Тени забытых предков исчезают в полдень

О переводах и их жертвах

В детстве, читая произведения Марка Твена- не школьной программы ради, а токмо волею обуявшего меня с молодых ногтей книгоедства - я и не подозревал, что его самобытный американский юмор и искромётная ирония практически полностью пали жертвою русского перевода. По крайней мере - те пласты, который не формируются сюжетом повествования, а проступают фонетически и ассоциативно из лексики, из междометий, из живого литературного языка. Я не думаю, что в этом целиком заслуга советских цензоров. Просто некоторые вещи принципиально непереводимы, это как кровь и почва, не причастившись которых кодекс не даётся полностью, или же даётся в испорченном виде, выдающем ошибки 404 и даже кое-что похуже.

Понимание всего этого пришло много лет спустя, когда как следует прочёл того же "Гекельберри Финна" в оригинале.

В частности, одна бросившаяся в глаза деталь - в детстве я сугубо не понимал, что когда Марк Твен приводит в своих текстах примеры темных суеверий и мистического фольклора жителей американской глубинки, он на самом деле довольно едко высмеивает ~~замкадышей~~ реднеков, ограниченность их быта и их верований. Я же читал всё это (в переводе, разумеется) и ощущение возникало примерно как от текстов Гоголя - что так оно на самом деле и есть, т.е. автор никак не абстрагируется от магической реальности, это как Страшная Месть и Вий - он там был и пиво пил. Гоголь, Марк Твен и отчасти Тургенев были ранними разжигателями моего гнозиса и юношеского магического сознания. Причем Марк Твен оказался в этой несвятой троице чисто случайно, как жертва перевода.

Подчеркиваю, у меня возникало устойчивое впечатление, что образцы фольклора, "страшилок" и суеверий в текстах Твена - чуть ли не центральная тема повествования. Остальные сюжетные и стиллистические линии воспринимались отвлеченно. Почему?

Всё это можно списать на особенности ~~расового интерфейса~~ сознания автора данной записи, тяготеющего к рефлексиям подобного рода, но сдаётся мне всё же, что дело здесь не в этом. По крайней мере, не только в этом.

Некогда Дима Каледин сделал любопытное замечание, мол русский язык это язык междометий, не владея которым невозможно собственно разговаривать по-русски. Так вот, я полагаю в попытке перевода Твена на русский был сделан случайный перевод какой-то второстепенной англоязычной сущности на русский язык междометий, из-за чего был искажен изначальный смысловой континиум текста. Причем, рекурсивность, присущая большинству текстов "большой литературы", позволяет восстановить первоначальный смысловой континиум путём академического подхода (требующего большого количества сносок на страницу текста, что делает его неудобочитаемым для широкой аудитории.) Академический перевод того же Толкиена на русский читать, возможно, крайне познавательно, но совершенно невыносимо.

Дьявол кроется в деталях, образующих действующую схему. Если же действующую схему разомкнуть, то из её разрывов и разомкнутых контуров дьявол постепенно выбирается наружу...

Мне даже приходило от этого в голову - не является ли попытка ~~любого~~ перевода метафизически наказуемым понятием? По крайней мере, попытка перевода между некомплиментарными культурами. Из разговоров с товарищем, пожелавшим остаться инкогнито, я почерпнул мысль, что "большая литература" (по крайней мере европейская) создавалась как механизм формирования и передачи индентичности между поколениями, как следствие перехода от феодализма к национальному буржуазному государству. Т.е. многие читали или не читали Бальзака, но в определённый временной период стоящий на определённой социальной ступени настоящий француз не читать его не мог. Настоящий же образованный немец (стоящий на социальной ступени определенной высоты) не мог не быть знаком с текстами Гёте. Итд. Т.е. "большая литература" создавалась как механизм передачи моделей поведения и краеугольных камней национальной идентичности, в первую очередь для высших слоёв общества, для цивилизаторской деятельности "сверху вниз". Таким образом, большая литература в определённый исторический период играла роль настроечной таблицы нации. Сейчас эту роль играют визуальные медиа и поэтому "большая литература", потеряв свою первоначальную цель, постепенно выродилась в большое постмодернисткое говно. Так вышедший из строя старый ламповый телевизор начинает вместо настроечной таблицы показывать разноцветные хаотические полосы.

В этом свете немного странно выглядит задача и роль подавляющего большинства классической русской литературы, в том числе классики "серебряного века" - если подумать о том, какие модели поведения и основы идентичности она формирует? Но это тема скользкая и глубокая, поэтому оставим её.

Возвращаясь к Твену - прочёл исходник и всё встало на свои места. Но до чего же другое послание, другой завет, другим языком для "того же" меня сказано!

То же самое можно сказать по поводу большинства книг, с которыми я впервые познакомился не на языке оригинала. В оригинале большинство из них совсем другие - могу привести в качестве примеров Честертона, Толкиена, Киплинга. Иные даже страшно признаться, до чего и для кого.

Current Mood: weird