Про добро, зло и историю позднего СССР

Когда я был молодым и глупым (с тех пор я не поумнел, но научился казаться умным), я был выездным с легкими ограничениями. Большинство моих друзей думало о загранице с придыханием (увидеть Париж и умереть), как о мире с молочными реками и кисельными берегами, а меня удивляло то, что там все, как у нас: газовые колонки с пользованными консервными банками для сгоревших спичек, текущие унитазы, маленькие комнаты, промозглые зимы с плохим отоплением, перехватить пятерку у соседа до получки, а у соседки попросить соли (правда, у нас за это давали копеечку, а у них не понимали этого), беспросветная удручающая невыносимость ежедневной работы и радость выходным, тупой телевизор, но концерты Генделя и музеи по вечерам и в свободные дни, цены, заставляющие экономить на самом нужном (правда, у них в магазине, а у нас - на рынке), безумное пьянство по пятницам, игра в шахматы по субботам... Все как у нас.

Отличие было в красивых упаковках в магазинах и многих удобных мелочах типа специального пластилина, предназначенного приклеивать ключ, чтобы не потерялся на столе. Правда, у них тогда уже были лаптопы (здоровенные такие). У некоторых моих друзей в СССР тоже были, но безумно дорого, и это были неофициальные (и официальные - у меня были друзья - официальные советские миллионеры) богачи.

А добро и зло, подлость и благородство, любовь и ревность не отличались вообще. Правда, женщины, мне казалось, умели там любить как-то более бескорыстно что-ли, но это, скорее юность моего восприятия, умноженная на невозможность долгой совместной жизни из-за разной государственности (это я себе оправдания придумывал, потому что жениться тогда не хотел вообще и искренне полагал, что государство в постель пускать незачем).

В общем, совсем не похоже на голливудское кино. А еще я видел нищету, и понимал, что это совсем не пропаганда. Меня всегда интересовала и до сих пор интересует жизнь простых, рабочих людей. И еще жизнь обездоленных, хотя от нее мне больно на сердце. Бродить по улицам в рабочих предместьях Мадрида или Бангкока, заглядывая в окна в чужих домах, мне интереснее, чем посетить Уффици, Прадо или храм какого-нибудь Будды. Поэтому-то я и видел то, что советский командировочный или турист просто не замечал.

Когда я пытался рассказывать про это своим советским друзьям, мне никто не верил. Или силы убедительности не хватало, или тех людей убедить было невозможно в принципе.

Но я тем, незрелым умом видел две вещи, кардинально отличавшие наше общество от тех: у них исходили из того, что человек, любой человек по умолчанию зол. Он при принятии выбора будет исходить из приоритета злодеяния перед добродетелью. Соответственно его надо ограничивать, и кнутом, и пряником заставляя творить добро. У нас же исходили из примата добронравия человека. Что зло - случайный недостаток, недоработка общества. Отсюда эти странные собрания с обсуждением морального облика, апелляция брошенных жен к начальству мужа, признания "выговора без занесения" за страшное наказание, невыносимо занудные проповеди моральных императивов советского человека и т.д. Общество добрым путем защищалось от отклонений от доброго пути доброго человека.

Оказалось, что для "среднего класса" гораздо удобнее жить из примата злонравия человека, а советская социальная система, исходившая из добронравия, казалась "репрессивной", а, может, ей и была - если мелкое зло - норма, то за него не следует наказывать, а если девиация, то следует.

Меня это очень сильно смущало, но часто казалось верным и истинным. И я до сих пор не уверен, какая система более жизнеспособна. Но, скорее, будущее общество будет учитывать зло, как базовый постулат человеческой социальной жизни. Мне так кажется. Это его сделает более устойчивым...

Иногда я думаю, а, если бы не было этого полузапрета на поездки за границу, если бы люди могли видеть ту нищету, которая является оборотной стороной благосостояния богатых, то, может быть, и не было бы катастрофы 1991 года. Впрочем, она была вызвана причинами экономическими, а, как утверждают многие знающие люди, в 80-ые выезд за границу советских людей ограничивали, главным образом, из экономии валюты. Так что увеличение международного туризма в те скудные годы вряд ли было возможным. История не знает сослагательного наклонения...