Wednesday, June 18th, 2014

Time	Event
5:06a	Популярная механика Егора Летова Сергей Жариков Популярная механика Егора Летова (Dat Rosa Mel Apibus)   С Игорем (Егором) Летовым меня познакомил его старший брат Сергей где-то в начале 80-х. Летов-младший жил тогда в Омске, интересовался музыкальной альтернативой, в частности «группой ДК». Зная, что мы дружим, через старшего брата как-то попросил сделать ему качественные копии с мастер-ленты. Оба они слыли большими знатоками продвинутой музыки, ну а мы все, если кто помнит, после смерти рока к концу 70-х – смерти окончательной и бесповоротной – увлекались радикальным пост-роком, который носил тогда название «Rock In Opposition». А чуть позже у меня уже были записи его «Гражданской обороны». Можно, конечно, начать с банального и поплакать под старую песню, де, «рок-музыканты долго не живут» и горят как спички, – скажу сразу: для людей, знавших Игоря достаточно близко, его смерть, увы, неожиданностью не стала. И дело здесь отнюдь не в алкоголизме и других «вредных привычках» – далекие от рок-музыки, граждане предаются «излишествам» куда активнее – все это приватные темы: собственную среду обитания люди создают, как правило, себе сами и сами выбирают, как говорится, что чем закусывать. Егор Летов никогда не был панком, – почему его группу называют «родоначальниками отечественного панк-рока», я понять не могу, хотя догадываюсь (в 80-е принадлежность к панку означало не только социальную маргинализацию, но и получение от Партии-Комсомола индульгенции на относительную творческую свободу) и, тем не менее, – творчество Летова к панку не имеет никакого отношения. Это был – и по манерам, и по вкусам, да и по образу жизни – стопроцентный хиппи. Комменты здесь Россия – она, хоть и Нигерия, но даром что Северная – страна азиатская, где мыслят иероглифами и, в качестве ярлыков, маркируют не столько понятия, сколько константы-настроения, они же трафареты заведомого контекста с конвейера партийного агитпропа: «Почему молодой парень Иванов умер в расцвете лет?» – «Ну, он же панк». – «А почему Иванову мешают концертировать?» – «Ну, он же панк». – «А вы никогда не прислушивались к тому, о чем Иванов поёт, – может, он правильные вещи говорит? И вам не стыдно, в таком случае, руководить такой страной?» – «А зачем Иванова слушать, он же панк»! Много ли у нас в стране панков? И кто они, если жизнь в этой стране – по версии классика трэш-арта, японского художника Синтаро Каго – панк чистой воды? Был ли панком Андрей «Свинья» Панов, по-интеллигентски увлекавшийся модными тогда «Sex Pistols»? Нет, конечно. Я уже не говорю про «Сектор Газа» и «Ляпис Трубецкой» – схожие трэш-проекты, где виртуозно отформатирован провинциальный second hand и не более того, но которых тоже зачисляют в разряд панков. Желание дезавуировать трэшевый дискурс в популярной «молодежной» музыке у наших властей, как видно, выше здравого смысла. Ну да, неча на зеркало пенять, коль рожа крива: зеркало разобьём – кто тогда увидит нашу рожу? Сталин, вот, безусловно, был панком. И Хрущев канал под панка в зале заседаний ООН. Про Брежнева с Ельциным – тоже вопросов нет, но они были панками по жизни, а таким, как известно, всё, как с гуся вода. А вот, скажем, «Оргазм Нострадамуса» – это да, это действительно панк-рок, но где сейчас эта группа? Группа, которая любила называть себя вокально-инструментальным ансамблем «Веселые ребята» (нет, это не тот популярный ВИА из советских 70-х, но что-то общее у них есть, точно). И ностальгия по панку есть, да, и называется она ЭС-ЭС-ЭС-ЭР: ностальгия по «прорехам на лице образцового советского общества». А кто вообще сказал, что наших героев волновали «общественные» проблемы? Есть у русского поэта-дипломата Ф.И. Тютчева хорошая строчка – «…и нет в Творении Творца…». И лам-ца, дри-ца – гоп, ца-ца: несмотря на прическу с хрестоматийного портрета, Фёдор Иванович, панком, конечно же, не был, а вот пафоса в данный текст немного добавить придётся. Действительно, имеется ли у вселенной Автор, он же хозяин копирайта на наш Космос – т.н. Великий Архитектор Вселенной (ВАВ)? Или – сужая географию поиска – существует ли Творец у Русского Космоса? А, может, всё-таки, Хаос каким-то образом самоорганизуется, и между «микрокосмом» и «макрокосмом» существует обратная связь в том смысле, что не Его «сигнатуры» оставлены в нас, а наши в Нём, по которым, собственно, Он и водит циркулем по небу? И кто пройдёт этот Великий Квест? Как-то прослушав диск очень интересной ленинградской певицы 60-х Лидии Клемент (она умерла в 26 лет и успела записать очень мало), я поймал себя на мысли, что подобный месседж мне уже попадался. Ну, как же: «Детский Альбом» Сергея Курёхина. Это был тот (высший!) тип авторского креатива, где не было… собственно Автора. Скажем, с Курехиным мы дружили, и я знал о его увлечении средневековой философией – мы часто при встречах перетирали на тему традиционного искусства как метода познания, где не последнюю роль играла т.