SZG

Три главных проблемы грузинского урегулирования

Два года назад на территории Южной Осетии и Грузии шли боевые действия между российской, южноосетинской и грузинской армиями. Гибли люди, страдало мирное население. Боевые действия удалось остановить, но нет никакой гарантии того, что война не разгорится вновь, когда какая-либо сторона сочтет возможным изменить существующее положение вещей военными методами. Война ведь действительно это просто продолжение политики. Прав был Клаузевиц.

Нормальному человеку война не нужна. Но война это постоянная реальность существования биологического вида гомо сапиенс сапиенс. Поэтому, даже в условиях мира нужно постоянно думать о предотвращении войны, о недопущении ее предпосылок.

Россия, как известно, не претендует на территорию ни Абхазии, ни Южной Осетии. Да, российский капитал, российский бизнес (в том числе и североосетинского происхождения) осваивает обе эти территории, пытается закрепить их рынки за собой, инвестирует в недвижимость и не только, но о возможности их вхождения в состав Федерации речи не идет. Не говоря уже о том, что относительная слабость фискальных и таможенных органов в Абхазии и Южной Осетии дает возможность влиятельным российским группам вести там дела на условиях, гораздо более прибыльных, чем в России.

Но России выгодна и сильная, процветающая, дружественная Грузия, чьи рынки во многом являются естественным приложением сил российских деловых кругов. Нет самодостаточных предпосылок для предпочтений иметь на кавказской границе три независимых государства, а не одно федеративное. Тем не менее, реальная история сложилась так, что Россия выступила на стороне бывших автономий. Но это ведь вещь акцидентальная, случайная, а не сущностная. В политике в принципе нет ничего постоянного, она меняется в соответствии с изменением реальности.

Но по большому счету издержки на существование трех независимых государств объективно выше издержек на существование одного федеративного или конфедеративного.

Иными словами, России выгодно примирение закавказских государств при существовании дружественной Грузии. Для народа это выгодно тем, что от войн, от конфликтов более всего страдают простые люди, для бизнеса это выгодно тем, что открываются рынки. Это невыгодно для генералов с обеих сторон, обеспечивающих бюджетные поступления в свои ведомства с помощью разговоров о постоянно строящем коварные планы враге, но это природное свойство генералов, которое просто следует учитывать при планировании политики, как мы должны учитывать холода зимой.

Вообще говоря, война - дело очень дорогое. Не столько для национальной экономики, сколько для бюджета воюющей страны. Война, безусловно, повышает кредит, но для сбалансирования бюджета этого недостаточно. Поэтому ответственные правительства и генеральные штабы в условиях финансового и бюджетного кризиса войны не любят. Однако, если политики и финансисты находят средства для подготовки к войне, исходя из того верного положения, что вооруженные силы являются строкой исключительно расходной в мирное время, но в условиях войны они могут приносить доходы, находят средства для мобилизационного развертывания, то вооруженные силы с радостью примут бой, обеспечивающий кадровому составу возможности повышения по службе и соответствующие материальные блага. Они забывают, что, как говорилось в отличном индийском фильме «Восстание», "ружье... - это ненадежная любовница. Никогда не знаешь, кому оно подарит благосклонность в следующий раз".

Что же мешает закавказскому примирению? Нам видятся три основные проблемы. Главная из них состоит в том, что большинству абхазского и южноосетинского населения просто невыгодно вхождение в состав грузинского государства. Особые отношения бывших автономий с Россией создают ситуацию, когда с материальной точки зрения им неизмеримо выгоднее сближение с Россией, чем с Грузией. Если бы Грузия была богатым, индустриальным, испытывающим острый недостаток трудовых ресурсов, быстро развивающимся государством, своего рода закавказской Швейцарией, то естественный ход событий довольно быстро вернул бы их в состав Грузинской федерации. В конце концов жители Тбилиси хотели бы ездить на курорты в Сухуми, а граждане Абхазии и Южной Осетии в знаменитые театры Тбилиси.

Но Грузия – это страна с разрушенной экономикой, странным политическим режимом и отсутствием гарантий хоть какой-то стабильности. Желание войти в ее состав, разрушив возможности экономической и частично миграционной интеграции с огромной Россией, противоречит рациональности, здравому смыслу. Грузии следовало бы сперва стать процветающей, а только после этого думать о возвращении потерянных территорий.

Эта проблема – экономическая, она по большому счету решаема, нерешаемой остается вторая большая проблема – проблема беженцев. Десятки и даже сотни тысяч этнических грузин бежали из бывших автономий после проигранных войн. В разрушенной экономике Грузии они не могут вписаться в существующее общество и постоянно являются важным политическим фактором.

Соединение обездоленных масс, особенно беженцев, потерявших права на недвижимое имущество, и языковой интеллигенции, стремящейся канализировать все бюджетные потоки в свою пользу, часто порождает взрывоопасные смеси. Ведь для огромного большинства людей слово "свобода" (и «национальное единство») несет очень конкретный смысл - это возможность каждый день кормить своих детей досыта. Но возглавляют этих людей профессора от гуманитарных наук, не очень хорошо представляющие, чем запах коровьего навоза отличается от запаха свиного, зато запредельно честолюбивых.

Просто вернуть беженцев можно. Проблема состоит в том, что их возвращение попросту невозможно без реституции собственности. Вынужденным бежать грузинам недостаточно простого права на возвращение, им необходимо вернуть то, чем они владели до изгнания. Но за десятилетия их собственность была уже освоена победителями, она переходила из рук в руки, и нынешние владельцы это, как правило, уже добросовестные приобретатели.

