БАЛЛАДА О ТРИДЦАТЬ ПЕРВОМ СРЕБРЕНИКЕ (из В.Короткевича)
Это мой первый перевод с белорусского. Большое спасибо sinantrop@lj'у, посоветовавшему мне взяться за этот перевод - и вообще познакомиться с творчеством Владимира Короткевича. Стихотворение говорит само за себя; надеюсь, что перевод в какой-то степени это отражает.

БАЛЛАДА О ТРИДЦАТЬ ПЕРВОМ СРЕБРЕНИКЕ

И продал он Христа. И за это ему отвалили
Тридцать звонких монет – без обману; был правилен счёт.
Сверх того - полновесный (его накануне отлили)
Тридцать первый динарий Каиафа вручил от щедрот.

Ни за что. Просто так. Сувенир, или дар пустяковый,
А скорее – Каиафа добавил "на чай" серебра
За мужской поцелуй, очень скромный и очень суровый,
На который ответом был меч обнажённый Петра.

Коль свиней отыскать удалось бы тогда иудеям –
Много лучшей наградой явилось бы стадо свиней.
И не в том вся беда, что «Сын Божий» был предан злодеем.
Человек был погублен. Живой. Что бывает страшней?

Это – так же, как зайца, что ищет, с предсмертной тоскою,
За твоими ногами спасенья, затравлен и мал,
Выдать лютой погоне - и двинут беднягу рукою
Посильней, за ушами, чтоб он перед смертью визжал.

И распятый затих. А Иуда постиг преступленье,
Крикнул: «Кровью невинной омылась злодейства гора!
Я продал эту кровь. Мне не будет отныне прощенья».
В грязь монеты швырнул. Ну а дождь – поливал из ведра.

Очищающий дождь не коснулся Иуды нимало.
Сделал петлю злодей, осужденный собою на смерть,
Завязал на осине – осина брезгливо дрожала –
И ногой посильней оттолкнул оскверненную твердь.

А монеты собрали и дали горшечнику-скряге
За участок земли, что погостом общественным стал;
Век прервавшие свой там лежали, лежали бродяги…
(На костях их стоит в наше время шикарный квартал).

Продолженье рассказа заставит заплакать и скалы:
Тридцать первый серебреник тщетно искали потом;
Некий мытарь увидел, где эта монета лежала,
В грязь ногою вдавил - и тайком утащил к себе в дом.

Был динарий счастливой монетой. И мытарь-скотина
Без конца богател; без конца наполнялась казна.
Стал не только богатым - бессмертным. Понятна причина:
Для того, чтоб повеситься, все таки совесть нужна.

Он каменья швырял, и глумился вовсю над Распятым,
Львам бросал христиан и поганил Христовых невест,
Ну а после, как все, стал Христа неофитом завзятым,
И доносы строчил, и костром возвеличивал крест.

Громче римского папы орал на соборах о вере…
Но когда угодил к сарацинам в неволю потом -
Первым крикнул «Аллах!», и надсмотрщиком стал на галере,
Тех, кто веру не предал, стегал беспощадным кнутом.

С сотней лиц, с кучей рук, был как идол индийский, как Шива,
Был у тронов и плах, словно злобный, натасканный пёс,
Городские ворота врагу открывал суетливо,
«Молот ведьм» написал, написал на Джордано донос.

А святыней ему лишь измена была и оплата,
Перед сволочью каждой готов был валяться в пыли,
Мать с отцом предавал, предавал он и сына, и брата,
И друзей, что его под обстрелом от смерти спасли.

Но гляделся - святым. И один за другим, как бараны,
Звали люди его правдолюбцем, средь мрака - лучом:
«В правоте убеждённый, в жестокой борьбе неустанный,
Как за правое дело он бьётся огнём и мечом!»

Был источником дрязг беспардонных – всё новых и новых,
И змеиным поклёпом шипел, возмущая умы,
И никто не сказал ему слов наших предков суровых:
Мол, измену поймём – но изменников вешаем мы.

И фискалом он был. Лез повсюду, и низом, и боком,
И в гестапо служил, и в охранках, к стенаньям глухой…
Ныне «наш гуманизм» защищает в боренье высоком.
Удивляться чему? Генофонд у злодея такой.

За столетия сдал палачам он народу бессчётно,
И живёт до сих пор. И приходится вам ко двору.
И на руки к нему ваши дети влезают охотно.
Речь с трибуны орёт. Хлещет водку у вас на пиру.

Лишь момент улучит – расползётся чумою по свету,
Снова выдаст друзей и былое предаст божество.
Отчего же тогда вы не бьёте уродину эту?
Не плюёте зачем в эту подлую харю его?