н. «магия» и т.д. Но голос Клемент напоминал как раз ту самую «Фрау Мюллер», которую Берт-Тарасов с подозрительным постоянством изображал на обложках издаваемых им дисков… Я не знаю, можно ли считать, вышедший на СД, «Детский Альбом» аутентично курехинским (по крайней мере, свидетель Алексей Вишня считает именно так), но утверждать, что Клемент была знакома с космогонией розенкрейцеров, не берусь. Тем не менее, эти «сигнатуры», эти печати абсолюта, репрезентируемые путём своеобразной артикуляцией смыслов с акцентом на анонимность, присутствуют именно в том «режиме», как это было у Моцарта или, скажем, И.С. Баха. Проблема языка – вот с чем сталкивается открывающий «новое», актуальный художник (эпигоны не в счёт). Но как преодолевает он преграду неизбежного непонимания? И – с другой стороны – как сканировать его месседж, если язык художника (а любая культура, в первую очередь, это язык) постоянно находится в состоянии становления? Понятно, чтобы не уйти в абсолютный «отказ» (аутизм), он должен уметь конвертировать собственный аутентичный текст в набор каких-то, более-менее, «общеупотребительных» знаков, мемов, готовых клише, ссылок и т.д. Так давайте скажем прямо: это умение, эту «механику» получения общего знаменателя, собственно, и следует называть словом «искусство». Общим знаменателем любых субкультур, как правило, является «материнская» Большая Культура (БК), она же конвенциональная культура, впрочем, культура мёртвая, поскольку ее язык с необходимостью фильтруется (формализуется) контролирующим её агитпропом. А не контролировать нельзя, потому что имиджи, описанные другим языком – это уже совсем другие имиджи, плюс сам этот конвейер по производству мемов, работающий на конкретном культурном топливе, может, ведь, выдать на другом топливе иные мемы. А поскольку всё это делается «для народа» и «во благо народа», то любая власть – как ни крути – она всегда будет «от народа». Продуктом любого актуального художника, поэтому, является не просто «песня», не просто «танец» или «картина», а объективация (тем или иным способом) его персонального космоса – в самом прямом, «физическом» смысле этого слова. И не факт, что этот космос в том или ином случае поддастся фиксации и получит статус артефакта, это не является прямой целью художника: автор манифестирует аутентичный микрокосм, претендуя на его конгениальность макрокосму, потому что верит в этот самый сакральный «интерактив», который я описал выше. Вот поэтому и говорят, что искусство, де, «магично»: жизнь действительно идет по «сценарию» художников, но именно по этой причине настоящий актуальный креатив, увы, анонимен. Что такое курёхинская «Поп-механика»? Это миметическая проекция «русского космоса» 80-х в процессе его становления. И курёхинский космос был конгениален тому, что мы называем «совком» – звучало всё намеренно плохо, казалось абсурдным, блоки подчеркнуто не стыковались – такая помойка советского second hand перед тем, как её либо подожгут, либо вот-вот этих «героев вчерашних дней» (которые, впрочем, позиционировались у него в качестве самих себя!) отправят в утиль. С одной стороны, это был тот самый «мимесис», как его понимал Рене Жирар, а с другой – современный джаз самой высокой пробы, где Сергей Курёхин блестяще обыграл даже этимологию слова «джаз»: «подзалупная шелупонь» – вот что называли «джазом» Нью-Орлеанские негры (производная слова jizz, как считает Сергей Летов). Подражательный, а если выразиться мягче, «миметический» характер советской культуры очевиден. Но таким же был недалёкий и пошлый «советский рок» комсомольского разлива, поскольку при всей его кажущейся оппозиционности он был продуктом и неотъемлемой частью все того же совка. Плюс, стоящие на страже номенклатурной «традиции» всем известные «эксперты» (родом оттуда же), функция которых состояла в том, чтобы, опираясь на мнение «общественности» (т.