, где отсутствует брак". И ушёл он от нас навсегда, В мир, который покоен и тих; (И супруге когда-то - туда; Франтов бросить придётся своих...) Вам развязка, конечно, ясна; Кроме правды, в ней нет ничего: На спектакль поспешила она; Закопали в могилу его.

A man's best fortune or his worst's a wife, A steady friendship, or continual strife. Poor Richard, once married a Belle, The pride, and the toast of the town, He could love her, he thought, very well, Let her smile, let her scold, let her frown. She danced--and she cared not a straw, Not a fig, if he lived or he died; If a fop with a feather she saw His attentions were rarely denied. Poor Richard was pitied by all, Thus slighted, neglected, distress'd, Yet, rather than wrangle and brawl He made of his bargain the best. In reading, he pass'd all the day, Or posing the works of the dead; He scribbled a little, they say, When the notion came into his head. No sooner the candles were lit Than Richard neglected the pen-- She cared not a cent what he writ, Or thought, about women or men. While he was intent on a book, She flirted away to the ball; And told him, he sadly mistook, For cards were the best of them all. At last, honest Richard fell sick, She saw it, and said with a groan, "I see you are going my Dick, And therefore I let you alone. The Doctors know best what to do; For doses and drenches prepare; There's Dolly, and Sambo, and Sue-- I leave you, my dear, in their care."- He fretted to see her depart In a humor so cheerful and gay, And said, with a sigh from his heart, These women will have their own way. Poor Richard survived but a year The cruel neglect of his spouse, Yet loved her, and call'd her his dear-- But thought she had broken church vows. When death came at last to his aid, He muttered with groaning, and pain, I am going, he peevishly said, Where I never will marry again. Then gave up the ghost, with a groan, And sunk to the land of repose, Where madam must go, in her turn, When rid of her dandies and beaus. What follow'd, we scarcely need say, Nor think if I do that I rave, She dress'd and she went to the Play, And Richard was laid in his grave.

---

ФИЛИП М. ФРЕНО. ДИКАЯ ЖИМОЛОСТЬ

PHILIP M. FRENEAU. THE WILD HONEY SUCKLE

Цветок, природы дивный дар! В тиши таишься, под листвой; Никем не собран твой нектар, Никем не тронут стебель твой; Ты спрятан здесь от жадных рук, Не втопчет в грязь тебя каблук. Природа эту белизну Сокрыла от дурных очей И поместила в тишину, Где шепчет ласково ручей; Но лета завершится срок, А с ним - и дни твои, цветок. Прекрасен, но не вечен ты; Настанут бедственные дни: Ты, как Эдемские цветы, Красив - и сгинешь, как они. Увы! Нагрянут холода - И ты исчезнешь без следа. Тебе и жизнь, и красоту Вручили росы и рассвет; Ты был - ничто, и в пустоту Уйдешь. И в том утраты нет. Как будто миг, невелика Жизнь скоротечная цветка.

Fair flower, that dost so comely grow, Hid in this silent, dull retreat, Untouched thy honied blossoms blow, Unseen thy little branches greet: No roving foot shall crush thee here, No busy hand provoke a tear. By Nature's self in white arrayed, She bade thee shun the vulgar eye, And planted here the guardian shade, And sent soft waters murmuring by; Thus quietly thy summer goes, Thy days declining to repose. Smit with those charms, that must decay, I grieve to see your future doom; They died--nor were those flowers more gay, The flowers that did in Eden bloom; Unpitying frosts, and Autumn's power Shall leave no vestige of this flower. From morning suns and evening dews At first thy little being came: If nothing once, you nothing lose, For when you die you are the same; The space between, is but an hour, The frail duration of a flower.

(данный перевод опубликован в книге "Ворожба")