ЗАГАДКА. Какой поэт в каком своём стихотворении говорит о том, как одно из времён года с помощью колдовства превратило лес в подобие зомби?

ЧТО БЫЛО В МОЁМ ЖУРНАЛЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ ТОМУ НАЗАД. 1) ПЕСНЯ, КОТОРУЮ КАРЛИКИ-СЫБЫРЫ СПЕЛИ ДОЦЕНТУ ТРОЕКУРОВУ.
- Внучек, внучек, иди скорей, осетрище большой попался.
Славный Осётр через всю лодку лежит.
Распрощался с дедом мальчик и домой поплыл.
Дома к берегу причалил, лодку на берег выдернул. Кричит:
- Тётушка, тётушка, ко мне в лодку глазастый черт забрался, съесть меня хочет!
Тётка к реке кинулась, к лодке подбежала:
- Э, племянничек, ведь это осетр.
- А я думал - чёрт. Чуть со страху не умер.
- Чего же ты, племянничек, боишься, словно мудак? Это дедушка твой нам жертвенного осетра подарил.
Осетра на берег выволокли, сварили, жертву принесли. Тётка говорит:
- Ты знаешь ли, кто этот старик был?
- Откуда же мне знать?
- Не узнаешь про то ни за что. Не узнаешь про то никогда...
2) Иван Иванович Пузырьков вспоминает о своей встрече с писателем Лукьяненкой - -
МОЯ ВСТРЕЧА С ПИСАТЕЛЕМ ЛУКЬЯНЕНКОЙ. Однажды я стоял в научной библиотеке университета Кривого угла, как вдруг из-за стеллажей вышел писатель Лукьяненка, которого водили с экскурсией. В университете Кривого угла небольшой читальный зал, не столичный, при рождении своем это был купеческий особнячок, и писатель Лукьяненка, вплывая в него, оказывался неожиданно могучим, крупным. На писателе Лукьяненке был красный свитер, тоже необычно яркий, ослеплявший зрителя своим колором. Колор и размеры писателя подавляли, он был слишком, по-столичному, крупен, сыт, огромен. Это вопрос масштаба, сопоставления, луны у горизонта - пока такая столичная диковина не появляется в твоем читальном зале, ты и не понимаешь, насколько он мал, насколько, он, в сущности, убог. Живот писателя Лукьяненки потряс меня. Нехорошо так говорить, я знаю, но я не должен скрывать своих чувств перед читателем. Cкажу избито - под красным покровом живот жил своей собственной жизнью. Казалось, там был скрыт большой шар. В нем чувствовалась упругость и сила батута. Я с трудом подавил в себе детское желание разбежаться, прыгнуть, и оттолкнувшись, полететь вверх. Не было и сомнения, что батут выдержит меня, подбросит и мягко примет обратно. Все это было так давно, писатель промелькнул и скрылся, но это ощущение, мимолетное, странное, я с тех пор помню и вряд ли забуду уже. Вот, записал.