е. их собственное), ересь оригинальности грамотно конвертировать в «антисоветскую пропаганду». Поэтому быть оригинальным в этой стране значит: либо покушаться на конституционный строй («элитное»), либо попасть в категорию расчленяющих-великую-русь «жыдопидоров» («народное») за нежелание смотреть в тысячный раз «один и тот же сон», который профессиональные патриоты именуют «традиционным» укладом. Однако мы (достаточно узкий круг людей) прекрасно понимали, что страну охватил очередной миметический кризис – побочный эффект любой Левой («…долго будет Корея мне сниться…», – пела Клемент, или как-то так). Грубо говоря, с середины 70-х страна опять начала искать «жыда», но эта тотально массовая миметическая связь всех со всеми могла быть и «брэндом», поскольку была системообразующей для совка, а если посмотреть на проблему глазами Джеймса Бонда – раритетной. Думаю, мысль моя понятна: подражательностью можно назвать лишь единичные проявления мимесиса, так сказать миметический шаффл, подражательность же болезненная, «тотальная», – в целом (с учётом контекста), достаточно оригинальна, – в одном из своих текстов я назвал её русским трэшем. В художническом контексте любая оригинальность – синоним дискурсивной самостоятельности. Но самостоятельность в своем крайнем проявлении есть ни что иное, как Прямое Действие, оно же очистка, recto fecere – совершенство-В-становлении. Именно тоской по самостоятельности маркируются подростковые мемы, и здесь мы вторгаемся в сакральный, почти эзотерический контекст слова «юность». Юность нельзя зафиксировать, юность необходимо именно «прожить», да так прожить, чтоб не было мучительно больно и т.д., кроме смеха. Именно в подростковом возрасте, перефразируя слова Алексея Цветкова, можно стать «господином без рабов». Творчество Курёхина всегда, что называется «юно», его невозможно зафиксировать, его невозможно отформатировать и положить на полочку, и не потому что Сергей не владел формой («Детский Альбом» структурирован виртуозно), а потому что в Русском Космосе доминирует именно Русский Хаос – доминирует очевидно, тотально, и здесь, увы, невозможно наврать, не потеряв актуальности. И в этом смысле (если суметь, конечно, поймать определенный угол зрения) на Россию можно посмотреть и как на Юность иного мира… И – возвращаясь к «Детскому Альбому» – попробуйте теперь определить «жанр» этой музыки: «Опера», как иронично назвал это Автор. Opera Magnum самого Автора, которого (того самого, каким он обозначил себя «на входе» инициатической adventure) «на выходе» уже нет: Орфей, навсегда теряет свою «Эвридику» (ирония еще та: она постоянно его там тянет в кусты и называет «пидарасом») и танцует какой-то очень странный, поливалентный по настроению и закончившийся на доминанте прощальный вальс. А, может, всё-таки, это танцует Она и… уже без Него?! Я всегда скептически относился к музыкальной генерации 80-х, к которой, собственно, сам принадлежу. Адекватно описать систему языком системы сложно: многое кажется очевидным, и для того, чтобы понять кое-какие вещи, необходимо отойти в сторонку и поглядеть на всех нас со стороны. А еще лучше – попытаться законтачить с представителями другого поколения. Но вот когда слышишь от них в очередной раз – снова и снова – про «голосища-три-октавы» или про какого-то там «супер-пупер-басиста-гитариста-барабанщика», сразу же чувствуешь этот особенный формат 80-х – активистов и подвижников контркультуры, которых наняли Партия и Правительство отвлекать массы от номенклатурного дерибана. Да, мы отвлекали, и отвлекли, в конце концов, благодарить нас не надо – нет, не потому, что мы такие бессеребренники, а потому что нас интересовали совершенно другие вещи. И эти вещи были совершенно иного мира. В одной из статей, посвященной нашим родным российским гопникам, я как-то набрёл на интересный пассаж, объясняющий принципиальную разницу между т.н. «хиппарями» и настоящими хиппи. Повторять не стану, там много иронии, но автор «хиппарями» уничижительно называл как раз эту первую, аутентичную волну «детей цветов», которые практически не дожили до наших дней из-за своих, известных всем, «излишеств» и преклонениями перед загнивающим «западом». А вот золотая молодежь 80-х у него и есть настоящие хиппи. Как вы уже поняли, «настоящие» хиппи это как раз те, кто знает, что такое панк, и субкультурно изъясняется на родном языке. История советской контркультуры, оказывается, (и как вы уже догадались) это и есть история группы «Аквариум» – кто бы подумал иначе… Вот этому поколению как раз и принадлежал Егор Летов. Хиппи, равнодушно прошедший мимо панка, но до предела заведенный цинизмом номенклатурных инсценировок начала 90-х. Именно тогда сложился и оформился аутентичный летовский космос. Его часто называли обидевшимся на жизнь подростком, в его дискурсе не видели ratio, и он, действительно, был медиумом соответствующей возрастной группы – молодёжи, у которой в этой стране реально нет будущего. Только ли у молодёжи в этой стране нет будущего? Ответьте на этот вопрос честно – и вы раскроете секрет воистину безумной популярности Егора Летова и его «Гражданской Обороны». Зато у этих людей есть своя Юность и – сопутствующая ей – тяга к Прямому Действию. И уж совершенно точно в творчестве Летова не было того, что называют «протестом», потому что Прямое Действие и протест (т.