Нет ни одного примера успешного решения этой проблемы. У украинцев, позволивших крымским татарам вернуться в Крым без компенсаций, ситуация все-таки была иная. Там были не беженцы, а спецпереселенцы, имевшие возможность продать имущество, нажитое за годы Советской власти и купить недвижимость в Крыму. В Грузии же взрывоопасная масса беженцев сформировалось гораздо позднее, и ее ситуация гораздо хуже, чем у расселенных и переживших сытные 70-е годы крымских татар.

Третья проблема состоит в том, что грузинский общественный дискурс предлагает гражданам бывших автономий поверить Грузии на слово. Грузия сейчас не та, что была при крайнем националисте Гамсахурдия – бывшем филологе, искренне желавшем перераспределить все бюджетные расходы на культуру и образование в пользу грузин. Капитализм порождает специфические круги высокообразованной гуманитарной интеллигенции, связанной с филологией, историей, литературой, театром той или иной этнической группы (языковая интеллигенция или языковые элиты), которая находит себе средства к жизни в виде образования и приобщения к цивилизации следующих поколений. Эти люди, искренне считающие себя элитой нации, больше ничего делать не умеют. Но в рыночных условиях достижение ими материальных благ или социального статуса прямо зависит от роли их этнических групп в мультинациональном капиталистическом обществе.

По данным переписи населения в 1917 году в Цхинвале из 900 дворов 38,4% были еврейскими (грузиноязычными), 34,4% - грузинскими (православными), 17,7% -армянскими и 8,8% - осетинскими. В советское время Цхинвал был обычным многонациональным центром. К 2007 году он стал этнически чистым осетинским населенным пунктом. Правила игры в нем задавала политизированная языковая элита, требовавшая таких же благ и статуса, как и грузинская языковая интеллигенция. Но Грузия - бедная страна, ее бюджета не хватало на придание требуемого уровня жизни всей языковой интеллигенции. Объективно для осетинского населения грузинизация была неизбежной. На сохранение национальной культуры просто не хватило бы средств. Но языковая интеллигенция не может сменить язык своей элитарности, да и конкуренция за немногие бюджетные средства слишком остра. У осетинской языковой элиты не было выбора, чтобы защитить свой статус и материальные интересы, кроме политической борьбы,  и она пошла в политику, сплотив вокруг себя обездоленные и деклассированные элементы.  Подобные процессы произошли и с грузинской стороны.

Да, грузины от Гамсахурдия избавились, но тот факт, что он пришел в Грузии к власти сам по себе свидетельствует, что абхазы и осетины не имеют оснований рассчитывать на добрую волю грузин. Да, они убрали Гамсахурдию, но они могут передумать и вернуть к власти его идейных потомков. И что тогда делать абхазам и осетинам? Рассчитывать на то, что грузинам станет стыдно за нарушенные обещания? Это, конечно, несерьезно…

Современное общество финансирует образование большинства населения (кроме высших страт) за счет государственных бюджетов. Наличие множества языков и одного покупателя услуг (государственного бюджета) ведет в рыночных условиях к специфической форме конкуренции - конкуренции языковых систем образования, воспитания, массовой культуры (в немассовой это не так - оперу поют по-итальянски) за бюджетные средства. Такую конкуренцию в общем случае легче вести не рыночными средствами, а политическими мерами - приданию языку фактически или юридически государственного статуса, что вынуждает увеличивать финансирование именно этих языковых элит. Языковая интеллигенция претендует на высокий социальный статус за счет важности её социальной роли, она получает его в виде академий, вузов, институтов языка и истории, грантов и так далее  -  она призвана обслуживать интересы правящих групп общества.

Языковая интеллигенция постоянно забывает, что национальное  самолюбие   -   как нижнее белье  -   нужно иметь, но не стоит показывать, и постоянно порождает в  обездоленных массах чувство национальной ущербности, стремление отомстить за бывшие или вымышленные оскорбления, подчеркивает национальные различия - даже если он и преступник, то он не должен быть наказан, потому что он принадлежит к твоей национальной группе. Из этого сплава может вырасти фашизм, но для этого он должен быть востребован правящими экономическими и политическими группами.

Но порождается такой агрессивный национализм материальными интересами. Без них он ничто. В самом деле, грузинским беженцам из Абхазии, потерявшим свою недвижимость и оказавшимся в бедной, стагнирующей стране, терять нечего, а приобрести они могут целую страну. Они политически активны, потому что бедны и безработны, и они готовы к войне, потому что война несет перемены в их безысходность.

Да и вообще, если Грузия ставит абсолютным приоритетом восстановление страны в границах 1991 года, то первым делом нужно убрать действующего президента. При нем добровольного (да и военного) объединения не получится. Грузии следует добиваться, уговаривать, просить прощения у абхазов и осетин, если они хотят мирного объединения. Саакашвили очевидно не та кандидатура, которую примет общественное мнение Абхазии и Южной Осетии. Само по себе устранение этого президента не решит вопроса объединения. Это не достаточное условие, но это условие необходимое.

Народ Грузии должен расставить свои приоритеты сам. И ему предстоит долгая работа по возврату абхазов и грузин к мысли о возможности воссоединения в Грузинско-абхазо-южноосетинской федерации.