Нынче время - пора вырвать злобное сердце у гада!
В гроб свинцовый его! пусть сгниёт вместе с жалом подлец!
И расплавить скорей тридцать первый серебреник надо.
А иначе – беда для Земли. А иначе конец.



Балада аб трыццаць першым сярэбраніку

І прадаў ён Хрыста. І яму адвалілі за гэта
Трыццаць срэбных дынараў. А Кайяфа яшчэ падарыў
Трыццаць першы сярэбранік, звонкай і важкай манетай,
Толькі-толькі адлітай на царскім манетным двары.
Ні за што. Проста так. Падарунак не падарунак, -
А хутчэй ад свайго дабрадушша накінуў на чай
За мужчынскі, суровы і стрыманы той пацалунак,
На які адказаў Пётр-апостал ударам мяча.
Каб у тыя часы ў Іудзеі вадзіліся свінні -
Ўзнагародаю лепшай была б яму іх чарада...
Справа, ясна, не ў тым,
што прадаў ён "гасподняга сына".
Чалавека прадаў ён, паршывец. Жывое прадаў.
Ўсё адно нібы зайца, што, гнаны крывавай пагоняй,
Паратунку шукае ў нагах тваіх, бо не ўцячэ,
Выдаць людзям са стрэльбай,
а тыя рабрынай, далонню, -
За вушамі яго, каб, канаючы, ён завішчэў.
І распяты сканаў. І тады фарысеям і катам
Крыкнуў здраднік: "Крывёю абмылася грэху гара!
Кроў прадаўшы нявінную, што нарабіў я, пракляты?!"
Бразнуў змаху грашмі, і яны пакаціліся ў гразь.
Пад дажджом ачышчальным - сухі - ён адчуў, што загінуў,
І вяроўку дастаў, і яе у пякельнай журбе
Завязаў на суку ад агіды дрыжачай асіны,
І ударам нагі шар зямны адштурхнуў ад сябе.
А за трыццаць манет падабраных ганчар-срэбралюбца
Уступіў свой кавалак зямлі без якіхсьці умоў,
Каб зрабіць там сталічныя могілкі для самагубцаў
(На тым месцы цяпер пяць някепскіх даходных дамоў).
Ад далейшай гісторыі пэўна і камень заплача:
Трыццаць першы дынар не знайшлі, хоць шукалі й яго, -
Нейкі мытар яго сярод гною і гразі убачыў
І схаваў ад усіх, неўпрыкмет наступіўшы нагой.
Той дынар быў шчаслівай манетай. І хцівец смярдзючы
З дапамогай яго аграбаў сабе золата, срэбра і медзь,
І разжыўся, і стаў неўміручы. Ну так, неўміручы,
Бо каб вешацца - трэба таксама сумленне займець.
І шпурляў ён каменні ў распятага божага сына,
Кідаў львам хрысціян і дзяўчат-неафітак хвастаў,
А затым, як і ўсе, стаў узорным хрысціянінам
І даносам ды вогнішчам біўся за славу Хрыста.
Больш за рымскага папу шумеў на ўсяленскіх саборах,
А пасля, ў сарацынскім палоне, бы ўмыўся багном,
Першы крыкнуў "алах!" і наглядчыкам стаў на галёрах,
І былых аднаверцаў раменным сцябаў бізуном.
З сотняй твараў, як ідал індыйскі, шматрукі, як Брама,
Быў пры тронах і плахах накшталт валачашчага пса.
Адчыняў перад ворагам роднага горада браму,
"Молат ведзьмаў" пісаў і на Бруна даносы пісаў.
Толькі здрадзе не здрадзіў і тым, хто за здраду заплаціць,
І таму перад кожным мярзотнікам гнуўся дугой
І даносіў на бацьку, даносіў на сына, на маці,
На сяброў, што з-пад выбухаў вынеслі мужна яго.
А паколькі мянціў ён прыгожа, то ўсе, як бараны,
Паўтаралі за кімсьці: "Вось вернае праўдзе плячо!
О, які ён трывалы, які ён перакананы,
Як ваюе за думкі свае ён агнём і мячом!"
Ён нястомна разводзіў хлусні беспардоннай турусы
І паклёп, як гадзюка, сычэў ля парога турмы,
І ніхто не сказаў яму слова старых беларусаў,
Што "прымаем мы здраду, а здрадніка вешаем мы".
Быў фіскалам. Усюды пралазіў і бокам і нізам,
Па гестапах служыў, па засценках, ад стогнаў глухіх,
Па ахранках... А зараз ваюе за "наш гуманізм.
Не здзіўляйцеся, добрыя людзі, бо гэны з такіх.
З дзён пачатку мільёны Сапраўдных ён вырак на мукі.
І жыве. Ўсё жыве. Вось наведвае госцем ваш дом...
Вось сядзіць..Вось ідзе...
Вось бярэ вашых дзетак на рукі...
Пнецца ў неба з трыбун... П'е гарэлку за вашым сталом.
Але выпадак дай - распаўзецца чумою па свеце,
Закладзе цалаваных сяброў і ўчарашніх багоў...
Дык чаму ж вы тады проста ў вочы яму не плюеце,
Не пінаеце гуртам у подлае рыла яго?!
До ўжо! Сэрца хлусні ў яго вырвіце, людзі, з-за рэбраў.
Разам з джалам схавайце падлюгу ў свінцовай труне,
Адбярыце і знішчыце трыццаць першы пракляты сярэбранік,
А іначай - няшчасце Зямлі. А іначай - канец.