е. рефлекс) несовместимы для человека «самостоятельного», «господина без рабов», какими, собственно и мечтают быть подростки, не желающие знать о фарисейском истеблишменте с его постоянно-битловским «Let it be». И вот здесь я хочу отослать читателя снова к «Детскому Альбому» – гармонии узнали? Жуки ливерпульские, они самые, золотая хоругвь беспонтовых яппи – «мечты – третий сорт», как говорится. Но был ли имманентен Летову протест – в обыденном, «социальном» смысле, для обозначения которого на западе чаще используют слово «отказ»? Уверен, тоже нет. Да, здесь был драйв, агрессия, но все было подчинено строительству собственного космоса, причем вполне традиционными методами, отсылающими нас к субкультурным мирам русского сектантства. И это «цепляло». И – всё то же, как у сектантов: с одной стороны – «уклад», эти монотонные квинтовые круги, и – с другой – постоянное желание из него вырваться, пожить «иначе», да так, что крикнуть, наконец, что бога нет. *** В самом конце 90-х, когда у меня вышло уже порядочное число CD, мы встретились, как всегда, у Летова-старшего дома, и Игорь попросил презентовать «музыку, которую он обожал в молодости и сейчас не прочь послушать». Я ему, естественно, предложил поменяться. «А что ты хочешь?» – спросил он. – «А вот именно то, за что тебе самому не стыдно». По характеру он был типичный коллекционер, как, впрочем, и я, а главное – прекрасно знал тему и великолепно разбирался в ее нюансах. Я до сих пор считаю его толковым продюсером, понимающим «философию» звука, умеющим выстроить «атмосферу» альбома и способным очень тонко чувствовать «музыкальное время». Отсюда, кстати, и его тяга к психоделике, нойзу и вообще шаманизму на концертах, отсылающему нас к рок-аксакалам 60-х. И вот что он принес: «Красный альбом», «Прыг-скок», «Сто лет одиночества», «Русское поле экспериментов», «Солнцеворот» и «Невыносимая лёгкость бытия». Комментариев у меня не будет: выбор говорит сам за себя. В отличие от обласканного газетчиками Курёхина, у Летова была достаточно серьёзная проблема, связанная с персональной репрезентацией, ставшая чуть ли не критической после распада первой «Обороны». То, что к этому руку приложил КГБ, знают многие (Партии-Комсомолу это еще зачтётся!), но что Егор из этой, достаточно опасной ситуации вышел сухим из воды – тоже к ним, подробности опустим, поскольку сделано это было вопреки Партии. Оставшись без команды, он постоянно тогда пытался обратить на себя внимание, делал какие-то «заявления» и часто скатывался в безвкусный провинциальный хард-кор. Так или иначе, я решил ему помочь и на самом рубеже десятилетий притащил их с Ромой Неумоевым в модную тогда газету «День», где познакомил с Бондаренко и Прохановым. Спокойно. Эти ложные «точки бифуркации» в собственной биографии, на которых любит «настаивать» художник и всяко-разные «политические» лозунги – есть ни что иное, как ссылки внутри большого гипертекста (он же онтологический брэнд, проявленный в виде персонального мифа) и не более того, и относиться к этому надо соответственно. Лезть в ту или иную «партию» – значит потерять актуальность и обратно скатиться в просмотр массового сна, и «это понимает каждый ребенок» ((с) А.Луначарский). Понимал ли Летов? Когда (где-то во второй половине 80-х) Неумоев спросил меня, как стать знаменитым, я ему посоветовал написать какую-нибудь гадость про жыдов. Он сначала удивился, но потом оценил неизбежный успех проекта: подобное отреагирует на подобное. Действительно, понятие «жыд» не имеет отношения ни к нации, ни к конфессии, но этим словом, как правило, называют у нас человека, которому завидуют и, одновременно, ненавидят. Классический невроз, налицо. А невротики, как всем известно, неадекватны, их интересуют лишь причины собственного невроза, шума будет много, а потому, Ромыч, с тебя пузырь, после такой песни ты станешь «легендой русского рока», поскольку поможешь Партии и Правительству решить важную государственную проблему. Так оно, собственно, и произошло. Курёхин восхищался этой историей и несколько раз просил её пересказать в различных компаниях. Публика не всегда понимает, что Прямое Действие так же перформативно и, по большому счету, имеет «игровой» характер