Сегодня было четыре пары. Ну, ничего, я собрался с духом и провёл их. Я - узда, смиряющая строптивых, Я - молния, испепеляющая супостатов. Все устрашились боя со мной, поселения свои они покинули и, подобно совам ущелий, одиноко улетели в места неведомые. К вечеру похолодало, а я оделся весьма и весьма легкомысленно. Вот, поэтому, замёрз я, как цуцик. Дай-то Бог, не случится со мной какого-нибудь воспаления лёгких. Надеюсь, что не случится...

ЧТО БЫЛО В МОЁМ ЖУРНАЛЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ ТОМУ НАЗАД. Вот рассказ путешественника Владимира Ивановича Глухова (Продолжение ) Я вновь подчинился, но растянул свою дозу до отбоя. Еще в тот вечер, я успел, когда позволяло отсутствие дождя, порисовать скалы. Получалось хреново! Сказывался годичный перерыв рисования с натуры. Но я был к этому готов морально. Знал, что мне нужна пара недель ежедневной тренировки, прежде чем войду в форму. Пока же, прошло всего четыре дня, как я открыл рисовальный сезон в Ташкенте. И то, с перерывами на дорогу. Всю ночь шел дождь. Не сильный, но холодный. Палатка моя, была по прежнему - тепла и непромокаема. Мишка ей не льстил, но я ему не верил. Утром оказалось, что напрасно. Например, палатка Карима, китайская, но новая - протекла. Мишкина, вроде, тоже.
Я проснулся от громкого баритона Тальвика. Стал вылезать из спальника и задевать полог палатки.
- Во! - протрубил Тальвик - Владимир Иванович, изволили проснуться!
Я слегка поморщился. И тут уже я стал - Иванычем!
Старею... Матерею...
Кряхтя, я выполз на свет Божий. Дождя не было. Светило неяркое солнце сквозь тонкие облака. Тент моей палатки был покрыт высохшими, пыльными следами капель. "Что за хрень"?- подумал я, но вспомнил, что моя сестра, Люба, сказала вчера по телефону, что в Душанбе уже третий день идет "афганец" (пыльная буря. самум). Я еще подумал - "Хорошо, что третий! Значит завтра он закончится и будет солнечно!"
Капли дождя, видимо, захватывали пыль афганца, ту немногую пыль, что все же пробиралась в глубь гор и размазывали ее по тенту палатки. Моя, ярко зеленая, такая таджикская, прекрасная палатка, стала защитно-болотной и напоминала мне Тюмень. Как там мои милые "Интели тюменские"?
Пожелав всем - Доброго утра - я пошел умываться на речку. Речка там чистая, но по случаю осени, маловодная. Тем не менее, мне хватило воды умыться по пояс, что, конечно, не шло в никакое сравнение с Тальвиком, который окатился холодной водой целиком.
За завтраком, альпинисты вновь начали спорить. Дело в том, что второй день шли соревнования по скалолазанию среди детей и юношей. Вот они и спорили, в каких случаях судьям надо ставить в ведомость крестик, а когда - нолик. Меня спросили - буду ли я судить, но я, как крепкий христианин, отказался.
Наспорившись всласть и напившись чаю с кофием от пуза, судьи пошли судить. Я остался рисовать. Покалякав карандашиком часика полтора и отморозив руки на ветру, я пошел на огонек к детям. Дым их костра был виден в метрах двухстах от нашей стоянки.
Костровой, парнишка лет 20-ти, с перевязанной синим бинтом рукой, быстро поставил чайник для меня. Я спросил его, что у него с рукой? Перелом пальца, махнул рукой парень. И добавил, что ему в горах неуютно без оружия. Да. Не по детски у них тут все - подумал я. (Окончание следует).