Есть ещё перевод В.Артемова. Можно сравнить.

БАЛЛАДА О ТРИДЦАТЬ ПЕРВОМ СРЕБРЕНИКЕ
(перевод В.Артемова)

И он предал Христа. И ему заплатили за это
Ровно тридцать динариев. А Кайафа добавил еще
Тридцать первый сребреник, тусклой и скользкой монетой,
Тридцать первый, такой же, за то же... Но этот не в счет.

Этот так, от себя, за удачный и скорый
Неприятного дельца исход – добродушно накинул на чай,
За скользящий, за подленький тот поцелуй, на который
Петр-апостол наутро ответил ударом меча.

И распят был Христос. И кричал фарисеям и катам
Потрясенный Иуда: “Бесценная кровь пролилась!
Душу чистую продал, о что я наделал, проклятый?!”
И швырнул он те деньги с размаху в дорожную грязь.
Он бродил под дождем, и душа от тоски голосила,
Он веревку достал, и, уже ничего не любя,
Завязал на суку задрожавшей несчастной осины,
И ударом ноги шар земной оттолкнул от себя.

Тридцать грязных монет подобрали, купили участок
И устроили кладбище в горьких цветах сорняков,
Чтобы самоубийц хоронить там да пьяниц несчастных
(Там стоят теперь пять современных доходных домов).
От дальнейшей истории, верно б, и камень заплакал...
Тридцать первый динарий пропал, хоть искали его,
Закатился куда-то, исчез... Ну а кто его спрятал,
Кто похитил его – мы не знаем о том ничего.

Был динарий фартовой монетой, и вот что обидно –
Серебро огребая и золото, никель и медь, –
Обладатель его стал бессмертным. Исхода не видно,
Для того чтоб повеситься, надо же совесть иметь!..
И в распятого Божьего сына швырял он каменья,
Грязью раковой в мир он впивался, въедался, врастал,
Растекался по всем временам, племенам, поколеньям
И костром и доносом сражался он против Христа.

Перед силою гнулся и гибель готовил той силе,
Лишь продажности верен – он сроду ей не изменил, –
Доносил на отца и на мать, лишь бы только платили,
И на тех, кто, спасая, его из огня выносил.
Был фискалом. И всюду проскальзывал боком и низом,
Все при власти служил, по застенкам, по тюрьмам глухим,
По подвалам ЧК, а теперь вот воюет за “наш гуманизм”.
Не дивитесь же, добрые люди, метаморфозам таким.

Содрогнулся бы мир, увидав его облик без маски,
Но живет. Все живет. Вот как гость он заходит в ваш дом.
Вот сидит... Вот встает... Ваших деток баюкает сказкой...
Рвется в небо с трибуны... Пьет водку за вашим столом.
Зазеваетесь вы – и чумой расползется по свету,
И заложит друзей, и своим будет в стане врагов...
Это он по наследству владеет проклятой монетой,
Он назвался своим, но своим не считайте его!

Кровь загубленных им к нашим душам взывает и требует:
Распознайте его по делам, по душе, что тяжка, как свинец,
Отберите, отберите тридцать первый проклятый сребреник.
А иначе – несчастье земле.
А иначе – конец.
(конец перевода В.Артемова)

(перевод Артемова взят с http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg172002/Tetrad/art12_11.htm )

Любые замечания и советы по моему переводу принимаются с благодарностью. В частности (и в особенности) - по правильности понимания белорусского текста. Значение некоторых слов пришлось угадывать - не уверен, что всегда это удалось сделать правильно.

UPD.
Замечания и советы уже поступили, завтра буду подчищать...