в том смысле, что игроками легко можно стать помимо своей воли: чуть зазевался – и ты уже чей-то противовес в каком-то механизме, участник Прямого Действия персонажей, о которых не имеешь даже понятия. Что поделаешь, таковы законы Популярной Механики, и не будем забывать, поэтому, что любая революция это тоже Игра, когда после нескольких грамотных ходов, как красиво выразился один современный революционер, «оцепление превращается в оцепенение». Однако Егор Летов никого не звал «на баррикады», он даже не сочинял песен. Удивлены? Впрочем, я допускаю, что очень многие хотели бы видеть его там. Но как говорится, чукча не читатель, чукча – писатель. Егор был всего лишь «стреляющим конструктором звука», как хорошо сказал по этому поводу Сергей Гурьев. Таким же был и Курёхин, и оба тянулись к Прямому Действию как тотализации собственных арт-проектов. Тому и другому музыки было уже мало. Вот почему оба они и чуть ли не в одно и то же время оказались в лимоновской НБП, которая, вопреки распространенному мнению, вовсе не собиралась заниматься «политикой», а задумывалась как «Союз Самостоятельных Граждан России», способных бросить вызов Русскому Хаосу и действовать «напрямик». Что это значит? Русский Хаос куда сильнее Русского Космоса, и все, что здесь называют «властью» – не более чем мираж. Отсюда и эта бестолковая агрессия всяко-разных ОМОНов на всё и вся, налево и направо, своих и чужих. А на деле – сублимация и канализация побочных эффектов постоянно возрастающей энтропии в священном деле защиты арматур системообразующих конструкций. Все всё прекрасно понимают: власть в этой стране – присвоившая себе право на насилие, ни на что не влияющая прослойка, существующая абсолютно обособлено от населения, а в постсоветской России, вообще, живущая за пределами страны. Здесь нет «общества», нет государства, зато есть уклад как устойчивая матрица привычек, порой, самого шизо-экзотического происхождения. И именно поэтому так рьяно коммунисты здесь боролись с самодостаточной «деревней», когда заталкивали людей из собственных домов в городские бараки, имитируя государственный интерактив под фальшивой вывеской «индустриализации». Но Хаос, увы, оказался победителем. И никакая власть не сможет ничего сделать в этой стране до тех пор, пока не будет запроса на Русский Космос именно от Русского Хаоса, и только от него. «И Ленин такой молодой. И юный Октябрь впереди», – пел Егор. Но он пел не о дедушке и осени, а о Юности (она же Смерть) как vehicle для Прямого Действия за рамками «политеса» и обывательски-битловского «Let it be». Хрестоматийный дискурс «катакомбных» коммунистов, Новикова и Декабристов, Бакуниных и Кропоткиных, толкавших Хаос к самоорганизации, массы к поиску собственной идентичности, а потому на деле обожествлявших Смерть, поскольку рискованность эксперимента была практически очевидной. Такими, впрочем, были и их песни, где слово «юность» постоянно рифмовалось со словом «смерть». Как Курёхина тянуло в инфернальный мир Пьехи и Кола Бельды, так и Летова тянуло туда же, – он надолго западал на «Самоцветы» (своеобразный советский ВИА с таким же экзотическим репертуаром, инферно-стилистика которого требует отдельного анализа) и пел «про туман», подражая одному из вокалистов этого легендарного ВИА, оказавшегося потом в сумасшедшем доме. «Да, Смерть!», – это девиз Героев, и ничего с этим не поделаешь. И дело здесь не в «политике», которой в этой стране попросту нет, и не в мифической «оппозиционности» (на деле лёгкой, межклановой номенклатурной «тёрке»), а в самом Русском Хаосе – огромной бесформенной среде, которой актуальный художник бросает вызов своим персональным космосом, провоцируя его на «интерактив», реально опасный для жизни самого художника. Так что, сами видите, исторический дедушко-ленин здесь совсем ни при чём. Раскручивая колёса Русского Хаоса, мы пытаемся дать ему Имя. Вот это и есть «популярная механика» современного российского актуального искусства, увы, с необходимостью попадающего в квазиполитический (за отсутствием в этой стране политики, как таковой) контекст, то есть в смысловую ауру агитпроповского иероглифа «Ничто». Ничто, которое ничтожит: а потому, при наложении, он один в один совпадает с иероглифом «Панк», о котором мы говорили выше, как о стратегии власти по выдавливанию актуального из современной жизни. Уходит поколение людей, считавших эту страну своей. Из нашей жизни уходит актуальное. Те, кто приходят после нас, уже не парятся «розенкрейцерами», а при первом же удобном случае бегут отсюда. Из страны, окутанной густым туманом тотальной шизофрении, – куда же дальше? – попы и менты-наперсточники теперь её главный гуманитарный «тренд». Что же здесь останется в сухом остатке? – или… «мы пойдём другим путем» – путём влажным. «Популярная механика» Сергея Курёхина была проектом Прямого Действия, и это был джаз. «Гражданская Оборона» Егора Летова была тоже проектом Прямого Действия, но это уже был рок. И разница здесь не между джазом и роком, а между градусом понимания сути вещей. Да, истина познаётся сердцем, но пути прокладываются головой: ничто не вечно, актуальное – реально неуловимо, и свой аутентичный космос приходится постоянно конвертировать, заставляя работать механизмы, состоящие из разного рода противовесов, – об этом я говорил в самом начале – это и есть то самое, что мы называем популярной механикой. Конвертировать в Анонимное, но с заглавной буквы, – что собственно и успел сделать Сергей Курёхин, и сделал Игорь Летов в начале 90-х, а потом сбился с пути и заплатил за эту ошибку собственной жизнью. Да, есть две космические цепи – персональная золотая и анонимная серебряная – последняя из тех имён первооткрывателей: музыкантов, художников, артистов, сама память о которых стала артефактом. Где-то там мы найдём и «кондуктора с сумкой звёзд», Лидию Клемент. Но может ли текст своими силами выдавить собственный контекст? Способна ли власть выдавить из жизни анонимное, евпочя? Да, сейчас мы говорим о Курёхине и Летове в прошедшем времени. Однако, конвертируя память о героях в их персональные мифы, мы даруем героям бессмертие. Но законы популярной механики таковы, что новые времена рождают новых героев, новых медиумов, производителей космических резонаторов, которые смогут, наконец, подобрать частоту к Русскому Хаосу и раскрутить этот гигантский механизм. И не в том смысле, что «капля камень точит», а в том, – что, глядя на мир под натиском его обстоятельств, не стоит забывать, что мир тоже внимательно смотрит на нас и способен меняться уже по нашему «образу и подобию»: © 2008   Комменты здесь _________________ Группа ДК СОДЕРЖАНИЕ - послушать и скачать ЭКЗОТИКА-1991 - публицистика 90-х Канал НОСТАЛЬГИЯ - посмотреть целиком Группа ДК на www.youtube.com Радио МАЯК - "Первый Отряд" - "Русский Рок" НОВОЕ ИСКУССТВО (магазин) - приобрести: альбомы ДК ДОМ КУЛЬТУРЫ (магазин) - приобрести: журнал АТАКА, etc (Read Comments | Comment on this)
5:53a	КУРЁХИН-60: гностическая фабрика по производству очевидного   «Серёжа, давай запишем совместный альбом? Но только не называй меня, пожалуйста, «музыкантом»», – сказал Курёхин как-то во время одного из телефонных разговоров, и я понял, что с этим человеком я всегда найду общий язык. В нашей среде, действительно, слово «музыкант» было что-то вроде синонима идиота, а – не-забудем-не-простим – к пресловутой ленинградской рок-тусовке пластиковую пуповину заинтересованные доброжелатели приделали ему уже после смерти – куда ж там без протезов, ебицкая сила!? С Сергеем меня познакомил Коля Дмитриев в середине 80-х, которому я помогал тогда в издании подпольного журнальчика «Дело» посвящённого Новой Музыке. Коля сначала вёл в моём «Сморчке» джазовую тему, а потом заразился и, сгруппировавшись, сконцентрировался на собственном детище, куда регулярно писали, к примеру, Мархель, Мейнерт, Диденко, Соловьёв, Молокоедов и многие другие весьма известные авторы, включая сюда и Курёхина. Журнал «Сморчок», если кто помнит, я создал после ухода из редакции большевистского «Урлайта», название которого взято из захода к моей песне «Москва-Колбасная», и где главной фигурой тогда был нон-конформист-антифа Илья Смирнов, многим известный по организациям подпольных революционных сходок, где в обстановке жесточайших репрессий и строжайшей конспирации изучались работы В. И. Ленина и Л. И. Брежнева. Неудивительно поэтому, что Старшие Опытные Товарищи™ в преддверии Большого Дерибана™ перебросили его на куда более важное направление в деятельности Партии, чем пропаганда нетленных работ своих великих вождей. Комменты здесь С Курёхиным мы подружились на почве интереса к так называемым русским философам Серебряного века, которые тогда реально вошли в моду не без помощи, как бы сейчас сказали, куратора Татьяны Диденко и всего окружения московских концептуалистов, с которыми Смирнов вёл непримиримую идеологическую борьбу. На то время я был крупным московским книжным спекулянтом «со связями», и частенько водил Сергея по ценным местам столицы на предмет нашего общего интереса. В качестве артефактов от тех походов у меня осталась целая коллекция курёхинских вязаных шапочек, которые он, будучи у меня в гостях, закидывал за вешалку, и они постоянно проваливались за щель. Чтобы их достать, требовалось немалое время, а последнего, как известно, всегда не хватало. В свою очередь, он познакомил меня с питерскими эстетами, группировавшимися вокруг Тимура Новикова, и в свободное от хрестоматийного перманентного питерского туса время, мы ходили по местным букинистам, где список запрещённых книг был куда короче, чем в Москве, и не без помощи Сергея – конечно! – я собрал тогда всего Соловьёва. Наверное, пришло время сказать, что весь перестроечный партийно-комсомольский культурный маркер начинавшейся в стране номенклатурной разборки, мы считали холодным таким, нормальным расчётом, в общем-то, хороших таких, циничных прохиндеев от совка с целью отвлечения на негодный объект предсказуемо недовольного большинства, которое как всегда и везде составляли и составляют умственно-отсталые кретины, и мы никогда, поэтому, не обсуждали эти, искусственно созданные «органами», проблемы так называемого ленинградского рок-клуба. Ведь, эпоха рока и все связанные с ним субкультуры давно канули в Лету, и попытка заново воссоздать и оживить мертвеца, – дело, за которое тогда взялись Партия и Правительство, – выглядело чуть больше чем смешно, но чуть меньше самого интереса к ней. В 80-е «роком» собственное аматюрное музло мог назвать только последний мудак. Однако в его движениях в сторону весны был неподдельный драйв, и горючее для этого драйва, я бы обозначил как «философию популярности». И шло это, похоже, напрямую от идей Гуссерля с его полями очевидностей. Не просто конструирование новых смыслов, но презентация их именно как очевидных – вот метод Сергея Курёхина, где он пытался (как, впрочем, и все мы) сотворить персональный мир, но в отличие от нас, заодно выдать его за аццки релевантный в качестве неиллюзорной попсы для ошарашенной публики, миметически её же и воспроизводя. Вот эта его перманентно эксплицируемая публичность в роли ищущего правду «инженера-конспиролога» ставила тогда многих в тупик, поскольку никак не соответствовала расхожему клише «авангардиста-аутиста». Курёхин, конечно же, не был серьёзным «философом» и, как, впрочем, большинство питерцев никогда не пытались тему копнуть глубоко, рефлектируя, в основном, на образы, а не сущности. По отношению к бердяевым, булгаковым и шпэтам его интересовал больше «парижско-имковский» миф властителей дум, скажем так, их образ Интеллектуальных Заибанов С-Огромнейшей-Пиписькой™, чем вся их проблематика, и здесь он не был оригинален и строго шёл за западными экспертами, отказывавшими, как известно, русской философии в ratio. Тем не менее, его перманентная ирония, маркер никогда не сокращавшейся дистанции между предметом и авторской интенцией постоянно тянул его из Ленинграда в Москву, где это было торговой маркой всего нашего круга, отнюдь не склонного к демонстрации приватного. Именно поэтому медийный образ Курёхина, слепленный поверхностными околомузыкальными самозванцами по своему образу и подобию, так сильно расходится с реальными контурами его личности, – и эта вопиющая некогерентность особенно заметна тем, кто хорошо знал его лично. Кто бы сомневался: «вождю советской рок-столицы» эта самая столица была и нахуй не нужна… …а нужен был москвич Коля Дмитриев, который мог подобрать куда более адекватную среду для его механических екзерсисов, чем комсомольский рок-клуб Города-На-Неве™. Коля был большим поклонником Леви-Стросса и наших Тынянова со Шкловским и лез вглубь, а потому с ним всегда было интересно поговорить на музыкально-морфологические темы, – эти уютные беседы под фирменную наливочку на кухне его старой, маленькой квартиры на Голубинской, в которых часто принимал участие и Сергей Курёхин, вспоминаются, как сейчас. И тут, как говорится, нашла инь на янь. Как-то на одной из таких посиделок я вспомнил свой разговор с Сергеем Летовым на тему русских песен, где подчёркивал связь их героев с растениями, в отличие, скажем фольклора других народов, где чаще фигурируют животные. И выдвинул предположение, что вожди соответствующих народов должны быть на ступеньку выше в эволюции, чем сами эти народы, ссылаясь на известные Теоремы Гёделя о языке замкнутых систем. Таким образом, вождем русских должен быть Гриб, а немцев, например, – Дельфин. Курёхин вряд ли знал Гёделя, но ему страшно понравилась эта идея, и он взял её в качестве темы для собственных импровизаций, – Тема™, превратившаяся, увы, в продукт, популярность которого начисто затмила абсолютно всё негрибное, что когда-либо было связано с его именем. И это только подтвердило мою гипотезу. Эффект был потрясающий, и все мы тому свидетели. Метафору «как бы Мне-Рябине к Дубу перебраться» он превратил в гигантский артефакт, просто следуя директории популярной советской логики! После чего я ему сказал примерно следующее: «Вот мы тут с тобой нехилые бабки тратим на умные книги, пытаемся понять глубокие вещи, а в памяти потомков останутся от нас песни про говно, да срущие на сцене лошади. Подобное всегда выберет подобное». Структура попсы, её внутренняя логика – вот где был главный объект его интересов. И здесь пора уже было, что называется, повысить градус и заручиться ксивой на легитимность революционности, когда подтрусовую пиписку задрота-аматюра можно было достать «из штанин» уже в качестве пафосного хуя неиллюзорного профи, чтобы потрясти перед мутными взорами экзальтированной публики. Короче, необходимо было вписаться в контекст Глобальной Левой… Сергей всегда вёл себя как ровный пацан – спокойный, интеллигентный, обаятельный, хотя и склонный к депрессии. Время от времени, да. Однако в творческом плане это был яркий импровизатор-ситуационист, целью которого было достижение Прямого Действия за рамками традиционно джазового albedo. Или же, на худой конец, создание его образа, но так, – чтобы пиздецовая атака искромётного rubedo непосредственно была обусловлена контекстом и шла напрямую от nigredo, не теряя бесполезно время на «всякий там» белый винтаж. «Звёздные Войны», они самые. И здесь – как вы уже заметили - он изменял аутентичному Западу, настоянному на гностицизме версии 1.0, идя вслед за кроулианцами, они же телемиты злато-розенкрейцеры гностического update версии 2.0, что в конечно счёте и привело его к гностикам советского розлива, которые больше известны как «геополитики-евразийцы». Интересно, что Артём Блох, типичный авангардист-западник, принимавший участие в сессиях ДК, был двоюродным братом Курёхина, но Сергей никогда не любил о нём говорить. ...Потом у него был бурный роман с известной киноактрисой, дочерью одной моей хорошей знакомой, но мы общались всё реже и реже, тем более что, выполняя функции спичрайтера и имиджмейкера Жириновского, а также, играя роль министра теневого правительства ЛДП, я всегда помнил о Сергее и легко мог догадаться, насколько ему хотелось быть тогда на моём месте. Ну и возвращаясь к нашим пафосным барочным баранам: все эти перестроечные фрики от «советского рока» были настолько смешны и творчески ничтожны, что, посмеиваясь, я любил тогда писать письма в партийные газеты от лица какого-нибудь гопника или ебанутого «патриота», которому везде мерещатся Сотона и муж ея Антихрист. Как вы уже, наверное, догадались, я заразил этой игрой и Сергея, написавшего тогда же в мой «Сморчок» любопытный текст подобного плана, факсимильный скан которого я здесь выставляю на всеобщее обозрение (увеличить), - опять же, у Коли на кухне в процессе поглощения очередной его настойки, куда притащил свеженький номер журнала «Политическое Самообразование», где мой «сигнал» был опубликован тиражом аж 4 миллиона экземпляров: «С органами сотрудничаем, а доносов они от нас не просят? Некошерно как-то, не уважают, значит, советского человека», – показываю ему последнюю страницу, где указан тираж. – «Доиграетесь!» – осадил Коля. – «Нарушают законы механики, – пора самим проявить бдительность!» – со смехом поддержал меня Сергей, похоже, реально охуевший от такой цифры… Да, вот так мы «любили» этот грёбаный «рок» 80-х, который был ничем иным, как комсомольской пропагандой, и пора бы уж перестать скрывать эти вещи. Интересно также, что это был самый последний номер «Сморчка», буквально набитый весёлыми наездами на наших-рок-дебилов и весь этот перестроечный балаган с потёмкинской рок-деревней сначала в Ленинграде, а потом уж и в Москве и, тем не менее, выпуск «Сморчка» был приостановлен в результате очередной «беседы» с тогдашним гебешним куратором - самое интересное - по доносу одного из моих новых «гитаристов». «Подпольный» журнал «Урлайт», с его ленинскими призывами «за рок», разумеется, продолжал выходить… ♱♱♱ *** Фото Льва Гончарова, ака lgfoto . А под "подберёзовиком", как вы уже, наверное, догадались, - имелся в виду, весьма известный на то время, перестройщик Генрих Боровик. Комменты здесь _________________ Группа ДК СОДЕРЖАНИЕ - послушать и скачать ЭКЗОТИКА-1991 - публицистика 90-х Канал НОСТАЛЬГИЯ - посмотреть целиком Группа ДК на www.youtube.com Радио МАЯК - "Первый Отряд" - "Русский Рок" НОВОЕ ИСКУССТВО (магазин) - приобрести: альбомы ДК ДОМ КУЛЬТУРЫ (магазин) - приобрести: журнал АТАКА, etc (Read Comments | Comment on this)

<< Previous Day

2014/06/18 [Calendar]

Next Day >>